Врачи советовали ему не перенапрягаться.
– Язва может снова закрыться, – предупреждал доктор Баттс. – Мы должны тщательно следить за ней.
Кромвель усердно занимался поиском подходящих невест.
– Король Франциск, кажется, благосклонно относится к брачному союзу, – тихо пробормотал он на ухо Гарри, пока они следили за теннисным матчем. – Здесь его посланник, чтобы обсудить с вами это дело, если вы дадите ему аудиенцию.
– Полагаю, мне не отвертеться, – буркнул Гарри, но про себя обрадовался перспективе возобновления дружбы с Францией; она поможет ему противостоять козням епископа Рима.
Сьер де Кастильон низко поклонился. Он был хорошо одет, обходителен и опытен в дипломатии. Посланник Франциска показал Гарри несколько тонко написанных миниатюрных портретов французских дам.
– Это мадам де Лонгвиль, вдова с двумя сыновьями.
Гарри прищурился:
– Хм… Очень мила. Но она выглядит маленькой. Я мужчина крупный, и мне нужна такая же супруга.
Кастильон улыбнулся:
– Ах! Тогда взгляните вот на эту, ваше величество. Это сестра мадам де Лонгвиль, Луиза. Возьмите ее, она все еще девушка, и вы сможете сформировать проход по своей мерке.
Гарри от души рассмеялся и хлопнул Кастильона по плечу, потом стал смотреть другие портреты.
– Честное слово! – воскликнул он. – Я доверяю только себе. Это дело слишком близко касается меня. Я хочу увидеть их и немного познакомиться с ними, прежде чем приму решение.
Кастильон приподнял брови:
– Ваше величество, едва ли король Франциск допустит, чтобы его родственниц показывали, как лошадей на рынке.
Гарри вспыхнул:
– Неужели я прошу слишком о многом, желая, чтобы они приехали в Кале и встретились со мной?
– Может быть, вашему величеству захочется объездить их одну за другой и оставить себе ту, которая лучше всего поддастся укрощению? Разве так рыцари Круглого стола относились к дамам в вашей стране в былые времена? – холодно поинтересовался Кастильон.
Гарри издал нервный смешок, чувствуя, что заливается краской стыда:
– Я не хотел никого обидеть, клянусь своей рыцарской честью!
После этого он уже не испытывал таких теплых чувств к Франции, и тем летом Франция с Испанией подписали мирный договор, который оставил Англию в опасной изоляции. Гарри рассчитывал сдвинуть баланс сил в свою пользу, посватавшись к племяннице императора, красавице Кристине Датской, герцогине Миланской, вдове шестнадцати лет. Он отправил Гольбейна в Брюссель писать ее портрет и, увидев его, был очарован. Печаль по Джейн всегда будет с ним, но жизнь должна продолжаться – одного взгляда на божественно прекрасное лицо Кристины хватило, чтобы убедить его в этом. Он снова превратился в пылкого влюбленного, просил музыкантов исполнять для него любовные песни до глубокой ночи и приказывал устраивать при дворе представления масок романтического содержания.
– Поезжайте в Брюссель, Свин, – приказал он Ризли. – Скажите герцогине, что я нежнейший джентльмен с таким мягким характером, что ни один человек не слышал из моих уст бранных слов. Заключите брачный контракт.
Гарри ждал в лихорадочном нетерпении. Но вернувшийся Ризли имел вид человека, получившего сильнейший удар.
– Что она ответила? Договор подписан? – резко спросил король.
– Ваша милость, боюсь, нет. Увы, дама заявила, что, если бы у нее было две головы, она отдала бы одну в распоряжение вашей милости.
Гарри потерял дар речи. Наглая девка! Такое оскорбление! Он не чудовище. Анна предала его самым ужасным образом и получила по заслугам. Если это была уловка ради достижения лучших условий, герцогиня жестоко просчиталась. Он не почтит ее предложением своей руки.
В дурном настроении Гарри отправился в очередной охотничий тур, заехал на южное побережье, посетил порты и гавани, продолжая переживать из-за дерзости Кристины.
– Я нашел для вашей милости еще одну невесту, – объявил однажды утром Кромвель, когда Гарри вышел после мессы из Королевской часовни.
Они пошли прогуляться по галерее вдали от чутких ушей лордов и джентльменов.
– Сир, я полагаю, союз с одним из германских государств будет разумным и станет противовесом соглашению императора с королем Франциском.
– Но большинство немецких принцесс протестантки, – возразил Гарри.
– Да, но все они не упустят шанса вступить в союз с Англией. У герцога Клевского есть две незамужние сестры, Анна и Амелия. Я слышал, что Анна красотой превосходит Кристину Датскую, как золотое солнце затмевает серебристую луну. Может быть, стоит заняться этим делом. Как и Англия, Клеве порвало с Римом, и хотя сам герцог реформист по вере, его сестер мать вырастила католичками.
– Хм… – задумчиво произнес Гарри. – Да, я считаю, это мудро. Отправьте послов, пусть узнают о принцессах побольше, и пошлите Гольбейна в Клеве сделать их портреты. Клянусь святым Георгием, Пройдоха, по-моему, вы зрите в корень!
Он вспомнил, как много лет назад говорил те же слова Кранмеру, когда стремился избавиться от Кейт, чтобы жениться на Анне. И вот к чему это привело! Но на сей раз Анна будет другая. Он чувствовал это нутром. Теперь Господь улыбнется ему.
Осенью, когда Гарри вернулся ко двору, Кромвель сообщил ему об аресте за распространение лютеранской ереси некоего Джона Ламберта.
– Этих протестантов нужно остановить, – заявил Гарри.
– Да, и я надеюсь, ваша милость на его примере преподаст урок другим, разоблачит его взгляды как ложные и опасные и таким образом защитит истинные догматы нашей Церкви.
– Непременно, – согласился Гарри. – Но как мне это сделать?
– Он попросил, чтобы вы лично разбирали его дело, и я подумал, что разумно будет устроить публичный процесс, на котором главным судьей станете вы. Вы имеете большой опыт в дискуссиях на богословские темы, и никто лучше вас не сможет защитить истинную веру. – Кромвеля явно вдохновляла такая перспектива.
– Но такого еще не бывало! – отозвался Гарри. – От моего имени действуют судьи.
– Ваш благородный отец однажды вел дискуссию с человеком, обвиненным в ереси, дабы спасти его душу.
Гарри с одобрением отнесся к этой идее. Он не сомневался в своей способности разбить доводы Ламберта. Люди воочию убедятся, что их король достоин быть верховным главой Церкви. И что самое главное, ему, вероятно, удастся спасти заблудшую душу от вечного проклятия.
– Хорошо. Пусть об этом объявят. Опасный глупец получит по заслугам.
Как и предполагал Гарри, на трибунах, которые специально построили вдоль стен главного зала в Уайтхолле, собралось множество зрителей, желавших посмотреть, как король восседает под парадным балдахином на троне, установленном на помосте. Гарри оделся во все белое, чтобы подчеркнуть свою чистоту, с одной стороны от него выстроились облаченные в багряные одежды епископы, а с другой – пэры, судьи и джентльмены личных покоев.
Стражники привели Ламберта и поставили его перед королем.
Гарри заговорил с ним мягко:
– Эй, добрый человек, как твое имя?
– Джон Николсон, ваша милость, но меня знают как Ламберта.
Король, подавшись вперед, сурово сдвинул брови:
– Я бы не стал доверять тому, у кого два имени, даже если бы это был мой брат. Но ты мой подданный, я хочу дать тебе возможность осознать свои заблуждения и вернуться в лоно истиной веры.
– Ваша милость будет мне честным и справедливым судьей! – воскликнул Ламберт. – Вижу, это правда, что ни один человек не сравнится с вами в мудрости и прямоте.
– Я пришел сюда не для того, чтобы слушать похвалы самому себе! – рявкнул Гарри. – Ты веришь в доктрину пресуществления?
Ламберт замялся:
– Я отрицаю ее.
– Предупреждаю, – Гарри нахмурился, – тебя осудят на сожжение, если ты будешь упорствовать в своем мнении.
– Но, сир, я знаю, оно верное!
– Ты знаешь, вопреки всем доктринам истинной Церкви, которые составлены людьми более мудрыми, чем ты? Ха! Может быть, ты хочешь доказать свое нелепое утверждение?
И Ламберт пошел на это. После пяти утомительных часов спора Гарри был вынужден признать, что его попытка спасти жизнь этого неблагодарного человека обречена на провал.
– Ты хочешь жить или умереть? – не выдержал король, терпение которого истощилось. – У тебя есть выбор.
Ламберт, по-прежнему стоявший, дерзко взглянул на него:
– Я не отрекусь от своих убеждений.
Гарри поднялся:
– Да будет так! Ты должен умереть, потому что я не желаю быть покровителем еретиков.
Он смотрел, как Ламберта уводят навстречу судьбе, которую невыносимо даже представлять себе.
– Для таких глупцов остается только одно прибежище, – сказал позднее Гарри Кромвелю, – сожжение дает еретику почувствовать привкус грядущего адского пламени, последний шанс раскаяться перед смертью. Пусть Ламберта сожгут на медленном огне: у него будет больше времени на покаяние.
Ужасное наказание привели в исполнение. Кромвель доложил королю, что Ламберт встретил смерть храбро.
– Когда языки пламени охватили его, он крикнул: «Никто, кроме Христа!»
– Еще одна душа обречена на вечные муки, – пробормотал Гарри. – Никто не скажет, что я не пытался спасти его.
Он чувствовал себя как в осаде. Религиозное инакомыслие наблюдалось и у папистов-католиков, и у еретиков-протестантов. Леди Солсбери, ее сыновья и их кузены Эксетеры по-прежнему находились под наблюдением. Со своими родственниками со стороны матери Гарри был близок с детства, но больше не доверял им, памятуя о том, что в их жилах текла королевская кровь, и опасаясь покушения на трон.
Кромвель относился к этим людям с еще большей подозрительностью. Видел в них реакционеров, вечную угрозу новому порядку, который он внедрял в жизнь, и своему положению. Поэтому, когда он представил Гарри устрашающий список свидетельств замышляемой Поулами и Эксетерами измены, король поверил, что его родственники имели какие-то не вполне ясные намерения.
Перед ним на столе лежали письменные доказательства, от которых холодело сердце. Наиболее весомые улики предоставил младший брат лорда Монтегю, Джеффри Поул, явно стремившийся спасти свою шкуру. В том, что существовал заговор, не оставалось сомнений. Тем не менее выяснялось, что все было состряпано кое-