Анна засияла улыбкой и показалась Гарри такой же соблазнительной, как и семь лет назад, когда он влюбился в нее. Остались считаные недели, и она наконец будет принадлежать ему. При этой мысли у него перехватило дыхание. Он так истомился по ней, так болезненно жаждал обладать ею, что не мог представить, какой ошеломительной будет реальность.
Анна встретилась с ним взглядом, в ее глазах Гарри прочел приглашение и обещание. Едва осознавая, что делает, он шагнул к ней, и она прильнула к нему.
– Я люблю вас, Анна! – выдохнул король, уткнувшись лицом в ее волосы. – Будьте моей, дорогая! Теперь нам ничто не помешает.
– Не хочет ли ваша милость увидеть меня в той прелестной черной ночной рубашке, которую вы мне купили? – пробормотала Анна, глядя ему в глаза снизу вверх.
– Дорогая! – Голос короля дрожал, он едва мог говорить.
– Под ней ничего не будет, – пообещала Анна.
Не в силах поверить, что это происходит на самом деле, Гарри стянул шелковую ночную рубашку с плеч Анны и отступил назад, чтобы полюбоваться телом своей возлюбленной, которое впервые целиком открылось его взору. Глаза его жадно блуждали по маленьким грудям, узкой талии, треугольнику темных волос, скрывавших потайное место.
Боже правый, какая же она худая без одежды! Аж ребра светятся. В ней не было ни капли пышности, которая так нравилась ему в женщинах. Его член, напрягшийся до боли, вдруг обмяк, и Гарри про себя обрадовался, что еще не снял одежду. Он сглотнул. Оплошать в такой момент, после стольких лет томительного ожидания?! Только не это! Он погладил ее груди и наклонился, чтобы взять в рот ее сосок – верный способ заново разжечь в себе желание, но сегодня этот способ не сработал, хотя Анна изгибала спину от удовольствия. Он уложил ее на постель рядом с собой, отстегнул гульфик и взялся рукой за свое мужское достоинство, вспоминая итальянские гравюры непристойного содержания, которые держал запертыми в ящике стола у себя в кабинете. Уловка помогла, и он вошел в нее, тяжело дыша и отчаянно вздрагивая. Все закончилось очень быстро.
Липкий от пота, Гарри лежал, сжимая Анну в объятиях, пристыженный и растерянный. Неужели это оно – великое завершение, которое он предвкушал и представлял себе тысячу раз и даже больше? Он готов был заплакать. Если бы он только мог чувствовать что-нибудь. Это была Анна, его Анна! Что с ним такое?
После того как их любовное соитие завершилось, Гарри долго держал ее в объятиях.
– Я люблю вас, – повторял он снова и снова. – Спасибо, что вы отдались мне. – Слова звучали как-то неправильно в том странном, затуманенном мире, где он оказался.
Не в силах выносить это дольше, Гарри встал и надел гаун.
– Я пойду и напишу о назначении Кранмера, дорогая. Вернусь, как только сделаю это. Мне жаль оставлять вас, но я хочу отправить документы в Рим сегодня же. – Он поцеловал ей руку и ушел, ненавидя себя.
Письмо было лишь предлогом, про себя Гарри молился, чтобы Анна не догадалась. Едва ли это случится. Она лежала на постели и смотрела на него с триумфальной улыбкой, как будто говоря: «Теперь вы мой». Слава Богу, о мужчинах она мало что знала, и никакие сомнения не успели зародиться в ее голове. Гарри вздохнул с облегчением. В следующий раз будет лучше. Он так долго был лишен женской ласки, слишком долго. Клименту придется за многое ответить!
Через час Гарри вернулся в постель к Анне, но почти не спал. Слишком ярко ощущал он ее близость, ее дыхание тревожило его. Как только стало светать, он поднялся, не желая испытать еще одно разочарование, и как раз накидывал ночной халат, когда Анна открыла глаза.
Он наклонился и поцеловал ее:
– Доброе утро, дорогая!
– Доброе утро, Гарри! – Она улыбнулась.
– Я хотел бы остаться, но мне нужно идти, – сказал король. – Сегодня утром я еду в Хансдон.
– В Хансдон? Зачем?
– Я собирался навестить Марию.
Анна села в постели, улыбка сошла с ее лица.
– Я удивляюсь, что вы оказываете ей такие милости, учитывая, как она была непослушна и как перечила вам.
Гарри нагнулся надеть тапочки.
– В сердце своем она хорошая дочь и любит меня. Добрыми словами я приведу ее в чувство.
– Это больше, чем она заслуживает! – рыкнула Анна. – Ей шестнадцать, и она уже должна понимать свой долг. Будь я на месте ее отца, то выпорола бы ее и положила конец этим глупостям.
– Дорогая, дайте мне шанс! Я поговорю с ней.
– Вы уже говорили без всякого результата! Я думала, вы проведете этот день со мной.
Гарри сжал ее руку:
– Обещаю, я ненадолго. К вечеру я вернусь, и тогда, дорогая, мы снова будем вместе. – Он постарался изобразить, что жаждет этого.
– Хорошо, – ответила Анна, – но будьте с ней построже. Она может оказаться не менее опасной, чем ее мать, станет провоцировать недовольство нами и взывать к сочувствию императора.
– Я ее отец, – сказал Гарри. – Она будет слушаться меня, вот увидите.
В Хансдоне Гарри старался как мог завоевать Марию, но тщетно. Ее рот вытянулся в решительную линию, а подбородок был упрямо выставлен вперед, как у матери, когда она со слезами заявила ему: невозможно представить, что ее назовут незаконнорожденной. По пути назад Гарри кипел от негодования и пытался разобраться в своих чувствах к Анне. Как ни странно, стоило ему расстаться с ней, и желание опять вспыхнуло в нем. Он любил ее, тут не было сомнений. И все же не мог избавиться от ужасного чувства разочарования. Ее тело не возбудило его. Он рассчитывал, что их соитие будет грандиозным, но этого не случилось. Ему хотелось понять почему.
Предательский голосок в голове твердил ему: это оттого, что в темноте все кошки серые, что Анна всего лишь женщина, такая же, как многие другие, которых он делал своими – брал и бросал, сказать по правде. Но она не такая, как остальные. Она особенная! Да-да, особенная!
Сегодня вечером все будет по-другому. Так и случилось, к величайшему облегчению Гарри. Как только Анна обвила его руками и платье упало с ее плеч, мужская сила вернулась к нему, и мир снова начал вращаться вокруг своей оси. Вдохнув глубоко и спокойно, испытывая невыразимую благодарность, Гарри с горячностью овладел ею, зная, что это то, чего он хочет, и что для него никогда не будет другой такой женщины, как Анна.
Гарри все больше уверялся в том, что Анна скоро станет королевой, однако, лежа рядом с ней в темноте и думая обо всех тех препятствиях, которые ему пришлось одолеть, он не позволял себе радоваться сверх меры. Что, если она забеременеет, а на их пути возникнет какое-нибудь новое затруднение? Нужно защитить ее, возвысить до такого уровня, чтобы король Франциск не смог отказать ей в признании.
К рассвету, повернувшись к Анне, чтобы вновь заключить ее в объятия, Гарри уже был полон решимости оказать ей такие почести, каких доселе не удостаивалась ни одна женщина в Англии.
Воскресная месса завершилась. Гарри сидел под балдахином с гербами в зале для приемов Виндзорского замка и ждал прибытия Анны с процессией. Зал был полон придворных, на почетном месте рядом с троном стоял французский посол. Гарри следил, как Анна приближается к нему сквозь ряды собравшихся, одетая в платье из темно-красного бархата, в дорогих украшениях и с распущенными по плечам волосами. Ее сопровождали графини Ратленд и Сассекс, за ними шла дочь Норфолка леди Мэри Говард, которая несла темно-красную бархатную мантию и золотую корону пэра.
Анна триумфально улыбнулась Гарри и опустилась перед ним на колени. Он взял мантию и накинул ей на плечи, затем возложил на голову корону; епископ Гардинер зачитывал акт пожалования титула маркизы Пемброк в собственном праве. Среди толпы собравшихся слышался ропот: кое-кто, вероятно, заметил, что в акте на возведение в титул по отношению к мужским потомкам нового пэра не использовались слова «зачатые в законном браке», а это нарушало закон, по которому бастард не мог быть наследником. Но скоро они умолкнут, эти охальники. Кранмер управится с ними.
Анна поднялась, сделала реверанс, поблагодарила короля за оказанную ей честь и удалилась под звуки труб.
Гарри решил, что Анна должна быть рядом с ним во время визита во Францию как королева во всем, кроме титула. Он потребовал, чтобы Кейт вернула официальные драгоценности королев Англии, чтобы их могла носить Анна, и пришел в ярость, когда ему сообщили, что та с негодованием отвергла его требование и заявила: она не отдаст принадлежащие ей по праву украшения той, которая является позором для всего христианского мира, приносит ему бесчестье и раздувает скандал. Кейт еще много чего наговорила в том же духе, чем лишь укрепила решимость Гарри. Он потребовал, чтобы Кейт прислала ему драгоценности немедленно, без дальнейших отговорок.
Анна намеревалась получить все атрибуты статуса королевы. Она приказала своему камергеру забрать барку Кейт, снять с нее гербы королевы, сжечь их и заменить на ее собственные. Гарри ничего об этом не знал и был сильно смущен, когда Шапюи подал официальную жалобу на эти действия. Королю ничего не оставалось, кроме как отчитать камергера. Когда он выразил свое недовольство Анне, та разозлилась и обвинила его в том, что он встает на сторону Кейт.
Желая угодить королю Франциску, Анна заказала себе для визита платья по французской моде, с низким вырезом, который оставлял плечи едва прикрытыми. Кромвель, соглядатаи которого, казалось, проникли везде и всюду, предупредил Гарри, что люди порицают ее за ношение нескромных нарядов, не подходящих целомудренной женщине.
Гарри гордился своей добродетелью и не считал, что Анна выглядит распутной в новых платьях. Он был уверен: французам они понравятся. Забавно, но предмет одежды, которого они не увидят, – черная атласная ночная рубашка с бархатной каймой – имел как раз скромный вырез.
Осуществив все эти великие приготовления, Анна и Гарри сильно расстроились, узнав, что ни одна французская дама королевского рода не согласилась принять ее. Они не рассчитывали на то, что вторая жена Франциска Элеонора Австрийская окажет Анне почести, ведь та приходилась сестрой императору, но Гарри был потрясен отказом сестры Франциска Маргариты, которой Анна когда-то служила, встречаться «с его шлюхой», как она выразилась, и еще более ужаснулся, когда начались разговоры о том, что