Решили откопать из-под снега сани, чего бы это нам ни стоило. Ведь на санях все наши запасы, необходимые при вынужденном плавании.
Ветер валил с ног, вихрь не давал дышать, 35-градусный мороз казался нестерпимым, на лице каждые пять минут образовывалась ледяная маска. Еле удерживаясь на коленях, мы долбили сугроб, а метель взамен одной отброшенной нами лопаты снега бросала целый сугроб.
Мы пытались сделать невозможное, пока не выбились из сил и не убедились в полной тщетности своих усилий.
Но примириться с таким положением и отдать себя на волю судьбы было не в нашем характере. Отдышавшись в палатке и выпив по чашке чаю, мы возобновили борьбу с беснующимся вихрем.
На этот раз мы избрали другую тактику. Вместо лопат вооружились ножовкой. Лежа на снегу, с наветренного края сугроба, под которым были погребены сани, мы начали выпиливать большие снежные кирпичи и складывать из них стенку, точно так же, как московские строители сооружают дом из шлако-бетонных блоков. Первые два ряда кирпичей удалось положить не поднимаясь. Третий ряд положили, стоя на коленях. Потом мы вынуждены были встать на ноги. Но теперь уже помогала возведенная метровая стенка. Ветер прижимал нас к ней, точно листы бумаги, и надо было сделать усилие, чтобы оторваться от нее и снова лечь на снег.
Буря крутила вихри, ветер оглушал воем, словно стараясь превратить нас в пыль и унести вместе со снегом, но наша стенка все же росла. Через час она полукруглым барьером, высотой более полутора метров, опоясала то место, где были занесены сани. За стенкой образовалось относительное затишье. Мы довольно быстро откопали сани и, чтобы вновь не завалило сугробом, подняли их на снежную стенку и как следует укрепили. Собак разместили под защитой стенки.
Теперь, в случае резкой передвижки льдов или опасности торошения, можно было в одно мгновение сдернуть сами со снежной стенки и принять нужные меры.
Когда все было сделано, нас охватило чувство невольной гордости, сознания собственной силы, и мы еще долго не уходили в палатку, лежали вместе с собаками под защитой возведенной стены, курили трубки и любовались результатами своего труда. Журавлев даже запел:
— Будет буря, мы поспорим…
Голос потонул в гуле бури. Охотник махнул рукой и прокричал:
— Ладно, ладно! Шумишь ты громче, а мы все-таки сильнее. Посмотри-ка, где сани!
Сугроб вокруг палатки все рос. Откапывать ее было бесполезно, а переносить на другое место слишком рискованно. К тому же сугроб защищал ее от ветра и помогал сохранять внутри кое-какое тепло.
Под вечер мы вернулись в палатку. Ночь решили спать по очереди. Бодрствующий должен следить за поведением льда хотя бы возле палатки.
Возникает вполне уместный вопрос: почему в такую непогодь мы оказались на морских льдах вместо того, чтобы сидеть в своем теплом домике?
Постараюсь ответить. Только вот руки коченеют. Их часто приходится подносить к шипящему примусу или прятать за пазуху, иначе пальцы отказываются держать карандаш. Сам я хорошо укутан в олений мех, ноги защищены спальным мешком. Буря попрежнему гудит, и, по всем признакам, хватит времени на подробный рассказ. Трещина в районе палатки пока не расходится, толчков льда не чувствуется. Это дает некоторое право думать, что наш лагерь продолжает оставаться на неподвижных прибрежных льдах.
Мы недавно сделали вылазку из палатки, но вокруг был ревущий мрак, и мы ничего не увидели. После ужина Журавлев залез в спальный мешок и немедленно заснул. Кроме гула бури, ничто сейчас не нарушает покоя. Можно неторопливо вести рассказ. Это поможет мне скоротать часы ночного дежурства.
…Вторая полярная ночь кончилась. В конце ее, как и в прошлом году, прошла полоса сильных метелей. Мы было потеряли надежду своевременно увидеть долгожданный восход солнца. Но Арктика все же не лишила нас такого удовольствия.
К вечеру 20 февраля очередная метель стихла, налетевшая вслед за ней полоса тумана быстро рассеялась, и на небе остались только редкие клочья высоких облаков. Всю ночь горело яркое полярное сияние. Даже утром 21-го на небе то и дело появлялись и исчезали то маленькие, еле заметные, то огромные и яркие пятна малинового цвета. Потом начался рассвет. Южная часть небосвода постепенно стала окрашиваться в медно-зеленый цвет.
После завтрака мы уже не возвращались в домик. К полудню, чтобы как-нибудь разрядить нарастающее нетерпение, затеяли стрельбу в цель. К этому времени над горизонтом легла розовая полоса. Она медленно, но беспрерывно разгоралась. Отрываясь от стрельбы, мы следили за небом. В раскраске горизонта начали появляться оранжевые тона. Они делались все ярче, охватывали своим пламенем все больший сектор небосклона. Потянул ветерок. Заснеженные льды закурились поземкой. Над густыми фиолетовыми тенями, лежавшими на льдах, снежная пыль казалась розовым туманом. Сквозь эту дымку было видно, как на фоне багровой зари вырос высокий огненный столб, потом из его основания брызнули настоящие солнечные лучи и, наконец, показался край самого солнца. В полдень оно вышло полностью.
Брызнули первые лучи солнца. Кончилась четырехмесячная ночь.
Мы стояли и, не отрываясь, смотрели на огненный диск. В нашем взгляде сливались многие чувства: тоска по солнцу и людям, по светлой родине, по весне, по шумной Москве, по лесам, по всему знакомому и дорогому с первых дней детства. Казалось, что где-то в глубине сердца таился дружеский упрек солнцу за то, что оно пряталось от нас целых четыре месяца.
Солнце скоро исчезло за горизонтом. Но огненный столб напоминал, что завтра мы вновь увидим багряный диск.
При свете солнца мы успели заметить, что наши лица стали бледнее, чем четыре месяца назад: загар с кожи сошел.
Этим собственно и исчерпывались все перемены, происшедшие с нами за вторую полярную ночь. Эта ночь, как и первая, прошла благополучно, даже легче, потому что мы испытывали меньшее напряжение. Все мы были здоровы, полны сил и воли, готовы к новым походам.
С появлением солнца мы намечали продолжение исследовательских работ.
В прошлом году была выполнена самая трудная часть этой работы. Ночные поездки и особенно последний маршрут, вторую половину которого мы шли по пояс в ледяной воде, потребовали от нас предельного напряжения сил и полного использования скромных средств, имевшихся в нашем распоряжении.
Все же и в новом сезоне предстоит очень серьезная работа. Надо исследовать и положить на карту острова Большевик и Пионер. По нашим расчетам, они составляют третью часть всей Северной Земли. Остров Пионер, расположенный совсем близко к нашей базе, не вызывает особого беспокойства. Но работа на острове Большевик обещает быть значительно труднее. Ближайшая точка его отстоит от базы экспедиции почти на 300 километров. Это и осложняет план его исследования. Маршрут вокруг острова, включая путь к нему и обратную дорогу, должен составить от 1100 до 1250 километров. Как и в предыдущий сезон, мы не можем сразу поднять необходимое снаряжение и продукты на весь поход. Рассчитывать же на попутную охоту — значит безрассудно рисковать успехом работы. Охота может быть и обильной и скудной. Это нас совсем не устраивает. Надо действовать наверняка, насколько позволяют наши силы и возможности. Для этого мы должны воспользоваться опытом минувшего года, то-есть создать продовольственные депо на будущем маршруте.
Расчеты по оборудованию депо не отличаются большой сложностью. Для съемки острова Большевик потребуется пройти не более 700 километров. При средней скорости движения в 20 километров в сутки, с учетом задержек на определение астрономических пунктов, остановок из-за метелей и туманов, придется пробыть на острове от 30 до 35 суток. Следовательно, на этот срок мы должны запасти на острове собачьего корма, топлива и продовольствия. Путь к острову и возвращение займут 15–20 суток; значит, надо прибавить еще пеммикана и на эти дни, разбросав его мелкими партиями на будущей дороге. Таким образом, предстоит забросить на линию будущего маршрута около 600 килограммов корма для собак и топлива. К этому надо прибавить лагерное и рабочее снаряжение, продукты для людей.
Поэтому еще в конце полярной ночи мы перебросили большую часть груза на восточную оконечность островов Седова, намереваясь с появлением солнца продвинуть груз сначала на остров Октябрьской Революции и уже потом, третьим рейсом, пройти дальше на юг, перебраться через пролив Шокальского и устроить продовольственные склады на самом острове Большевик. По нашим расчетам, для этого предстоит посетить остров два раза, чтобы оборудовать один склад в его северной части, а другой — в юго-западной. Исследование острова надо начать с запада, чтобы после съемки южного берега выйти к восточному с облегченными санями. Берег этот — высокий, горный, а состояние льдов для путешествия на собаках обещает быть наименее благоприятным, — значит, восточную часть маршрута надо проделать по возможности налегке.
Мы ожидали появления солнца, чтобы сразу начать работу по подготовке последнего этапа съемки Северной Земли с расчетом закончить эту подготовку к 1 апреля, чтобы 10 апреля выйти в самый большой из наших маршрутов. Но Арктика спланировала по-своему. После восхода солнца одна за другой начались метели. Они налетали почти беспрерывно и не выпускали нас с базы вплоть до 3 марта. Особенно свирепый шторм разыгрался в ночь на 29 февраля, мы прозвали его Касьяновой бурей. Буйный снежный вихрь несся со скоростью, превышающей 20 метров в секунду. Сложилась погода, о которой говорят: «света белого не видно». При 35-градусном морозе такую погоду трудно было переносить даже на базе. Метель буквально душила. И это продолжалось почти трое суток.
После метели Арктика преобразилась. Вверху не осталось ни одного облачка. По утрам еще задолго до восхода солнца небо окрашивалось в характерный для наступления полярного дня нежный медно-зеленый цвет, потом становилось бирюзовым; а вечерами, когда солнце уходило на покой, на небе вновь появлялись зеленовато-голубые оттенки. Они сгущались, приобретали цвет вороненой стали, и на этом фоне загорались необычайно яркие звезды. Барометр держался хорошо. Казалось, все предвещало длительное затишье.