На подходе к мысу успели рассмотреть километрах в двенадцати-пятнадцати на юго-запад высокий обнаженный берег. По крайней мере нам так показалось. Но проверить это наблюдение из-за тумана в тот день нам так и не удалось. Можно было, конечно, и в тумане итти в этом направлении, но мы раз и навсегда взяли за правило не оставлять за собой на карте Северной Земли пунктирных линий. Решили и сейчас выдержать это условие и дождаться лучшей видимости.
Словно в награду, ночью, туман неожиданно исчез. Потом начали рваться тучи. Временами проглядывало солнце. Его появление было больше чем кстати, так как мы расстались с ним еще на мысе Молотова и после этого не проводили астрономических определений. Правда, как только было закончено определение астрономического пункта, снова налетел густой туман и начал порошить снег, но мы уже не считали себя вправе быть недовольными и спокойно легли отсыпаться.
Движение возобновили в первом часу 27 мая.
Погода окончательно выправлялась. Видимость улучшилась настолько, что на юго-западе стал отчетливо виден берег, замеченный нами перед последней остановкой.
Сначала шли вдоль береговой черты на юго-восток, а потом, убедившись, что перед нами не пролив, а лишь неглубокий залив, повернули на юг и взяли курс на противоположный берег. Часа через полтора оказались на земле, свободной не только от ледника, но в большей своей части далее и от снега.
На 25-м километре пути вышли на мыс, названный именем М. В. Фрунзе. Потом миновали бухту с тремя маленькими островами.
Время приближалось к полуночи. Небо почти очистилось от облаков. Сияющая солнечная ночь напоминала нам яркий майский день средних широт.
До конца перехода шапки и рукавицы мы уже не надевали. Больше того, за шесть часов мы успели так загореть, что нам позавидовал бы любой любитель загара, возвращающийся из Крыма. В мае и июне человек загорает в Арктике довольно быстро и густо. Кристально-чистый воздух, почти лишенный пыли, позволяет ультрафиолетовым лучам в изобилии проникать до поверхности земли.
Воспользовавшись погодой, мы без остановки шли вперед. Стоял полный штиль. Солнце светило непрерывно. К полудню температура воздуха немного поднялась. Путь доставлял одно удовольствие.
Г. А. Ушаков в майском походе.
Миновав мыс Фрунзе, мы около 20 километров шли на юго-восток, пока, как сначала нам показалось, не достигли вершины глубокого залива. Однако, поднявшись на берег, возвышавшийся здесь до 50 метров, мы увидели в том же направлении широкий морской рукав, который можно было проследить взглядом еще километров на двадцать к юго-востоку. Вдали виднелись крупные льдины с округлыми, обтаявшими вершинами, а по берегам, с обеих сторон рукава, сближались куполообразные возвышенности ледников.
После только что проведенных астрономических наблюдений мы точно знали свое местонахождение. Морской рукав уходил к мысу Октябрьскому, расположенному в проливе Красной Армии. А мы уже знали, что там, против Известняковых островов, лежит глубокая излучина, уходящая в теперешнем нашем направлении.
Не могло быть сомнений, что мы стояли перед новым открытием. Перед нами лежал еще один пролив, вторично рассекающий на севере массив Северной Земли. Впоследствии так это и оказалось. Это был пролив Юнгштурма.
Ровный лед, освещенный ярким солнцем, и наше желание поскорее убедиться в новом открытии так и звали вперед. Но тут заговорил расчет. Время уходило. Надо было спешить, чтобы до наступления распутицы начать второй маршрут, пересечь центральную часть Земли и выйти на побережье моря Лаптевых. А места, где мы сейчас находились, лежали совсем недалеко от нашей главной базы. Положить их на карту мы могли в любое время. Эти соображения удержали нас от соблазна исследовать новый пролив.
Решили не задерживаться со съемкой не только пролива, но и вновь открытого острова, отложив эту работу до более удобного времени в будущем, а сейчас заканчивать путь вдоль западных берегов Земли, завернуть на нашу главную базу и, не задерживаясь там, отправиться в следующий маршрут.
Приняв такое решение, мы пересекли пролив и на следующий день вышли на мыс, названный именем Буденного. Сложенный темными, почти черными известняками и достигающий значительной высоты, он выглядел совсем как бастион, резко выдвинутый к западу против вздыбленных торосами наседающих льдов. Незаходящее солнце попрежнему катилось по ясному небу, что позволило определить здесь новый астрономический пункт.
Вечером 28 мая мы открыли мыс Дзержинского, а на следующий день залив Калинина и полуостров Крупской. Южиый берег последнего уходил на восток. Здесь лежал вход в пролив Красной Армии.
На горизонте узкой полоской виднелись острова Седова. Там была наша база. Выложив в конечной точке съемки каменный столб и оставив здесь неизрасходованное продовольствие, взяли курс на юг.
Через шесть часов подкатили к нашему домику и были встречены обрадованным Васей Ходовым.
Поездка длилась 38 суток. Прошли мы за это время 701 километр и положили та карту всю северную часть Земли.
Кончался май. Вместе с ним успешно закончился большой этап в работах нашей экспедиции.
Необычные враги
Где-то липа цветет
Два дня мы провели в нашем домике. Два дня отдыха! Не так-то уж это много после 38 суток ледяного похода. Но, по терминологии спортсменов, мы были «в полной форме», и двухдневная передышка казалась для нас вполне достаточной, чтобы пуститься в новый поход.
Вася Ходов, видимо, изрядно стосковавшийся, ухаживал за нами, как нянька за малыми детьми. Он пек, варил, таскал снег, грел воду для ванн, кормил нас и всячески проявлял свое внимание. Но радость встречи не сказалась на его характере. Будучи всегда немногословным, он и сейчас ухаживал за нами молча. Только теплые взгляды да мягкие, предупредительные движения выдавали настроение юноши и его отношение к нам. Он старался угадать каждое наше желание. И его молчаливость и скупость в выражении чувств придавали этому вниманию еще больше задушевности и тепла.
Вася жадно слушал наши рассказы о путешествии, но ничего не говорил о своей жизни в одиночестве. Пришлось нам первым приступить к расспросам.
— Ну, Вася, рассказывай, как ты здесь жил.
— А чего рассказывать? Хорошо.
— Были сильные метели?
— Были. Один раз выход из дома совсем занесло.
— Как же вылез?
— Откопался.
— Наблюдения вел аккуратно?
— Один раз запоздал.
— Это почему?
— Вышел во-время. У будки с термометрами медведь…
— У будки?!
— Стоит на задних лапах, дверцу обнюхивает.
— Ну?!
— Ну, пока бегал за карабином да стрелял, на семь минут к наблюдениям опоздал.
— Медведя-то убил?
— Убил у самой будки. Потом отметки с термометров брал, стоя на туше.
— Выходит, что медведи беспокоили?
— Было.
— В дом-то хоть не лезли?
— Один в туннель забрался, медвежонка нашего задавил. Я тут его и застрелил — прямо из сеней.
— Да сколько же ты их набил?
— Восемь.
— Сколько?!
— Восемь, говорю.
— И всех у домика?
— Четырех.
— А остальных?
— Одного у будки — я говорил. Одного у ветряка, одного на льду. Он подошел к складу, да чего-то испугался — побежал…
— Уже семь. А восьмого?
— Позавчера на доме убил.
— Как на доме?
— Так на доме. Он залез по забою на крышу: трубой интересовался…
— А где ты загорел?
— Да больше на улице был, на солнце. Сами советовали.
— Значит, не скучал?
— Иногда. Медведи да щенята… Потом чайки появились…
— А поговорить не с кем?
— С Землей Франца-Иосифа разговаривал, раз с Ленинградом.
— Так это же все точки да тире! Без человеческого-то голоса, небось, скучновато?
— А репродуктор? Включу — он говорит, поет.
— Ну, а нас ждал?
— Думал, где вы. А так скоро не ожидал. Вот комнату красить начал — не успел.
В наше отсутствие Ходов начал ремонт домика. Внутри он решил окрасить его в белый цвет. Развел белила и в промежутках между метеорологическими наблюдениями, работой в радиорубке и охотой на медведей принялся за окраску потолка и стен. Наш приезд захватил метеоролога, радиста, охотника и маляра в самом разгаре работ. Потолок жилой комнаты уже блестел и радовал взгляд, как только что выпавший снег. Можно было представить, каким уютным будет наше жилье по окончании ремонта.
Мы отдыхали по-настоящему. После 38 суток скитаний по льдам приятно было принять ванну, побриться, одеться в обычную легкую одежду, а ночью вытянуться на чистой, свежей простыне.
Собаки, отпущенные на волю, пользовались полной свободой. Их отдых был не только заслуженным, но и необходимым.
Впереди предстоял новый этап работы — исследование центральной части Северной Земли. Надо пересечь ее от залива Сталина, через фиорд Матусевича, до мыса Берга, по пути, уже пройденному нами с Журавлевым в марте. Далее мы должны заснять восточный берег Земли, дойти до вершины залива Шокальского и, если бы он действительно оказался заливом, вновь пересечь Землю в западном направлении и уже западным берегом вернуться на острова Седова. Для этого необходимо пройти 700–800 километров. Этот маршрут на весну 1931 года давно нами задуман. Нам нужно было заснять Северную Землю в два года. Если бы мы не провели этой весной маршрута в центральную часть Земли, то не смогли бы закончить работ и в следующем году.
Время было позднее. Май кончился. И хотя никаких коренных перемен в полярном пейзаже еще не замечалось, настоящая полярная весна с ее распутицей не за горами. Безусловно, она должна захватить нас в пути. Это сулило такие трудности, каких мы еще не встречали, причем приходилось считаться не только с предстоящими лишениями. Если бы распутица задержала нас надолго, морские льды могли вскрыться, и море отрезало бы нас от базы экспедиции до нового замерзания в октябре — ноябре. Было над чем призадуматься!