Собравшись после этого на мыске, мы любовались нашим хозяйством. Я задал своим товарищам вопрос:
— Как вы считаете — чего здесь не хватает?
Все задумались.
Полярники народ неторопливый — отвечают не сразу, зато солидно, спокойно.
— Пара высоких берез или развесистых лип не испортили бы картины, — ответил Вася. — Но вряд ли мы их вырастим. Лучше я установлю мачты для направленного приема. Они облегчат связь и оживят пейзаж североземельской столицы.
— А на кой леший деревья-то? — возразил охотник. — Разве белые медвежьи шкуры хуже зелени? Смотрите, как они украшают наш город. Добавим десятка два-три, и картина будет замечательная. Зелень-то что — облетит, мусор будет, а прибавим шкур — склад мясом наполнится — тоже красота! Впереди-то опять четыре месяца темноты.
Наши трофеи росли беспрерывно.
Потом выяснилось, что мысок нашего острова необходимо украсить репером с вековой маркой, а вон там, около лагуны, поставить футшток, который будет напоминать гибкую рябину, — предстояло провести пятнадцатисуточные ежечасные наблюдения над приливами, провести и тахиметрическую съемку острова. Далее поступило предложение отеплить магнитный домик. Это не обогатит пейзажа, зато превратит теперешнюю фанерную будку в настоящий рабочий кабинет.
Так, вперемежку с шутками, мы обсуждали уже наметившийся план наших летних работ и подготовки к новой зимовке.
Со следующего же дня мы приступили к выполнению самого плана.
Я говорю о планах летних работ, о летнем периоде, о лете… Чтобы у читателя не создалось ложных представлений, необходимо рассказать, что подразумевается под здешним летом. Июнь и июль нам уже знакомы.
Наше лето больше всего напоминало вторую половину апреля в средних широтах и без какой-либо натяжки могло быть названо «мягким».
Зноя здесь нет. Мы ходим в барашковых кубанках и не испытываем от этого никаких неудобств, за исключением разве только случаев, когда приходится несколько километров пробежать за медведем. Мы совсем не стремимся в тень и, если как следует не поработаем, не томимся жаждой. Кожаная куртка на фланели, одетая на толстую шерстяную фуфайку, или меховая рубашка, а в ветреные дни и полушубок — вот наша летняя одежда, и мы отнюдь не тоскуем по легким летним костюмам. Болотные сапоги или непромокаемые тюленьи пимы, надетые на толстый шерстяной чулок, устраивают нас куда больше, чем парусиновые туфли.
За все лето нас не потревожил ни один комар, ни одна мошка; появлению их мы, вероятно, удивились бы не меньше, чем немыслимому здесь кваканью лягушек. Даже таких неизменных спутников лета, как мухи, мы не видели ни одной.
Правда, в наших краях тает снег, журчат ручьи, шумят водные потоки, на льду и на земле стоят озера воды, распускаются цветы, в низинах зеленеют мхи, местами можно найти маленькие лужайки осоки и злаковых, а птицы кладут яйца и выращивают птенцов.
Но самыми яркими чертами здешнего лета все же являются таяние льдов, изобилие жизни в море и незаходящее солнце.
Льды, разъедаемые водой, беспрерывно потрескивают. В некоторые дни у кромки беспрерывно раздаются короткие звенящие звуки, словно кто-то пересыпает миллионы мелких серебряных монет.
А солнце работает без отдыха. Дни и ночи оно кружит по небосводу невысоко над горизонтом и поэтому напоминает или утреннее или предзакатное солнце средних широт. В этом главная прелесть, незабываемое очарование полярного лета.
Мы не видим многих, привычных картин — ни колосящихся полей, ни зеленых дубрав, ни летнего раздолья степей, зато Арктика щедро вознаграждает нас многим, о чем в средних широтах можно только мечтать.
Урожай в Арктике
К югу от островов в этом году долго сохранялся ледяной припай. Он тоже разъедался полыньями, но не уходил. Несколько параллельных гряд высоких торосов цементировали всю массу льдов. Нужен был хороший шторм, чтобы разломать эти многометровые махины. Только в половине августа, против базы экспедиции, открытая вода приблизилась к острову на два — два с половиной километра. Наша моторная шлюпка оставалась блокированной льдами, и в районе базы мы не могли выбраться для охоты в открытое море.
Правда, на льду появлялось много нерп. Иногда, в хорошую погоду, в поле нашего зрения их вылезало погреться на солнышке до 150 штук. Но они мало привлекали нас. Охота на них в этих условиях требовала много времени, надо было применять метод эскимосов: наметив зверя, ползти к нему на животе и изображать тюленя — лежать на льду, когда зверь, подняв голову, осматривается вокруг, копировать его движения — крутить головой, почесываться по-тюленьи и т. п.
Иногда можно услышать рассказы о том, как эскимосы ухитряются таким образом обмануть зверя своим искусным подражанием, как приближаются к нему вплотную и хватают его за ласты.
Я ни разу не наблюдал такого искусства, хотя и видел, как охотник приближается к нерпе на верный выстрел. И сам я без особого труда проделывал то же самое.
Эскимосы пользуются таким способом охоты обычно в случае, когда нет другой надежды добыть кусок мяса, и то только тогда, когда лед покрыт снегом. Зверь может долго не рассмотреть охотника, но зато слух у него развит лучше зрения, и малейший треск или шорох спугивает его и заставляет уйти под лед.
Сейчас снега не было и в помине, обтаявшая и разъеденная водой поверхность льда хрустела при малейшем прикосновении ноги, а кроме того, всюду были лужи и мелкие озера воды.
Одна мысль ползти по ней после нашего месячного «купального сезона» в последнем маршруте вызывала зябкую дрожь, тем более что за полтора-два часа такой охоты можно было рассчитывать получить от охоты максимум тридцать-пятьдесят килограммов мяса и жира. Это очень мало. Мы не могли заниматься такой охотой точно так же, как не могли сидеть с удочкой и часами остановившимся взглядом следить за поплавком, в надежде когда-нибудь подсечь пескаря.
Мы предпочли бы пробежать за зверем десять километров, чем ползти к нему несколько сот метров на животе.
И даже на это мы согласились бы только не ради добычи нерпы, а, скажем, ради добычи морского зайца весом не менее двухсот килограммов. Это в наших глазах была уже настоящая добыча. А еще лучшей добычей был бы, конечно, медведь.
Нас тянуло в открытое море, где с большим успехом можно было рассчитывать на хорошую добычу.
Мы перебросили на собаках на остров Голомянный стрельную лодочку, фанеру, бруски и все необходимое для лагерной жизни. Поставили здесь сначала палатку, а потом выстроили маленький фанерный домик и таким образом оборудовали главную промысловую базу, или, как мы по-сибирски называли ее, медвежью заимку.
По касательной к западной оконечности острова, как и зимой, с севера на юг лежало открытое море. Пловучие льды то появлялись, то исчезали. В зависимости от движения льдов появлялся и морской зверь. Медведи шли вдоль кромки льдов и, как правило, приходили в район нашего лагеря; а вздумавшие поохотиться на припае или прогуляться по неподвижным льдам, зачастую попадали на базу. Таким образом, мы использовали преимущества открытого моря и вместе с тем охватили почти 20-километровую полосу для охоты на медведей.
Заготовительная кампания началась. И началась она на месяц раньше, чем в предыдущем году, то-есть в разгар полярного лета, в период изобилия. О характере его далеко не полное представление дают сухие записи промыслового дневника:
«21–29/VII 1931 г. База экспедиции. К югу от островов — неподвижные льды, на юго-западе, западе и северо-западе — водяное небо. На льду много нерп. Обычно в поле зрения их видно 100–150 штук. В некоторых местах, около трещин, они лежат группами в 10–15 голов. Звери очень чутки и редко подпускают на выстрел. Убитые на воде немедленно тонут. Промысел с ружьем почти невозможен. Из птиц видны только белые полярные чайки и оба вида поморника.
На острове найдены два больших полуистлевших оленьих рога. Когда здесь были олени и как они сюда попали, сказать трудно. Могли быть занесены вместе со льдами. На всем пройденном экспедицией пути никаких следов оленей, кроме кости, найденной на берегу залива Сталина, да этих рогов, пока не обнаружено.
30/VII. Остров Голомянный. К западу от острова море вскрыто. Пловучие льды в 3 балла. На воде много нерп, часто показываются морские зайцы. На берегу много свежих следов медведей. На острове обнаружена гнездовка белых полярных чаек. Всего около 100 гнезд. Многие птенцы уже бегают; есть, вероятно, только что вылупившиеся: в одном гнезде обнаружены еще яйца. Видны поморники. Добыто два морских зайца.
31/VII. База экспедиции. В прибрежных трещинах появилось много сайки.
31/VII. Остров Голомянный. Обнаружена вторая гнездовка белых полярных чаек. Из моря слышно дыхание белух.
1/VIII. Там же. Добыт медведь.
2/VIII. Там же. Добыт морской заяц и одна нерпа.
3/VIII. Там же. Добыт морской заяц.
5/VIII. База экспедиции. Добыто две нерпы.
8/VIII. Остров Голомянный. Добыто три медведя.
9/VIII. Там же. Добыто два морских зайца.
10/VIII. Северо-западная оконечность острова Домашнего. Добыт медведь.
12/VIII. Остров Голомянный. Добыт медведь. На гнездовке белых полярных чаек много полуоперившихся птенцов (на взлете), но есть и совсем маленькие, не выходящие еще из гнезд. Первые при виде человека разбегаются в разные стороны, а взрослые птицы, стараясь согнать их в одну стаю, одинаково заботятся обо всей молоди.
13/VIII. Остров Голомянный. Добыт один медведь.
14/VIII. Там же. Добыт морской заяц.
14/VIII. База экспедиции. Добыт медведь.
15/VIII. Остров Голомянный. Добыт один медведь, один морской заяц и одна нерпа. На льду показывались три медведя. Близко от берега прошло небольшое стадо (50–60 особей) белух и стадо гренландских тюленей-лысунов (60–70). Наблюдался необычайно большой подход морских зайцев, много нерп. По всем признакам, зверь шел за рыбой. Часто видим чаек, дерущихся из-за какой-то мелкой рыбешки (повидимому, сайка). Появились молодые моевки и бургомистры.