На самом деле доказательств этому было мало, но Гарри не сомневался, что это правда. Кромвель постарался выпытать у монахини, имела ли она какие-то связи с королевой Екатериной, но та ни в чем таком не призналась.
Обвиненных в измене Элизабет Бартон и ее сообщников притащили на волокушах к виселице в Тайберне, где на глазах огромной толпы монахиню повесили, после чего обезглавили. Мужчины претерпели ужасы повешения, потрошения и четвертования.
Гарри сознавал, какую жуткую реакцию это вызвало не только при дворе, но и во всей стране. Впервые в результате Великого дела пролилась кровь, причем кровь религиозных людей. Вероятно, она станет не последней. Ну и пусть трепещут! Теперь они знают, к чему может привести непослушание королю.
Анна сияла здоровьем. Врачи и астрологи предсказывали рождение прекрасного принца. Гарри не спешил полагаться на их прогнозы, но разделял общий оптимизм. На этот раз обязательно должен быть сын. Король устроит такие торжества, что никто даже не подумает усомниться в законности этого ребенка.
В честь благоприятно протекавшей и многообещающей беременности королевы Гарри приказал отчеканить медаль с портретом Анны и ее девизом: «Самая счастливая». Он распорядился, чтобы были приняты все возможные меры предосторожности. Когда Анна пожаловалась, что ее утренний сон нарушают крики павлинов и пеликана, доставленного ему в подарок из Америки, Гарри уговорил сэра Генри Норриса увезти их в свой дом рядом с дворцом Гринвич.
В Элтеме, где Гарри провел значительную часть своих мальчишеских лет, апартаменты королевы превратили в детскую с большим залом, столовой, комнатой для переодевания и спальней. Король поручил своему ювелиру изготовить серебряную колыбель по проекту Гольбейна, украшенную розами Тюдоров и золотыми фигурами Адама и Евы, которую застелили расшитым золотом бельем. Парчовое приданое для младенца хранилось в сундуке в ожидании, когда принц его наденет.
В июле Гарри планировал еще раз посетить Кале, но решил отложить визит, поскольку беременность не позволяла Анне сопровождать его. Вместо этого он отправился в поездку по стране. Путь привел его в Гилдфорд, где к нему присоединилась Анна. Именно там раньше срока родился ребенок.
Все закончилось меньше чем за два часа. Когда Гарри сообщили о рождении сына, он махнул рукой, чтобы вестники удалились, и поспешил в покои Анны. Радость бурлила у него в груди. Наконец! Свершилось!
Увидев жену, он был потрясен: она лежала на постели, сжавшись в комок, и громко всхлипывала. Гарри сразу понял, что это означает, и не мог скрыть нахлынувшего на него всесокрушающего разочарования и досадного чувства провала, обмана всех надежд, предательства. Если об этом станет известно, в глазах врагов он совсем потеряет лицо.
– Мне так жаль! – сквозь слезы проговорила Анна. – Он родился слишком рано.
– Где он? – требовательно спросил Гарри.
– Здесь, ваша милость. – Повитуха нервно подала ему небольшой сверток.
Король откинул угол пеленки и увидел неподвижное маленькое личико. Ребенок был такой красивый, такой совершенный.
– О Боже, мой сын, мой малыш! – упавшим голосом пробормотал Гарри, и по его лицу покатились слезы. – Заберите его. – Он сунул ребенка в руки повитухе, с трудом собрался, обвел взглядом всех, кто находился в комнате. – Чтобы никто из вас ни с кем не говорил об этом под страхом сурового наказания! – приказал король. – Если вас спросят, говорите, что у королевы случился выкидыш. Но не упоминайте, что это был мальчик. Всем понятно?
Женщины горячо закивали.
– Я оставляю вас отдыхать, – сказал король Анне.
Гарри не хотел быть с ней. Он покинул Гилдфорд и поехал в Вудсток, размышляя о том, какой был смысл переворачивать небо и землю, чтобы получить женщину, которая не может выносить ему сына, когда это так необходимо. И это после всего, что для нее сделано! Каким же он был дураком!
Анна оправилась быстро. В конце июля она уже смогла вновь присоединиться к Гарри в поездке по стране, но он по-прежнему оставался холоден к ней, прежнее желание обладать ею не возвращалось. Он снова по обязанности разделял с ней ложе, что не приносило ему никакой радости и оставляло в душе щемящее чувство пустоты. Куда подевалась его страсть? Что с ней стало?
Чувствуя себя преданным и обманутым, Гарри искал утешения в объятиях фрейлины Джоан Эшли. Никакой любви к ней он не испытывал – просто удовлетворял физическую потребность.
Досада и недовольство разожгли в нем решимость оправдать себя перед миром и подавить любую оппозицию. Той осенью он распустил монастырь Блэкфрайерс, монахи которого открыто высказывались против его иска об аннулировании брака и королевского верховенства над Церковью. Монастырскую церковь, где раньше молились они с Кейт, превратили в королевскую оружейную мастерскую.
Враг Гарри Климент умер. Король не испытал ни малейших сожалений – старый дурак за многое должен был ответить. О новом папе Павле III Гарри знал только, что это стареющий развратник, имевший уйму побочных детей, – такие священники портили репутацию Церкви Рима. Гарри вновь исполнился чувства собственной правоты, ведь он избавил своих людей от такого непотребства.
В ноябре парламент издал Акт о супрематии, законодательно закрепив за Гарри титул верховного главы Церкви Англии и окончательно оторвав ее от Рима, так как теперь было ясно, что согласие со Святым престолом невозможно. Климент не пошел на отлучение Гарри от церкви, но грозил ему этим. Теперь королю предстояло увидеть, на что решится Павел. Пусть делает что хочет! – про себя кипятился король. Увидит, что ему до этого нет никакого дела. Он порвал с Ватиканом, и слова епископа Рима, как теперь полагалось именовать папу в Англии, больше не имели силы в его королевстве. Отныне и впредь именно он, король Гарри, будет контролировать церковные дела и определять сущность религиозной доктрины. Он представитель Бога на земле, царь Давид или царь Соломон древних времен, ответственный за мирское и духовное благополучие своих подданных. Он ведет своих людей из мрака к свету, и воля Господня повелевает им слушаться короля, а не епископа Рима. О том, что когда-то он написал трактат в защиту власти последнего, Гарри предпочитал не вспоминать.
Анна, Кранмер, Кромвель и все, кто стремился к реформе Церкви, аплодировали деяниям короля.
– Любого епископа, который не выкажет охоты принять изменения, принудят к этому, – однажды за ужином заверил Гарри Кромвель; теперь в отношении власти над духовными делами его превосходил один лишь король, и Кромвель с энтузиазмом взялся приводить в исполнение новый закон. – Мои люди следят за всем. – Он усмехнулся и подлил вина в кубок Гарри. – Я знаю, некоторые считают меня посланником Сатаны, но я не потерплю ничего, что отдает папством.
Гарри подбавил на свою тарелку жареного мяса.
– Есть люди, которые были бы не против, если бы я держался еще более жесткого курса. Некоторые даже не прочь, чтобы я вышел из ордена Подвязки и отказался от святого Георгия как покровителя Англии, но я никогда не пойду на это. Я преданный католик, порицаю Лютера и его протестантскую ересь. Но мне необходимо сохранять баланс между радикалами, которые ратуют за еще более широкие реформы, желая, чтобы я подошел вплотную к ереси, и консерваторами, которые хотят повернуть время вспять.
– Важно быть последовательным, – посоветовал Кромвель. – Вашей милости нужно дать понять всем, на каких принципах вы стоите.
– Есть вещи, Пройдоха, которые я не стану трогать, потому что они неизменны и являются сутью нашей религии. Я никогда не буду отрицать, по примеру еретиков, что во время мессы хлеб и вино по-настоящему превращаются в тело и кровь Христовы. Я верю в чистилище, в то, что монахи должны соблюдать обет безбрачия, и сохраню латинские обряды и ритуалы. Иконоборчеством я тоже не стану заниматься и сохраню образа в своих церквах. Но я не одобряю миропомазания больных, личную исповедь и таинство, которым окутано рукоположение священников в сан. Если придется, я буду карать нераскаявшихся лютеран за ересь, а папистов – за измену и не прекращу заявлять о своем рвении к вере всеми силами своего ума и тела. А что касается последовательности, взгляните на это. – Гарри приподнял и показал Кромвелю цепочку с надписью на латыни: «Я скорее умру, чем изменю свое мнение».
По выражению лица Кромвеля Гарри видел, что министр недоволен. Ему, без сомнения, хотелось, чтобы король пошел дальше.
– Значит, религиозные обряды останутся в основном неизменными, сир?
– Да, Пройдоха, но мне хотелось бы, чтобы больше внимания уделялось проповедям. Правильным проповедям. Пусть Кранмер проследит, чтобы новые при дворе священники в своих проповедях избегали спорных вопросов и говорили не более получаса.
– Будьте уверены, я использую все средства, какие есть в моем распоряжении, для прославления и повышения престижа новой монархии, которую установили вы, ваша милость. Все королевство будет благодарно за то, что им правит самый достойный король из всех, какие только были в Англии.
Гарри улыбнулся. Он хотел, чтобы подданные видели его таким же, каким он представлял себя сам: отцом английского народа, человеком, который обладает королевскими достоинствами и честью и благодаря добродетели, учености и смелости которого его королевство выведено из рабства и обрело свободу.
На Кромвеля можно было положиться. Гарри знал, что его главный секретарь уже привел в движение государственный механизм с целью заполнить парламент людьми, симпатизировавшими новому порядку, и оппозиция грядущим титаническим изменениям была минимальной. Он добился такой тесной спайки между монархом, пэрством и парламентом, что любые протесты практически не имели смысла.
На столе лежал кошель с новыми монетами. Кромвель принес показать их Гарри. На аверсе король был изображен в образе римского императора, а на новой Большой печати – восседающим на античном троне как верховный глава Церкви. К королевскому гербу в знак того, что английский суверен не признает над собой иной власти, кроме Божьей, была добавлена императорская корона.