— У него дома мещанская обстановка? — внезапно спросил Франк.
Лиза удивилась.
— Почему?
— К тому же, по-немецки мещанская, а? — хихикнул Франк. — Все тяжелое, весит никак не меньше тонны, уж представляю себе!
Баум, продолжавший смотреть на них, вдруг обратился к Лизе. Вид при этом у него был несколько взволнованный.
— Что еще ему нужно? — нетерпеливо спросил Франк.
— Он спрашивает, почему ты не целуешь меня, как целуют французские мужчины.
— Ну что за м…к! — отозвался молодой человек.
Грубо ухватив обеими руками голову Лизы, он, впервые после их встречи, принялся долго и страстно целовать ее. Ликованию Баума не было пределов. Прищелкнув пальцами, чтобы привлечь внимание Варнера, он показал ему на парочку. Варнер опустил газету. Оба мужчины молча, в восхищении следили за этим зрелищем. Поцелуй закончился. Франк погладил Лизу по щеке.
— Знаешь, мной двигало не только чувство патриотизма.
Какое-то время они еще продолжали держать друг друга в объятиях, как бы объявляя взаимное помилование, и это успокаивало их, как горячая ванна.
— Я люблю тебя, мой Франк, — прошептала Лиза.
— Ты сказала, что встретилась с Гесслером, чтобы нанять его для моей защиты. Что потом?
Чудовище. Взглянув на него, Лиза подумала: «Это — чудовище». Безжалостное существо, неспособное на чувства.
— Потом — ничего! — с ненавистью сказала она.
— Меня судили, приговорили, а ты продолжала с ним видеться?
— Он рассказывал мне новости о тебе. Как бы я узнавала их, ведь ты не писал мне?
— Когда ты обосновалась в Гамбурге, Лиза?
— Но…
— До или после процесса? — продолжал настаивать Франк.
— После, — выдохнула она.
— Ты часто виделась с Гесслером?
— Не так чтобы очень.
— Это не ответ. Как часто ты с ним виделась?
— Не знаю… Время от времени…
Рука Франка сжала предплечье Лизы. Ей стало очень больно.
— Как часто?
— Скажем, раз в неделю.
— А где ты с ним встречалась?
— Послушай меня, Франк, я…
— Где ты с ним встречалась?
— Да в его кабинете!
— И нигде больше?
— Да нет же!
— Никогда? Подумай! Подумай хорошенько и ответь мне честно, иначе я могу рассердиться. А я так не хочу сердиться, Лиза…
— Может быть, один или два раза мы встречались в пивной.
— Не чаще?
— Нет, Франк.
Он быстро и очень сильно ударил ее по лицу. На щеке Лизы расцвела пунцовая отметина. Ей стало очень больно.
— Не лги, — попросил Франк. — Умоляю тебя, мое солнышко, не лги, ложь только все усложняет.
Подошедший Баум, уперев руки в бедра, с вызовом уставился на Франка. Тот выпрямился, и какое-то время они пристально смотрели в глаза друг другу. Затем немец покорно отправился в другой конец помещения, путаясь в телефонных аппаратах, валявшихся на полу.
— Этот тип сошел с ума! — бросил он, подходя, Варнеру.
Тот пожал плечами и снова погрузился в свое чтение. У него была душа наемника: он должен выполнить свою работу, а остальное его не касается.
— Гесслер ухаживал за тобой? — продолжал настаивать Франк, поглаживая кончиком пальца щеку Лизы, хранившую отпечаток его ладони в форме звезды.
— Нет, Франк.
— Во всяком случае, — уверенно сказал Франк, — он самым странным образом влюблен в тебя. Надеюсь, ты не будешь оспаривать это?
Лиза на мгновение задумалась.
— Может быть, — признала она. — Ну и что? Ответь, Франк. Что это может изменить в наших отношениях?
Франк принялся мерить комнату широкими шагами, дошел до двери. В одном месте скрипела половица. Наступая на нее каблуком, он заставлял половицу стонать. Этот звук становился невыносимым.
— Прекрати! — взмолилась молодая женщина.
Перестав раскачиваться на половице, он вернулся к ней, бросив взгляд наружу.
В порту все было спокойно. Дождь бил по стеклам и бормотал в переполненной водосточной трубе.
— Гесслер — честный человек. Он известный адвокат, у него хорошая репутация. И вдруг он организует побег из тюрьмы!
— Он не организовал его, — поправила Лиза, — он всего лишь мне…
Франк жестом приказан ей замолчать.
— Как произошла эта метаморфоза? — спросил он. — А, Лиза? Как невозможное стало возможным для этого плотью и духом судейского крючка?
— Я не знаю.
— Должно быть, однажды ты произнесла в его присутствии слово «побег». От одного только этого слова с ним мог приключиться сердечный приступ, и все же он не умер на месте. Почему, Лиза? Почему?
Поскольку она не отвечала, он схватил ее за руку, поднял со стула и принялся расхаживать по комнате, время от времени встряхивая ее.
— Говорю тебе: я хочу все знать! Слышишь меня? Я хочу знать! Я хочу знать!
Из двери, выходящей на склад, показался Паоло.
— Франк! — заорал он. — Что ты с ней делаешь!
— Катись отсюда! — выкрикнул в ответ Франк, не отпуская Лизу.
Паоло не пошевелился.
— Я только хотел сказать… Только что по улице на полной скорости промчались два полицейских на мотоциклах.
— Мне плевать, катись!
— Но, Франк…
— Катись! — заорал Франк.
Паоло повернулся к двери. Прежде чем выйти, он прошептал:
— Сейчас десять минут восьмого, подумай о корабле!
Комиссар вышел из своего кабинета и теперь широкими шагами мерил главный зал комиссариата, жуя огрызок потухшей сигары. Спичка, которую он придерживал кончиком языка, давно разлохматилась. Иногда он останавливался и замирал перед зеркалом в золотой оправе, висевшим над камином. Комиссар восхищался тем, в каком порядке лежат его бесцветные, коротко подстриженные волосы, поправлял свой темный галстук и легкими щелчками сбрасывал пепел от сигары, попавший ему на лацканы. В зале остался только дежурный инспектор — высокий худой парень, с выдающейся нижней челюстью; нервный тик часто искажал его лицо. Всякий раз, когда комиссар бросал на него строгий взгляд, инспектор торопился что-то записать в формуляр, отпечатанный типографским способом.
В конце концов, комиссар нажал на кнопку внутреннего телефона.
— Слушаю! — раздался чей-то сухой голос.
— Мою машину!
— Слушаюсь, герр комиссар.
Его вещи остались висеть на вешалке в кабинете. Когда комиссар надел кожаное пальто, подбитое кошачьим мехом, показалось, что он вдвое увеличился в размерах. Затем дошла очередь до серо-жемчужной фетровой шляпы, украшенной широкой черной лентой, и меховых перчаток. Во всем его облике было нечто живописное и в то же время угрожающее.
Когда он вышел, перед крыльцом уже стоял его черный «мерседес». За рулем сидел полицейский, пристегнутый ремнем безопасности. Комиссар сел на переднее сиденье.
— Вперед, — только и сказал он.
С другой стороны туннеля, как муравьи, копошились его люди. Бауманн, старший инспектор, руководивший операцией, бросился к машине, как только она выехала из лифта.
— Ну что? — спросил комиссар.
— Фургон не выезжал с территории порта, — ответил старший инспектор, вставая по стойке «смирно».
У него был красный нос, глаза как будто плавали в желе, отчего его взгляд приобретал тошнотворный блеск.
— Откуда вам это известно?
— В порядке исключения таможенные патрули провели проверку во второй половине дня. Таможенники единодушно заявляют: не проезжал ни один тюремный фургон. Кроме того, у одного из моих людей есть свидетельство полупьяного голландского моряка. Тот утверждает, что видел, как фургон пересек верфь. Забавно, не правда ли?
— Значит, без всякого сомнения, речь идет о побеге, — заключил комиссар.
Это событие вовсе не разозлило его. Уже несколько недель в Гамбурге царила мертвая тишина, и полицейские службы, подчиненные ему, занимались самой рутинной бумажной работой.
— Пусть всюду распространят приметы этого человека, пусть проверят вокзалы и аэропорт, обследуют причалы. Нужно обыскать этот участок док за доком. Не могли же они расщепить автомобиль, как атом. Если фургон не покидал порта, то наверняка он находится в одном из складов.
— Конечно, герр комиссар, я уже отдал соответствующие инструкции. Наши люди обследуют все переулки, тупики, склады…
— Превосходно. Я требую самой тщательной работы. Попросите подкрепление в главном комиссариате. Перевести весь порт на осадное положение. Прежде всего я хочу разыскать этот фургон, чего бы это ни стоило.
— Слушаюсь, герр комиссар.
Комиссар вышел из машины, достал из кармана новую сигару, но, поскольку лило как из ведра, не зажег ее. Все же он засунул ее в свой тонкогубый рот и принялся с наслаждением покусывать.
Публике всегда нравились побеги из тюрем. Это — как настоящий спектакль! Да и журналисты не преминут примчаться сюда.
Комиссар вспомнил, что сегодня утром надел свежую белую рубашку, и мысленно похвалил себя за это. На фотографиях он будет хорошо смотреться.
Он спрятался от дождя в будку охранника. Тюремный фургон не иголка в стоге сена. Его так легко не спрячешь.
Баум вышел вслед за Паоло. Немец казался недовольным. В отличие от Варнера, не обращавшего внимания на своих «клиентов», Бауму не нравилось поведение Франка. Немец был человеком решительным и лишенным угрызений совести, но обладал определенным чувством логики. Поэтому он расценивал реакцию беглеца как неадекватную ситуации, и это беспокоило его.
— В конце концов, ты слишком несправедлив, Франк, — сказала Лиза. — В течение целых пяти лет я бродила, как зверь, вдоль стен, за которыми тебя держали, пытаясь найти способ вытащить тебя оттуда…
— Я знаю, — отрезал он.
И добавил непримиримо, как и прежде:
— Значит, ты сказала мне, что виделась с Гесслером раз в неделю, так?
— Я не считала.
— Но ты же сама сказала это!
Лиза чувствовала себя слишком усталой, чтобы протестовать. В конц