История с Петровским получила продолжение. Или уже завершение (я так на это надеюсь!).
Сегодня после уроков ко мне подошла Наташа. Мы со Стёпой как раз собирались прогуляться по набережной перед моим занятием с репетитором, но у Наташи на лице было такое отчаяние, что я, пусть и с большой неохотой, отказалась от этого плана.
– Пожалуйста, сходи со мной в поликлинику. Я боюсь идти одна, – прошептала Наташа мне на ухо. Я похолодела. Это могло значить только одно: у неё задержка.
– Наташа? – громко воскликнула я. Она кивнула. Мы поняли друг друга без слов.
Я не знаю, кому из нас было страшнее. В поликлинику (да, в детскую поликлинику) мы пришли вместе. Уселись на кушеточке у двери с надписью: «Детский гинеколог». Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно, как сказал кто-то из великих.
Я не задавала вопросов. Просто сидела рядом и держала Наташку за руку. А что ещё я могла сделать? Отыскать Петровского и набить ему физиономию? Я бы с радостью, да только ведь не он один виноват… Через час напряжённого ожидания в очереди Наташа прошептала: «Ришка, мне так страшно…» Я обняла её. «Я не хочу, не хочу ни ребёнка, ни аборт, понимаешь? Я дура, сама во всём виновата, но ребёнок при чём? Я не хочу, не хочу…»
…Почему-то вспомнилась Стёпкина статья и его категоричные высказывания об абортах. Тогда мне казалось, что он прав на сто процентов. Теперь – нет… «Что ты будешь делать, если..?» – хотелось спросить мне. Но я молчала, понимая, что она и сама ещё не знает ответа. В одном я была уверена: этот путь я пройду с ней вместе, до самого конца, куда бы он нас ни завёл. Там, под дверью кабинета гинеколога, я поняла, что тоже виновата в случившемся. Ведь это я врала Наташиным родителям, ходила с ней в театр, писала письмо Петровскому. Я была с ней, я знала, на что она решилась, но не отговорила её, ничего не рассказала её маме. Да, я стала бы Наташке врагом на всю оставшуюся жизнь, но может быть, это «предательство» спасло бы её от такого чудовищного испытания.
Наконец приветливая женщина-врач пригласила нас в кабинет.
– А можно я с подругой зайду? – еле слышно спросила Наташа. Вид у неё был такой несчастный, что растрогал бы даже матёрого бандита.
Врач бросила на меня быстрый взгляд. Оценила, что мы с Наташей явно обычные девушки традиционной сексуальной ориентации.
– Заходите, – с мягкой улыбкой сказала она.
Мы зашли в кабинет. Наташка вполголоса стала рассказывать свою историю. Врач задавала вопросы, Наташа отвечала, и с каждой фразой её голос становился всё тише. Наконец доктор предложила ей пройти на осмотр.
– Я думаю, это нервное, – успокаивающе сказала мне врач, когда Ната вышла. – У девушек вашего возраста такое возможно.
Доктор тщательно вымыла руки, достала одноразовые перчатки и скрылась в соседней комнатке. Я слышала, как они с Наташей о чём-то говорят, но слов не разобрала. Через пять минут врач вернулась.
– Признаков беременности я не увидела. Но анализ крови на всякий случай нужно сдать.
Я вздохнула. Облегчения не наступило. Наташа вернулась через несколько минут. Доктор задала ей ещё несколько вопросов, написала что-то в карточке и дала с десяток проспектов о различных способах контрацепции. На всякий случай.
Уже дома, когда я раскладывала нам с Натой по тарелкам горячие пельмени, она вдруг порывисто схватила меня за руку и начала быстро-быстро говорить какие-то слова благодарности. Мы проговорили несколько часов, пельмени остыли, и их пришлось разогревать. Наташка пообещала мне, что больше никогда не совершит такой глупости. Я поверила ей. Очень хотелось поверить…
Сегодня утром я чуть ли не за руку отвела Наташку сдавать кровь. Этот анализ обычно не делают в детской поликлинике, но врач договорилась с лабораторией, и сегодня нас ждали. Причём оказалось, что результаты станут известны очень быстро. Наташку трясло. Я буквально втолкнула её в кабинет, откуда она вышла через несколько минут с перебинтованной рукой.
К большому моему удивлению, мы даже не опоздали в школу. И перед первым уроком я успела напоить Нату чаем с шоколадкой. Как она отсидела все семь, я не знаю. Я сама не могла сосредоточиться, с трудом отвечала на элементарные вопросы и очень боялась, что меня вызовут к доске на физике. Вызвали. Я рассказала что-то о плазмах и каким-то чудом получила пять баллов. Наконец этот длинный, выматывающий школьный день закончился. Оля побрела домой, а мы с Наташей помчались в поликлинику. Мне даже стало немного стыдно перед Олей: она ещё не оправилась от своей потери, а мы в эти два дня её просто забросили.
…Меня удивило только, что Оля даже не спросила, куда мы направились вдвоём. В прежние счастливые дни она бы покою нам не дала, узнав, что мы с Наташей что-то делаем без неё. Я понимаю, это была милая особенность нашей давней дружбы… Мы просто выросли – все трое, и детские условности никого из нас не волнуют. Но всё же это немного грустно…
Сейчас я в состоянии писать спокойно. А когда мы подходили к поликлинике, меня слегка потряхивало от волнения. На Наташку вообще больно было смотреть. Она шла молча, изредка шмыгая носом и всё крепче вцепляясь в мою руку. Никогда ещё дорога от школы до детской поликлиники, которую я проделывала минимум раз в месяц, не казалась мне такой длинной. Никогда ещё я не видела, чтобы медсёстры в регистратуре искали результаты анализов так долго. Наконец мы получили заветную бумажку.
Наташа зажмурилась.
– Я не могу, – прошептала она. – Смотри ты.
У меня перехватило дыхание. Каракули врача прыгали перед глазами.
«Тест на… беременность…»
– Отрицательно, – выдохнула я, найдя нужную строчку.
Наташа смотрела на меня круглыми от ужаса глазами.
– Видишь, – я протянула ей листочек, – всё в порядке.
Ната поднесла бумажку к глазам. Она готова была танцевать от радости, и я впервые за много-много дней увидела весёлые искорки в её глазах.
Ещё вчера поздно вечером она сказала мне, что всё для себя решила. И если бы тест оказался положительным, то Наташка не стала бы делать аборт. «Я понимаю, это глупо – от начала и до конца, но я готова заплатить за свою глупость», – говорила она. И я в глубине души понимала, что, какое бы решение она ни приняла в этой непростой ситуации, оно будет правильным… А сегодня – мы просто радовались тому, что всё закончилось. И тому, что теперь Наташа будет более осмотрительной.
Не могу понять, что происходит. Похоже, Татьяна решила навязать мне свою дружбу! В прошлую пятницу она подошла ко мне на перемене и попросила прощения за все гадости, которые сделала. И даже сказала, что Стёпа был прав, когда выбрал меня, а не её. Сегодня эта странная особа несколько раз звонила мне, всё время находя весьма убедительные предлоги вроде нерешаемых уравнений по алгебре. Почему-то я не верю в её расположение к себе.
Как всегда, в школе был праздник для учителей. Как всегда перед этим, вчера весь день пришлось бегать по городу, закупая цветы и конфеты. Занятие не самое приятное, тем более в компании с Татьяной. Да-да, она вызвалась мне помогать! Оля ушла с уроков из-за высокой температуры, так что мне волей-неволей пришлось принять Татьянино предложение. Мы два часа ходили по магазинам в поисках подарков. Причём она всё время пыталась подчеркнуть, что относится ко мне с искренней симпатией. Даже в кафе звала. Мне оставалось только удивляться. Может быть, я зря в ней сомневаюсь? Нет-нет, вряд ли.
Оля заболела. Второй день у неё держится очень высокая температура, при полном отсутствии каких-либо других симптомов. Даже Олина мама-врач не знает, что делать. Мне кажется, это нервное.
Я люблю его. Эта мысль заслонила собой почти всё. Мне нужен его ласковый голос и слова, от которых что-то переворачивается в груди. Его руки, нежно перебирающие мои пальцы. Его добрые глаза. Непокорные завитки волос. Губы, которые только один раз нежно коснулись моих – так, что это был ещё не поцелуй, но что-то важное, предшествующее ему… Мне просто нужен он. Иначе я сойду с ума…
Димка сегодня познакомился со Стёпой. Знаешь, дневничок, брат потом сказал мне: «Хороший парень. Твой». Не могу понять, как же я раньше жила без всех этих чувств. Как я могла десять лет сидеть со Стёпой в одном классе и совершенно не обращать на него внимания?
Оле стало немного лучше. Мы со Стёпкой к ней заходили. Он ведёт себя как настоящий джентльмен – поздравил с праздником мою маму, подруг. И, конечно, меня.
Мы целовались… И как! Захватывало дух, кружилась голова, не хотелось отрываться от его губ, такими мягкими, сладкими нежными они были…
…Обожжёнными губами вздох ловлю,
Замираю, умираю и… ЛЮБЛЮ…
Вечером мы ходили в кино. На старый-старый фильм «В джазе только девушки». Смеялись от души. А потом шли домой по всё ещё снежному, но уже подтаивающему городу. В какой-то момент, на набережной, я вдруг стала убегать от Стёпки и прятаться за деревья, а он догнал меня в два прыжка, подхватил на руки и поцеловал…
И я не могла ему не ответить.
Мы целовались долго-долго, не в силах вздохнуть, не в силах оторваться друг от друга, не в силах разомкнуть объятия. Мои глаза закрылись сами собой, я не могла видеть, слышать, думать, всё-всё-всё во мне сосредоточилось только в этом ощущении. Его губы к моим – и одно дыхание, один вздох…
Когда мы наконец оторвались друг от друга, у меня так сильно закружилась голова, что Стёпе пришлось поддержать меня. Было темно, но я видела всё так ярко – в сумерках двумя звёздочками горели счастливые Стёпины глаза.
– Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, РИША! – эти слова как музыка звучали в моём сердце.
– Я люблю тебя, – кричал он, танцуя на снегу. Я стояла, держась за ствол березки, и смеялась над его счастливым танцем. Невозможно было не смеяться.