— Превосходно, спасибо! — бросил полицейский, удаляясь.
— Собака, — проскрипел Фредди. — Так напугать нас — это нечестно!
— Как ты думаешь, он узнал тебя? — встревожилась Лиза.
Франк покачал головой.
— Я не настолько знаменит, а у них не было времени опубликовать мою фотографию. Он говорил о фургоне?
— Да, — ответил Фредди. — Мы правильно сделали, что не оставили его на складе, иначе погорели бы.
Гесслер подошел к стеклянной двери и принялся разглядывать Эльбу и корабли, стоявшие на якоре между громадными кранами.
— Черт! — неожиданно бросил он. — Полицейские катера патрулируют у всех причалов.
— Если предположить, что они обнаружат фургон, то сначала они подумают, что произошел несчастный случай. По крайней мере, до тех пор, пока не вытащат его и не откроют!
— Да непохоже это на несчастный случай! — проворчал Фредди. — Чтобы добраться до воды, нужно сто метров трястись по развалинам!
Баум обратился с тирадой к Гесслеру. Тот, покачав головой, повернулся к французам.
— Баум предлагает, чтобы вы прямо сейчас устроились в ящике на тот случай, если полицейские вернутся на склад до прихода корабля.
— Который час, Паоло? — спросил Франк.
— Почти двадцать минут!
— Значит, еще слишком рано забираться в этот ящик. — Ты прав, — согласился Паоло, — если какому-нибудь легавому, у кого мозгов побольше, чем у других, придет в голову заглянуть туда, ему даже не придется трудиться, чтобы зацапать нас.
Лизе была по душе окружающая их тревожная обстановка: лучше уж надвигающаяся опасность, чем зловещий допрос ее воздыхателя.
— Ну что, они идут? — нетерпеливо спросил Баум.
— Не сейчас, позже, — лаконично ответил Гесслер.
Лицо Баума стало злым. Ему заплатили за выполнение опасной работы, и он был вынужден повиноваться.
— Иногда «позже» означает «никогда», — бросил он.
— Что он там лопочет? — забеспокоился Паоло.
Фредди перевел ему:
— Он говорит, что «позже» — иногда это слишком поздно. Так, мэтр?
— Абсолютно верно, — похвалил его Гесслер.
— Мы спустимся за пять минут до прихода корабля, — решил Франк. — Объясни ему, Фредди.
Баум посмотрел на часы, постучал себя пальцем по лбу, выражая тем самым свое неудовольствие, и пошел вниз к Варнеру.
Достав револьвер Фредди, Франк принялся подбрасывать его. От страха Лиза вскрикнула.
— Осторожно! — бросил Фредди, — у этой игрушки нет предохранителя: он может сам выпулить!
— В общем, — агрессивно заговорил Франк, — если верить той комедии, которую вы только что разыграли, Гесслер являлся к тебе каждый день только для того, чтобы дать тебе урок немецкого языка?
— Франк! — выкрикнула в отчаянии молодая женщина. — Сейчас не время возвращаться к этому вопросу!
— Да нет же, Лиза: только это время у нас и осталось.
Засунув револьвер обратно в брюки, Франк ощутил прикосновение холодного ствола к своей коже. Это прикосновение придавало ему уверенности.
— Господа присяжные заседатели, ваше мнение? — обратился он к своим сообщникам.
— Лиза права: не время болтать обо всем этом! — решительно сказал Паоло, не пытаясь скрыть своего раздражения.
— Ах, вот как ты считаешь?
— Да, я так считаю!
Франк дружелюбно хлопнул его по затылку.
— До чего же приятно и просто разделять твою философию, Паоло!
— Что ты еще там напридумывал! — возразил человечек, пожимая плечами. — У меня нет никакой философии.
И, повернувшись к Фредди, он прибавил:
— Иначе — я бы знал об этом!
На берегу фарватера суетились тени в полицейской форме. К ним медленно направлялся катер. Когда он вошел в устье канала, человек, стоявший на мостике, включил прожектор. Громадный белый луч погрузился в серую воду. Перегнувшись через поручни, комиссар и инспекторы вглядывались в открывшуюся перед ними фантасмагорическую картину. В нескольких метрах под ними, на куче мусора, слегка покосившись набок, покоился тюремный фургон. Его затухающие фары были похожи на гигантские тусклые сонные глаза.
— Это — именно он, — сказал комиссар. — Господа, пусть только внутри не окажется охранников.
Он дал команду пристать и выскочил на захламленный берег. Дождь поливал спорящих о чем-то двух полицейских в форме и молодую блондинку.
— Предупредите портовых пожарных! — приказал комиссар. — Немедля ни минуты нужно вытащить этот фургон…
Полицейские на мгновение осветили электрическими фонариками старый бункер.
— Нет ни малейшего сомнения, — сказал комиссар, — мы можем быть уверены, что речь идет о побеге.
— Должно быть, беглец уже далеко, — вздохнул один из инспекторов.
— Да, — согласился комиссар. — Мне кажется, побег был серьезно подготовлен.
И он грустно взглянул на затопленный автомобиль. Зрелище было зловещим. Марику сотрясали конвульсивные рыдания.
— А когда она выучила немецкий язык, что еще вы там вдвоем варганили в этой чертовой комнате с окном, выходящим в парк? — крикнул Франк, встряхивая Гесслера за лацканы пиджака.
Взяв его за запястье, адвокат резким движением высвободился.
— Я продолжал говорить ей о любви, а она рассказывала мне о вас, — признался он, — но вы никогда не поверите нам… Хотя, может быть, чему-то и поверите, если вам нужно будет поверить! Сейчас вашей тюрьмой стало сомнение, и никто больше ничего не может сделать для вас. Пока вы любите Лизу, это мучение никогда не кончится, оно будет сверлить вас, как бормашина.
— Заткнись! — крикнул Франк, бросившись на него.
Он схватил Гесслера за горло, не обращая внимания на крики Лизы и попытки Паоло разнять их. Когда он отпустил его, адвокат был пунцового цвета и задыхался. И все же немцу удалось улыбнуться.
— Как этой женщине удалось сделать из меня преступника? Своим телом или своей душой? И что было бы предпочтительнее для вас: что я занимался с ней любовью или что я учил ее немецкому языку? — задыхаясь, выговорил адвокат. — Подумайте хорошенько, потому что проблема заключается именно в этом, именно в этом лежит великая тайна!
Его лицо приняло нормальный цвет. Погладив себя по шее — он еще чувствовал боль — Гесслер с ненавистью смерил Франка взглядом и продолжал:
— Да, милейший, я люблю Лизу. Все, что я сделал, я сделал ради нее. Однажды днем, вы припоминаете, Лиза, мы прогуливались с вами по берегу Ауссен-Альстера. Дело было зимой, и все здания в Гамбурге были как из мрамора. Озеро уже замерзало, в его лед вмерзла барка. Вы сказали мне: «Я похожа на нее — я раздавлена отсутствием Франка. Если он вскорости не выйдет из тюрьмы, я потеряю все человеческое». Не так ли, Лиза? Это — ваши собственные слова.
Она закрыла глаза рукой.
— Мы гуляли там около часа, — продолжила Лиза. — Я как сейчас вижу белые от изморози лужайки, пустые скамейки…
Тоскливое состояние любовницы угнетало Франка.
— Боже мой, Лиза, — сказал он, — мне кажется, что я начинаю понимать. Ты больше не была влюблена в меня, ты была влюблена в мое отсутствие. Влюблена в свою тоску, в свое одиночество. Влюблена в Гамбург и, может быть, в конце концов, влюблена в Гесслера.
— Ты все разрушаешь собственными руками, Франк, — ответила она.
— Вы вместе гуляли… на берегу озера… зимой!
Снаружи до них донесся шум полицейских сирен, рев моторов, свистки. Подбежав к стеклянной двери, Фредди рискнул выглянуть на улицу.
— Если бы ты видел всю эту суматоху! — вырвалось у него. — От военной формы в глазах темно. Как в мае сорокового!
Паоло скорчил свою знаменитую гримасу.
— Признайтесь, что было бы глупо попасться за несколько минут до прихода корабля.
С яростным видом, как обвинитель, он ткнул указательным пальцем во Франка:
— Мы сидим на бочке с порохом, а ты тут выпендриваешься с Лизой. Надеюсь, что завтра, когда ты уже будешь в Дании, то, наконец, усвоишь, что ты свободен, а жизнь прекрасна!
Лиза почувствовала надежду, заключенную в этих словах, поэтому она бросилась к Франку, пытаясь защитить его, неизвестно от какой напасти.
— Он прав, Франк, ты сам увидишь…
Франк на мгновение прижал ее к своей груди.
— Все правильно, — согласился он, — Дания… Ты мне поможешь?
— Я помогу тебе, — с жаром пообещала Лиза.
— Ты думаешь, мне когда-нибудь удастся забыть эти пять лет?
— Да, Франк.
— Я говорю не о своих пяти годах, — поправил беглец, приподнимая подбородок Лизы, — а о твоих.
— Я знаю.
— Когда-нибудь я снова начну верить тебе?
Она покачала головой.
— В глубине души ты уже веришь мне, Франк!
— Ты скажешь мне: «Я никогда не спала с Гесслером», и это прозвучит так очевидно, да?
— Я никогда не спала с Гесслером, Франк!
— И ты не испытываешь никаких чувств к нему?
Она медленно, с опаской посмотрела на адвоката. Выпрямившись на стуле, сложив руки на коленях, Гесслер, казалось, ничего не слышал.
— Ничего, Франк, только глубокую признательность!
— Это также, — сказал он, — нужно будет забыть. Ну, это совсем просто.
— Я забуду!
— А немецкий? — внезапно спросил он.
— Что немецкий?
— Ты и язык забудешь?
— Как будто никогда и не знала его, любимый.
— Ты мне клянешься?
— Клянусь тебе!
— Ты больше никогда не вспомнишь об Ауссан-Альстере, покрытом льдом?
— Никогда, — пообещала она.
Лиза как будто перешла в другое измерение. Все вернулось на круги своя, их окружал совершенно благостный мир. Несмотря на внешнюю опасность, они ощущали полнейшую безмятежность.
— И ты забудешь, каким выглядит парк зимой, с изморозью и деревьями из мрамора?
— Навсегда забуду!
Он грубо оттолкнул ее. Лицо его исказилось.
— И ты надеешься, что я поверю тебе, Лиза?
— Франк!
— Лгунья! Грязная лгунья! Шлюха и лгунья!
Зажав уши руками, она качала головой.
— О! Нет! Перестань! Я схожу с ума!
— До недавнего времени ты лгала мне. Неужели ты хоче