Через четыре дня Гарри собрал капитул ордена Подвязки, на котором присутствовал и Франциск, одетый в свою орденскую мантию. Оба короля торжественно поклялись идти крестовым походом на турок, хотя Гарри не представлял, когда у него найдется время для этого. Затем они смотрели борцовские поединки между французами и англичанами, после чего Франциск пригласил Ричмонда посетить его двор и завершить там свое образование. Договорились, что во Францию отправятся сын короля, а также его друг и ближайший компаньон, сын Норфолка, граф Суррей.
После окончания визита Гарри проводил Франциска на французскую землю, и там монархи сердечно попрощались друг с другом. На этот раз, в отличие от встречи на Поле золотой парчи, между ними установилось прочное согласие, и Гарри не сомневался, что Франциск окажет ему дружескую поддержку.
Когда Гарри вернулся в Кале, на побережье Канала обрушились сильные штормы, и они с Анной были вынуждены провести почти две недели в Казначейском дворце. Наконец непогода улеглась, но над морем повис густой туман. Тем не менее Гарри настоял на отплытии в Англию, и в полночь 12 ноября они взошли на корабль. После неспешного путешествия через Кент во дворец Элтем Гарри и Анна совершили торжественный въезд в Лондон. Король отправился в собор Святого Павла, где возблагодарил Господа за успех визита во Францию и благополучное прибытие домой.
Выйдя из зала Совета, Гарри увидел ожидавшую его Анну и удивился. Судя по всему, она была чем-то взволнована.
– Мне нужно поговорить с вашей милостью, – сказала она, не обращая внимания на лордов, стоявших за спиной короля и строго взиравших на нее.
– Конечно, дорогая, – сразу согласился Гарри. – Джентльмены, мы встретимся с вами завтра в то же время.
Он отвел ее в пустую часовню и закрыл дверь.
– У меня будет ребенок! – выпалила Анна.
Благая весть! Знак свыше! Гарри едва мог поверить в это.
– Хвала Господу! – воскликнул он, осенил себя крестом и поклонился стоявшему на алтаре распятию, потом прижал к своей груди и крепко поцеловал Анну. Ему хотелось поднять ее и закружить, но он боялся причинить вред бесценному зачатку жизни, расцветавшему в ней. – Это самая лучшая новость, какую вы могли мне сообщить. – Он посмотрел на нее, свою будущую королеву, мать своего сына. Да, он не ошибся, последовав по этому трудному пути. Господь и правда улыбался ему! – Понимаете ли вы, что это означает, Анна? Это оправдание всего, что я сделал! Наш брак станет воистину благословенным. О моя дорогая, я так горжусь вами! – Он наклонился и снова поцеловал ее. – Вам нужно быть осторожной. Вы носите драгоценную ношу. Благодарю вас, Анна, благодарю! Вы не представляете, как важна для меня эта новость. – Гарри положил руку на ее живот. – Сын – наследник для Англии и ее спаситель, не меньше. Теперь мы избавлены от угрозы гражданской войны.
– Я счастливейшая из женщин! – воскликнула Анна. – В память об этом прекрасном моменте я выберу своим девизом слова: «Самая счастливая».
– Нам нужно пожениться как можно скорее, – торопливо произнес Гарри. – Я сейчас же пойду и поговорю с Кранмером. Мы пока не будем разглашать эту восхитительную новость. Но нужно обо всем позаботиться. Наш сын должен родиться в браке.
Еще не рассвело и дворец тонул в тишине, когда Гарри занял свое место в Королевской часовне Йорк-Плейса. Был День обращения святого Павла, двадцать пятое января. Короля ожидал священник, которому покровительствовал Кромвель, – доктор Ли, он стоял посреди часовни в полном облачении, за ним виднелись свидетели, с которых заранее взяли клятву хранить тайну: сэр Генри Норрис, Томас Хинидж и Уильям Бреретон, все они служили в личных покоях короля.
Гарри надел костюм из золотой парчи – для этого долгожданного дня годилось только самое лучшее.
И вот появилась Анна в сопровождении двух дам, они сняли с нее плащ, и под ним обнаружилось великолепное платье из белого атласа. Волосы у невесты были распущены в знак символической девственности королевы; она сделала грациозный реверанс перед Гарри, тот взял ее руку и поцеловал.
– Вы выглядите прекрасно, – сказал король.
Именно такой он всегда ее представлял себе в этот момент. Они оба преклонили колени перед алтарем, и доктор Ли принялся нараспев произносить слова, которыми сопровождается таинство брака:
– Я, Генрих, беру тебя, Анну…
– Я, Анна, беру тебя, Генриха…
Давая обеты, они неотрывно смотрели друг на друга.
– Кого соединил Господь, да не разделит никакой человек! – торжественно провозгласил доктор Ли и объявил их мужем и женой.
Часть третьяОсень
Пусть говорят, отселе мы
Молиться Господу должны и Деве.
Все это мы вконец исправим.
Так говорит король, Восьмой Гарри!
Глава 24
Поначалу они хранили в секрете свой брак, но Гарри не мог удержаться и бросал намеки, и вскоре двор забурлил от всевозможных домыслов и сплетен.
Кейт с уменьшенным двором была отправлена в замок Амптхилл. Таким образом Гарри предупреждал строптивую королеву о том, что ее ждет в будущем, если она и дальше будет противиться его воле. Ему неприятно было думать о ее вероятной реакции на известие о его женитьбе на Анне до решения папы, как и о возможных ответных действиях императора. Важно, чтобы Кейт не протестовала. Гарри фактически хотел заткнуть ей рот, и сейчас было самое время заняться этим.
В конце марта Кранмера возвели в сан архиепископа Кентерберийского. Он принес обычную клятву на верность папе, но добавил, что не будет связан никакой властью, которая войдет в противоречие с Законом Божьим или английским правом. Гарри понимал, сколь многим жертвовал Кранмер, соглашаясь занять этот важный пост: тихий церковник с гораздо большей охотой выбрал бы жизнь, посвященную ученым занятиям, ему совсем не хотелось попасть в гущу мирских событий. Он не любил помпезность и церемониал, а был простым, великодушным человеком, высоко чтил истину, страстно стремился к реформам и был непоколебимо предан своему королю; злобные происки врагов, находившихся по другую сторону религиозного раскола, глубоко уязвляли его. Вероятно, Кранмер понимал, что есть много людей, которые с удовольствием расправились бы с ним.
Гарри сообщил ему о своем браке с Анной, и Кранмер заявил, что готов придать ему законные основания, какое бы решение ни принял папа. Для этого парламент спешно издал Акт об ограничении апелляций. Гарри лично приложил руку к сочинению преамбулы, где королевство Англия величественно объявлялось империей под руководством верховного главы Церкви и короля, который не подчиняется никому, кроме Бога.
– Ваша милость, вы понимаете, что это прямой вызов главенству папы над Церковью Англии? – предостерег его Кромвель.
– Да, – ответил Гарри. – Но благодаря этому новому закону апелляции по духовным делам отныне будут заслушиваться в Англии, а не в Риме и я буду пользоваться всей полнотой власти здесь. Моя Церковь станет независимой, и я сам возглавлю ее. – Когда он говорил это, его трясло от возбуждения. – Принятый акт фактически запрещает разбор моего дела папой и не позволяет леди Екатерине обращаться в Рим с возражениями против любого решения, которое примет церковный суд Англии.
Гарри сидел за столом и размышлял о невероятной важности только что предпринятого им шага. Ни один английский монарх до сих пор не получал такой власти. Он вознесся над всеми смертными не только как король, но и как духовный лидер своего народа, сильный в добродетели и правде. Это было искуплением всех пережитых за последние годы страданий, и король упивался сознанием того, что Бог и парламент теперь на его стороне.
Встав из-за стола, Гарри подошел к окну. Внизу, в его личном саду, сидела на апрельском солнышке Анна, увлеченная беседой со своим братом Джорджем. Гарри понадеялся, что она оценит сделанное им ради нее. Ей была не по душе секретность, но теперь все встанет на свои места.
В канун Пасхи Анна впервые появилась на публике в качестве королевы. Сверкая бриллиантами, она пришла на мессу в Королевскую часовню, ее сопровождали шестьдесят дам. Перед ней шествовали трубачи. Гарри с высокой королевской скамьи пристально вглядывался в своих изумленных дворян: ему было важно понять, оказывают ли они Анне должное почтение. После окончания службы король встал у дверей и побуждал каждого из присутствующих подойти и поклониться новой королеве. Некоторые как будто ужаснулись внезапному возвышению Анны, другие выглядели так, словно не знают, смеяться им или плакать.
Гарри распорядился, чтобы в Пасхальное воскресенье в церквах по всей стране за Анну публично молились как за королеву.
– Некоторые из ваших подданных, похоже, слегка удивлены, – заметил в то утро Фрэнсис Брайан за игрой в карты в личных покоях короля. – Многие еще живут под впечатлением, что ваша милость по-прежнему женаты на леди Екатерине.
– Хм… – хмыкнул Гарри, не имевший настроения отпускать шутки по этому поводу.
Он внимательно следил за любыми признаками несогласия или оппозиции, однако мало кто осмеливался высказываться в пользу Кейт. Даже Фишер и Мор хранили молчание, что было странно. Гарри не отказался бы узнать, что они говорят в личных беседах. Только бывший духовник Кейт, брат Джон Форест, рискнул открыто оспорить право Анны быть королевой и сразу оказался в Тауэре. А когда сэр Джон Гейдж, неопытный в мирских делах вице-камергер королевского двора, отважился высказать схожие сомнения, Гарри уволил его. Но это были одиночные голоса среди дружного молчания большинства.
Анна наслаждалась своим новым статусом королевы. Ее эмблема в виде белого сокола с короной и скипетром сменила гранат Кейт во всех доступных местах всех королевских дворцов. Она носила украшения со своими инициалами, дабы возвысить свою семью, которая теперь пользов