Короля радовало, что его новая королева намеревалась установить высокие стандарты морали при своем дворе, особенно после скандалов, сопровождавших падение Анны.
– Я настаиваю, чтобы мои дамы одевались скромно, – сказала она Гарри однажды вечером, после того как он обыграл ее в карты и они принялись обсуждать назначение служителей ее нового двора. – Они должны носить шлейфы длиной три ярда и пояса, украшенные двумястами жемчужинами. И пусть ни одна из них не появляется передо мной во французском капоре.
Не имело смысла объяснять почему.
Скромность не мешала Джейн одеваться роскошно и с наслаждением носить подаренные Гарри украшения. Она ахнула от восторга, когда однажды ночью в постели он надел ей на шею подвеску с изумрудом и рубином, выполненную по эскизу Гольбейна, которого Гарри нанял на работу в качестве королевского художника и который создал проект изысканного золотого кубка, ставшего свадебным подарком короля своей новой супруге. Его украшали инициалы Джейн, вплетенные в узлы любви, и ее девиз: «Обязанная слушаться и служить».
Глядя, как Джейн играет со своим белым пуделем – король и королева отдыхали в саду после начала дневного заседания парламента, – Гарри испытал гордость за нее: она умела радоваться простым вещам в той же мере, в какой наслаждалась роскошью, которую он мог ей дать. На скамье рядом с ним лежала впечатляющая тонкостью работы вышивка с воткнутой в нее иглой. Джейн всегда что-то шила, когда они проводили время вдвоем. Сейчас она наклонилась и вдыхала сладкий запах цветов на клумбе; сады были ее страстью. К тому же Джейн любила охотиться. Это восхищало Гарри в женщинах. Да, он сделал отличный выбор и блаженствовал.
Лето получилось прекрасное, оно протекло в праздниках и развлечениях: устраивали маскарады, выезды на охоту, прогулки по реке и фейерверки. Все было почти как в прежние времена. Гарри даже появился на одном турнире и банкете в костюме турецкого султана, однако сам в поединках не участвовал. Прошли те времена, с сожалением думал он.
– Гарри, простите меня, но я должна спросить еще раз. Вы не видите для себя возможности вернуть ко двору леди Марию? – Джейн подняла глаза от шитья. – У меня была бы компаньонка высокого ранга, с кем можно весело проводить время.
Гарри подавил гнев. Он знал, что Джейн давно симпатизирует Марии; она уже дважды заводила с ним разговор о том, что ему нужно простить дочь.
– Нет, – ответил он и заерзал в кресле, чувствуя, что дублет жмет ему, так как он поправился. – Простите, дорогая, но я не приму ее, пока она не признает, что брак ее матери был кровосмесительным и незаконным, а она упрямо отказывается делать это. Нет, Джейн, не смотрите на меня так. Я намерен положить конец ее непослушанию.
Джейн печально взглянула на него, но возражать не стала. Не в ее характере было перечить ему. Но все же она не сдалась и в течение следующих нескольких дней мягко упрашивала его простить Марию.
– У вас доброе сердце, дорогая, но Мария – моя дочь, и я не позволю ей открыто не повиноваться мне. Я люблю ее, но честь мне дороже.
Мария же продолжала противиться воле отца. Ровно как Кейт, упрямая и несговорчивая! Нет, она не выполнит его требование. Разве может она предать свою мать?
А Гарри не мог допустить, чтобы двадцатилетняя девчонка взяла верх над ним.
Кромвель вызвался быть посредником, и Гарри вскоре понял, что тот использовал много разных способов, которыми улещивал и запугивал Марию, чтобы привести ее к покорности отцовской воле. Это сработало. В конце концов, когда король уже начал раздумывать, какие действия против нее предпримет, если она и дальше будет выказывать непослушание, Мария сдалась.
– Надо было сделать это с самого начала, – проворчал Гарри.
– Но теперь она подписала согласие со всеми вашими требованиями, – отозвалась Джейн. – Неужели вы не примиритесь с ней? Она ваша дочь, и я уверена, ей хочется вернуть ваше расположение.
Гарри посмотрел на нее, такую добрую и невинную. Сердце его растаяло.
– О милая Джейн, я не могу отказать вам.
Сказать по правде, хотя он и злился на Марию, но скучал по ней, все эти долгие годы отчуждения ему не хватало ее общества. И виновата во всем была Кейт – Кейт, которая настроила дочь против него.
Взяв с собой Джейн, Гарри поехал к Марии в Хакни. Его сильно поразило, какой маленькой и нервной была его дочь. Она выглядела тенью себя прежней. Мария была такой милой девочкой с прекрасными рыжими волосами, дышала юной свежестью. Теперь, когда Гарри поднял ее из реверанса, она показалась ему болезненной и измученной, к тому же она была слишком худой.
– Моя дражайшая и горячо любимая дочь! – выдохнул он и прижал Марию к себе, силясь подавить слезы. – Я привез вашу добрую матушку, королеву Джейн, чтобы вы познакомились с ней.
Мария начала было опускаться на колени, но Джейн взяла ее за руки и обняла.
– Вы даже не представляете, какого верного друга имеете в лице королевы, – сказал Гарри.
Мария наконец улыбнулась.
– Я знаю, что многим обязана вашей милости, – обратилась она к Джейн.
Гарри отвел их обеих в большой зал и велел Марии сесть между ним и Джейн. Он сглотнул, отчего-то чувствуя себя виноватым: слишком поздно пришло осознание того, как дорога ему дочь.
– Мне очень жаль, что я так долго держал вас вдали от себя, – произнес он, и самообладание покинуло Марию, по ее лицу покатились слезы.
– О мой дорогой отец, как я скучала по вас! – всхлипывая, проговорила она.
Гарри задыхался от волнения.
– Больше я этого не допущу, – пообещал он. – Мы должны забыть прошлое и смотреть в будущее. Я сделаю для вас все, дитя мое, раз мы теперь снова в полном согласии.
Он приказал вновь сформировать двор Марии и вызвал ее старую гувернантку леди Солсбери. Послал в подарок дочери деньги и платья, даже пригласил в гости Елизавету. Девочке еще не исполнилось трех лет, она была не по годам развита, имела острый ум и материнские глаза, отличалась решительностью и сильно походила на отца цветом волос и римским носом. Увидев ее, Гарри преисполнился любовью к малышке и сожаления, что она осталась без матери в таком нежном возрасте и на ней лежит пятно незаконнорожденности. Он мог бы восстановить ее в правах, но ничто не должно было стоять на пути его детей от Джейн к наследованию престола. Вместо этого король уделил Елизавете много внимания и поклялся себе, что сделает для нее все возможное.
При дворе также находилась племянница Гарри Маргарет Дуглас, дочь его сестры Маргариты. Лет десять назад король отправил ее на юг служить Кейт, потом она осталась при Анне и теперь стала главной придворной дамой Джейн. Маргарет была ровесницей Марии, но, в отличие от своей невзрачной кузины, блистала красотой, имела густые рыжие волосы и прекрасные черты лица. Это в придачу к королевской крови делало ее одной из самых завидных невест на брачном рынке. Гарри рассчитывал найти для нее великолепную партию, которая принесет ему политические выгоды.
Когда Кромвель сообщил, что Маргарет вступила в тайную связь с младшим братом Норфолка, лордом Томасом Говардом, Гарри разозлился, а когда выяснилось, что они заключили помолвку, не спросив у него разрешения, впал в настоящую ярость.
– Такую дерзость можно расценить как измену! – взревел Гарри и грохнул кулаком по столу, отчего Кромвель вздрогнул. – Отправьте обоих в Тауэр. Я сниму с них голову!
В тот момент парламент как раз готовил новый Акт о престолонаследии, который лишал Елизавету всех прав на трон и передавал их детям Гарри от Джейн. Кромвель принес черновик на одобрение, а король в тот момент продолжал кипеть от гнева из-за проступка Маргарет и раздумывал, отправить ему на плаху зарвавшуюся парочку или все-таки не делать этого. Томаса Говарда парламент уже лишил прав и состояния и осудил на смерть. Мог ли он обречь свою племянницу на ту же участь?
Джейн, разумеется, умоляла его сохранить жизнь им обоим.
– Она ваша племянница, Гарри! Они оба молоды, глупы и влюблены. Заключение в Тауэр – это, конечно же, хороший урок для нее, и этого достаточно, особенно после того, что недавно случилось там. – Голос у нее задрожал.
Гарри было приятно уступить ей. В конце концов, непослушные влюбленные, как заявили оба независимо друг от друга, не вступили в брачные отношения. Никакого реального урона они не причинили. И Гарри хотелось порадовать Джейн своим милосердием. Тем не менее он приказал считать изменой лишение девственности женщины королевских кровей или женитьбу на ней без разрешения короля.
Пришло время, решил Гарри, вознаградить Кромвеля за те великие услуги, которые он оказал короне. В июле король посвятил его в рыцари, сделал бароном – милордом Кромвелем из Уимблдона и назначил лордом – хранителем Малой печати вместо отца Анны Уилтшира, который уехал домой зализывать раны. Кроме того, Кромвель стал главным викарием и вице-регентом короля по духовным делам, и ему было доверено заниматься упразднением монастырей. Мало кто из его подданных обретал больше могущества или был более способным, рассуждал сам с собой король.
Теперь Кромвель контролировал все главные посты в правительстве, что давало ему возможность проводить в жизнь широкомасштабные реформы. Это освобождало короля от многих рутинных дел, которые лежали на его плечах, когда он нес этот груз единолично, и закладывало основы эффективного и соответствующего требованиям времени управления государством. Чудо что за человек! Его влияние сказывалось повсюду, но более всего в Совете. Однако Гарри давал понять, прямо или косвенно, что Кромвель всегда действует с его согласия и именно он, король, главный в их отношениях. Гарри знал, что ладить с ним непросто, особенно когда на него находило дурное настроение.
– Не вам мешаться в дела королей! Негодяй! Мошенник! – однажды утром кричал Гарри на Кромвеля, когда тот явился к нему в кабинет без бумаг.
Король распекал своего главного секретаря по меньшей мере дважды в неделю, а иногда не мог сдержаться и давал ему затрещину или тряс за шиворот, как собаку. И каждый раз Кромвель выскальзывал из его кабинета с веселым лицом, как ни в чем не бывало поправлял платье и шапку, готовый платить эту цену за возможность править бал. Он знал, что Гарри, хотя и злится на него до того, что пускает в ход кулаки, все равно его любит.