алась небывалым влиянием, щедро занималась благотворительностью, как и подобало королеве, поддерживала ученых мужей, в том числе побочного сына Уолси, что глубоко трогало Гарри.
В зале для приемов члены нового двора Анны – двести человек – давали присягу на верность. Гарри следил за ними, прищурив глаза, однако, казалось, все они вполне осознавали, что назначение к ней на службу – это большая честь; по правде говоря, развернулась отчаянная борьба за места при новой королеве. Гарри отметил, что все выбранные Анной священники были реформистами, и аплодировал ей за то, что она просила их побуждать ее слуг к принятию Евангелия Христа. Гарри не возражал против того, что она в нарушение правил хранит в своих покоях Библию на английском в переводе Тиндейла и дает ее читать всем желающим. Анна не скрывала этого и с удовольствием обсуждала с ним за обедом содержание книги. Не было сомнений в страстном рвении новой королевы к вере: на людях ее редко можно было видеть без молитвенника в руках.
– Не одной Екатерине принадлежит монополия на набожность, – сказала Анна. – Я тоже буду подавать пример благочестия.
Гарри почувствовал ее решимость превзойти свою предшественницу и опровергнуть мнение тех, кто считал, будто у нее дурной нрав. Он одобрял установленные Анной порядки. Ее служителям полагалось вести себя достойно, быть сдержанными, честными и бережливыми. Под страхом немедленного увольнения или изгнания от двора навечно им запрещалось ссориться, браниться и посещать бордели. От дам требовалось безупречное поведение.
Дружба Анны с Кромвелем, который иногда присоединялся к ним за столом, радовала Гарри. Они были естественными союзниками, держались общих взглядов на религию и политику. Гарри знал, что Кромвель помогает Анне поддерживать реформаторов, которые нарушали закон и искали у нее защиты.
День святого Георгия торжественно отмечали в Гринвиче, и Анна была рядом с Гарри. Двор полнился людьми, которым не терпелось увидеть новую королеву. Вскоре после этого король присутствовал в Саффолк-Плейсе на свадьбе своей племянницы, дочери Саффолков Фрэнсис, и юного Генри Грея, маркиза Дорсета, но туда Анна не поехала. Хозяевами торжества были герцог и герцогиня Саффолк, и ей не хотелось сносить враждебность герцогини.
Увидев свою сестру, Гарри ужаснулся: Мария, славившаяся красотой, в тридцать семь лет выглядела старухой. Она держалась очень натянуто, и Гарри подумал, что ей нездоровится. С ним она общалась вежливо, но в ее отношении не хватало теплоты. В любой другой ситуации, предположил он, у Марии нашлась бы для него какая-нибудь колкость, расставаться с ней так холодно ему было грустно. Встревоженный Саффолк сообщил ему, что Мария уехала домой, в Уэсторп, чувствуя себя очень плохо. Гарри не удивился, но тешил себя надеждой, что это лишь предлог для отсутствия при дворе.
В том месяце архиепископ Кранмер собрал в монастыре Данстейбл церковный суд. Там он объявил союз Гарри с Кейт недействительным и не имеющим силы, а через пять дней признал законным новый брак короля.
Глаза Гарри наполнились слезами, когда ему сообщили эту новость. Неужели наконец, после стольких лет ожидания и бесконечных отсрочек, его главнейшее желание исполнилось?
– Теперь вы действительно моя жена! – сказал он Анне, крепко целуя ее, но не прижимая к себе из опасения повредить ребенку, а под ее поясом уже стал заметен округлившийся живот.
– Мне едва верится в это, – выдохнула Анна.
– Наше счастье увенчает сын! – радостно добавил Гарри, поглаживая ее живот и ощущая, как внутри брыкается маленький сорванец. – Ха! У вас там славный воин, дорогая! – Он усадил ее рядом с собой на диванчик в нише окна. – Теперь можно устроить вашу коронацию! Я распорядился, чтобы она была такой великолепной, каких доселе не видывали. Все обставят так, как если бы вы были королевой в собственном праве.
Этот триумф принадлежал Анне, и только ей одной. Гарри не принимал участия в торжествах и потому не видел, как ее везли по Темзе в Тауэр, а зрелище было великолепное. Вместо этого король встречал свою новую королеву на берегу, где она, разряженная в золотую парчу и сияющая от счастья, сошла с барки. Гарри поцеловал ее на глазах у всех лордов и епископов, лорд-мэра, шерифов и олдерменов, потом без стеснения огладил руками ее круглый живот. Затем он проводил свою новую супругу в приготовленные для нее роскошные апартаменты, где она могла отдохнуть до начала вечернего пира.
Через два дня он наблюдал, как Анна с процессией покидает Тауэр. Ей предстояло совершить церемониальный въезд в Лондон и проделать путь до Вестминстера в носилках, задрапированных золотой парчой. По дороге устроят живые картины, и для горожан из фонтанов будет литься даровое вино. Гарри надеялся, что на улицах будут толпы людей, желающих увидеть и приветствовать Анну.
В тот вечер Анна присоединилась к нему в Йорк-Плейсе.
– Надеюсь, вас приняли тепло, дорогая, – сказал Гарри, заключая ее в объятия.
Казалось, она вот-вот расплачется.
– Это больше походило на похороны, чем на торжество. Собрались толпы народу, но почти никто не снимал шапок и не восклицал: «Боже, спаси королеву!» Мой шут крикнул им: «Похоже, у вас всех головы запаршивели, раз вы боитесь обнажить их!» А потом, видя наши с вами инициалы, некоторые осмелились загоготать: «ГА! ГА!» О Гарри, это было ужасно!
Гнев охватил короля. Как смели они так обращаться с ней! Она их королева и заслуживает уважения. Бог свидетель, он заставит уважать ее!
– Не думайте об этом, Анна. Мне дела нет до этих дураков. Мы превратим вашу коронацию в триумф. А теперь давайте поедим. Вы, наверное, проголодались.
– Мне хочется только спать, – ответила Анна. – Я так устала. Надеюсь, завтра все пройдет лучше.
– Так и будет, – заверил ее Гарри; он и сам хотел бы испытывать больше оптимизма.
В воскресенье, 1 июня, Гарри пришел в восторг, увидев Анну, одетую для коронации в киртл из темно-красного бархата и традиционный сюрко из пурпурного бархата с оторочкой горностаем, ее волосы были покрыты сеточкой из жемчуга, а поверх нее красовалась роскошная корона. Он смотрел, как Анна покидала Вестминстер-холл, шествуя под балдахином из золотой парчи, шлейф ее платья несла вдовствующая герцогиня Норфолк, как, сопровождаемая процессией из тринадцати аббатов в митрах, монахов Вестминстера, Королевской часовни в полном составе, епископов, духовенства и разряженных лордов, она проследовала в расположенное напротив аббатство. Гарри тщетно искал среди участников торжественного шествия сэра Томаса Мора и Эксетеров; ему хотелось, чтобы они были там, особенно Мор, поскольку присутствие этих уважаемых людей будет расценено как знак одобрения и подтверждения права Анны на статус королевы, однако их умышленное отсутствие заметили все. Гарри едва не заплакал от досады и разочарования.
Но времени для переживаний не оставалось, так как ему нужно было пройти по личному проходу в аббатство, чтобы незаметно наблюдать за церемонией из молельни, закрытой ажурными решетками. Когда на голову Анны возложили корону, он почувствовал себя оправданным, уверенный, что ребенок, которого она носит, окажется сыном и наследником. Это станет наградой для него за то, что он по верному пути добродетели дошел до этого момента.
Церемония в аббатстве завершилась, и Анна, с короной на голове, вернулась в Вестминстер-холл. Гарри уже находился там – сидел еще в одной скрытой за ажурной решеткой молельне на арочной галерее часовни Святого Стефана, откуда ему было удобно следить за коронационным банкетом. Восемьсот гостей расселись по местам, Анна заняла его трон, стоявший на помосте за мраморным столом; ей прислуживали аристократы, рядом находились две готовые исполнить любую просьбу графини. Гарри видел, что Анна взмахом руки отвергает одно блюдо за другим, а дамы держат перед ее лицом дорогую салфетку, – видимо, королеву тошнило. Можно поклясться святым Георгием, не стоило соглашаться на такие продолжительные торжества, когда она на шестом месяце беременности! Но Гарри хотел почтить Анну, как ни одну женщину прежде, дабы показать своим подданным, насколько она достойна такого уважения. А теперь переживал за нее и не мог дождаться, когда все это закончится.
Наконец бесконечно долгая перемена блюд завершилась, и лорд-мэр поднес Анне золотой кубок с гипокрасом. Она сделала глоток, взяла с тарелки что-то из пряностей, затем поблагодарила собравшихся и покинула зал. К Гарри в Йорк-Плейс Анна вернулась совершенно без сил.
– Ложитесь в постель, – распорядился король. – С этого дня, дорогая, вы должны много отдыхать и не утруждать себя.
Она улыбнулась ему:
– По крайней мере, сегодня надо мной не насмехались.
Придворные усердствовали в выражении почтения Анне, но Гарри подозревал, что делали они это не из охоты, а по обязанности, чтобы потрафить его желаниям. Что ж, пока и этого довольно. Как только Анна родит ему сына, все изменится.
Гарри приказал устроить в честь коронации турнир на новом ристалище в Йорк-Плейсе, но у него случился очередной приступ головной боли, и возглавлять защитников он отправил Николаса Кэрью. Однако чуть позже король чувствовал себя уже достаточно хорошо, чтобы руководить банкетом, и еще лучше – к тому моменту, когда пора было выезжать на охоту.
Это было лето пиров и шумного веселья. Из Рима новостей не поступало, и Гарри стал надеяться, что папа узрел мудрость в решении Кранмера и решил не противиться ему. Он успокоился и проводил досуг в покоях Анны, где исполняли музыку, играли в азартные игры, танцевали, и все были настроены развлекаться. Анна уже ходила с большим животом и чувствовала себя прекрасно. Глядя, как она оживленно беседует с Норрисом, Фрэнсисом Уэстоном и другими кавалерами, Гарри не сомневался, что их ребенок родится крепким и здоровым. Он не мог дождаться его появления на свет.
Однажды после полудня Гарри безмятежно сидел рядом с Анной и слушал итальянский скрипичный ансамбль, как вдруг над его плечом навис Саффолк.