как и изменники, вовлеченные в эту историю, проявляли поразительную неосмотрительность. Могли ли они иметь столь злостные намерения и быть настолько организованными, как считал Кромвель?
Порученцы короля обыскали замок леди Солсбери и нашли шелковую мантию с вышитыми на ней королевскими гербами – без инициалов, как будто они принадлежали правящему монарху. Теперь Гарри был уверен, что Поулы и Эксетеры замышляли посадить на трон леди Солсбери и планировали убить своего короля, а это самое гнусное преступление, какое только мог совершить подданный.
Они должны ответить за это. Гарри решил сделать так, чтобы его родные никогда больше не имели возможности лишить его власти. Он отправил Эксетера в Тауэр по обвинению в умысле на смерть короля и узурпацию трона. Вместе с ним посадили в тюрьму леди Эксетер, лорда Монтегю, его братьев и их мать, престарелую леди Солсбери, всех их привлекли к ответственности за участие в заговоре Эксетера. Гарри приказал даже, чтобы вместе с Эксетером и Монтегю в узилище поместили их малолетних сыновей. Втайне король сожалел, что вынужден поступать так сурово, но гнев и возмущение пересилили верность семье. А что же с их верностью ему, королю?
Холодным декабрьским утром Эксетеру и Монтегю отрубили голову. Леди Эксетер, ее сын Эдуард Куртене и малолетний Генри Поул остались в Тауэре вместе с леди Солсбери, всех их, как изменников, парламент лишил прав и состояния.
Рождество прошло тихо. У Гарри не было настроения веселиться, недавние события потрясли его, и он чувствовал себя очень одиноким. После смерти Джейн прошло уже четырнадцать месяцев, но Гарри все еще ужасно скучал по ней. Печаль наползала на него мрачной тенью, готовой поглотить целиком. Он жаждал, чтобы в его жизни случилось что-нибудь хорошее и подняло ему настроение.
Гарри пришел в смятение, узнав, что император и король Франциск, эти два давних врага, подписали новый договор, согласившись не вступать в союз с Англией. Его королевство становилось очень уязвимым. Нужно было предпринять шаги для поиска новых союзников либо каким-то образом соблазнить Франциска или Карла на уклонение от соблюдения принятых на себя обязательств.
– Ваша милость, вам нужно взглянуть на это. – Кромвель суетливо вошел в кабинет, где с хмурым видом сидел Гарри, и протянул ему какой-то документ.
Лицо короля посерело. На прикрепленной к свитку шелковым шнурком печати он увидел головы святого Петра и святого Павла.
Его отлучили от церкви. Епископ Рима, очевидно потрясенный тем, как Гарри обошелся со своими родственниками, опубликовал вердикт папы Климента, которым тот предавал английского короля анафеме, запрещал общение с ним всем верующим христианам и призывал европейских правителей свергнуть его с престола.
Гарри пожал плечами, вернул документ Кромвелю и заявил:
– Что бы ни делал этот человек, ему меня не запугать.
Его это вообще не касается. Он добрый сын Церкви, и с ним обошлись ужасно. Он не смирится и не станет отменять все те распоряжения, которые уже сделаны для установления в Англии истинной религии! И ни за что не поверит, будто другие монархи воспримут всерьез призыв Рима.
Однако Гарри понимал серьезность угрозы.
– Мы должны принять меры для противостояния вторжению, – сказал он Совету. – Необходимо усилить оборону и провести сбор войск по всей стране.
– А еще нужно держать под присмотром консерваторов, – наставительно произнес Кромвель. – Избавьтесь от сэра Фрэнсиса Брайана.
– Чем вам не угодил Брайан? – Гарри поднял взгляд.
Он знал, что Кромвелю не терпится убрать с дороги свободомыслящих людей вроде Брайана и заменить их своими приспешниками.
– Он держит нос по ветру, ему нельзя доверять. Сир, поставьте вместо него на должность главного джентльмена личных покоев Энтони Денни. Он получил очень хорошее образование и, как гуманист, искренне предан Божьему слову.
Денни, разумеется, был одним из протеже Кромвеля, и кто бы сомневался, что господин главный секретарь желает иметь еще одного верного человека в личных покоях короля. Пусть так. Денни рассудителен, тогда как от Брайана не знаешь, чего ожидать.
– Кажется, я припоминаю, что Денни начал свою карьеру при дворе на службе у Брайана, – едко заметил Норфолк. – И тем не менее я уверен, он, не поморщившись, займет его место.
– Считаю, он станет незаменимым для вашей милости, – поспешил вставить Кромвель.
Гарри хмыкнул, его утомили эти постоянные распри между советниками. Он оставил лордов заниматься делами, а сам, пользуясь тем, что на улице солнечно, хотя и стоял январь, пригласил одного из своих джентльменов сыграть в шары. Однако настроен он был раздражительно, да и победа сэра Николаса Кэрью не слишком его обрадовала.
– Вы всегда плутовали, – сказал Гарри, шутя только отчасти, и ткнул его под ребра, тогда как Кэрью рассердился всерьез:
– Удивительно, что вы, ваша милость, совсем не умеете проигрывать! Вам всегда нужно побеждать!
Гарри возмущенно уставился на него:
– Убирайтесь! Я больше не желаю видеть вас при своем дворе.
– С удовольствием! – крикнул Кэрью и затопал прочь, провожаемый изумленными взглядами короля и его спутников.
По пути к своим покоям Гарри трясло от злости. Он не мог спустить Кэрью с рук такое lèse-majesté[26]. Что на него нашло? Сэр Николас много лет был одним из добрых приятелей Гарри, но в последнее время стал вспыльчивым и тяжелым в общении. Уже какое-то время тянулся и никак не приходил к разрешению спор по поводу некоторых земель в Суррее, которые Кэрью отказался по просьбе Гарри обменять на другие королевские владения. Раньше он сделал бы это незамедлительно.
Позже на той же неделе Кромвель показал Гарри письма изменнического содержания, которые Кэрью написал в Беддингтоне, и Гарри легко поверил в его причастность к заговору Эксетера. В итоге Кэрью, этот неверный друг, последовал за Эксетером и Монтегю на плаху. Все они предатели!
Той весной Гарри вплотную занялся реформами. Зная, что его подданные тяготеют больше к старой вере, чем к новым взглядам, он велел парламенту принять Акт о шести статьях, который придавал доктринам Англиканской церкви законную силу. Этот документ ознаменовал возвращение к более традиционной религии и сделал короля еще более популярным, чем прежде, хотя не нашел поддержки у радикалов, которые желали, чтобы их государь шел дальше по пути реформ.
– Они сделают из меня лютеранина, – ворчливо сказал Гарри Норфолку и Гардинеру, которые возглавляли консерваторов при дворе. – Я слышал, они называют принятый акт плетью-шестихвосткой. Двое епископов даже ушли со своих постов.
– Некоторые говорят, что ваша милость и так уже зашли слишком далеко, – укоризненно произнес Гардинер. – Я одобряю акт, предписывающий наказание смертью для любого, кто станет отрицать таинства, но не могу согласиться с тем, что Библия на английском будет доступна всем подряд, ее станут читать в каждой приходской церкви и миряне начнут сами толковать Писание.
– Успокойтесь, милорд епископ, – возразил Гарри. – Я намерен позволить людям чтение Библии только в назидание самим себе и для того, чтобы они могли лучше наставлять в вере своих детей.
Ему нравился титульный лист новой Большой Библии, где он, Гарри, как источник всей духовной власти и всех добродетелей, был изображен сидящим на троне и протягивающим Слово Божье своим подданным.
– Не понимаю, чего все так суетятся, – пробурчал Норфолк. – У меня никогда не было желания читать Библию.
Гардинер раздраженно взглянул на него.
– Джентльмены, – примирительно сказал Гарри, – не будем забывать, что мы обсуждаем Слово Господне. Оно должно быть доступно для прочтения любому человеку. И с этого я не сойду.
Гарри не мог оторвать глаз от портрета Анны Клевской. Изображение Амелии было небрежно отброшено в сторону. Король держал в руке миниатюру в тонко сработанной рамке из слоновой кости, имевшей форму тюдоровской розы. Леди Анна и правда была красавицей, если картина не искажала ее облик. Однако посол Гарри в Клеве писал, что Гольбейн изобразил внешность обеих леди очень похоже.
Вероятно, это та женщина, которую Гарри искал, она поможет ему забыть печаль о Джейн и выносит ему сына. Король рассматривал скромное лицо, освещенное нежной полуулыбкой, и был очарован им.
– Немедленно займитесь переговорами о браке! – приказал он Кромвелю.
Все лето Гарри пребывал в оживленном настроении, занимался расширением своих личных охотничьих угодий в Хэмптон-Корте, которые простирались на тридцать шесть квадратных миль в сельской местности Суррея. Там располагалось несколько королевских резиденций, что облегчало выезды на охоту. Ноги по-прежнему не давали Гарри покоя; проблема усугублялась, и все более длительные периоды вынужденной неподвижности приводили к тому, что король еще больше толстел. В те дни ему вообще не нравилось смотреть на себя в зеркало, он закрывал глаза, когда цирюльник, мастер Пенни, брил ему бороду или подстригал волосы. А если открывал, то видел перед собой лицо старика.
В те дни Гарри почти не выезжал далеко за пределы своих резиденций, но искал возможности для развлечений где-нибудь поблизости. Все подставки для посадки на лошадь увеличили по высоте, чтобы он мог легко забираться на коня и слезать с него. В некоторых своих охотничьих угодьях Гарри приказал построить небольшие деревянные павильоны с открытыми наружными галереями, где он мог вместе со своими компаньонами дожидаться, пока мимо них, между двумя рядами сетей прогонят оленей, которые и становились его добычей. Он позаботился о том, чтобы на охоте всегда присутствовали дамы, как радушный хозяин устраивал для них небольшие банкеты и гордился тем, что, несмотря на возраст и одолевавшие его недуги, все еще способен очаровывать женщин.
В июне по желанию Гарри на Темзе рядом с Уайтхоллом устроили живую картину. Берег заполнили толпы народа, на воде собралось множество лодок с дамами и джентльменами, все они собрались посмотреть на сражение между двумя кораблями: одним управляли актеры, изображавшие епископа Рима и его кардиналов, а другим – защитники короля. Гарри наблюдал за зрелищем с Марией и своими придворными с крыши над личной лестницей и громко хохотал, когда папу и его сторонников опрокинули в Темзу. Всех их вытащили из воды, король заранее дал лодочникам такое распоряжение.