Но это нисколько не избавляет нас от забот о судьбе собак. Надобность в их напряженной работе миновала, и как бы они не стали в тягость новым хозяевам. Кроме того, мы знаем, что забота о животных вызывается не только необходимостью, но и любовью, а настоящая любовь рождается в совместном труде.
Для нас многие собаки, уже переставшие быть работниками, оставались заслуженными и уважаемыми ветеранами. В наших глазах они имели все права на почетную и спокойную старость, на ласку. Для новых людей они могут стать только обузой. Правда, мы дали прибывшим товарищам наказ — оберегать и любить животных. Но это еще не успокаивало нас.
Судьбой наших собак мы занимались еще до прихода корабля. В нашей стае, вместе с подрастающим молодняком, их было 37 штук. Станции такое количество, конечно, было не нужно. В известной мере помогла выйти из положения телеграмма начальника будущей станции на мысе Челюскина. Он просил передать ему одну упряжку. Мы отобрали в нее 12 лучших псов. Передовиком пошел мой Тускуб; сюда же попал и наш Бандит, в придачу к упряжке мы дали ласковую, хлопотливую красавицу Ихошку — она должна была скоро принести потомство и продолжить североземельский род. Да еще у Журавлева нехватило сил расстаться со своим передовиком; он вместе с ним возвращался в Архангельск.
Остальные, выстроившись шеренгой вдоль берега, провожают нас преданным и умным взглядом, и вновь хочется крикнуть им:
— Прощайте, друзья! Спасибо за работу!
«Русанов» взял курс на юго-восток. Мы сначала пойдем в пролив Шокальского, построим на его берегах избушку и оставим в ней некоторый запас продовольствия. Это «на всякий случай», может быть, «кому-нибудь пригодится». Потом зайдем на мыс Челюскина — построим здесь новую полярную станцию. И только после этого корабль возьмет курс на запад.
Советская североземельская экспедиция закончила свои работы…
На «Русанове» мы только пассажиры. Единственными нашими обязанностями будет соблюдение судового расписания, воспоминания о днях минувших, рассказы морякам о наших приключениях на Северной Земле и думы о будущем. Капитан надеется привести корабль в Архангельск месяца через полтора. А там… в Москву!
…Потянул ветер. Туман быстро оседает, уплотняется, прижимается к морю. Сквозь высокие облака пробивается солнце. Появляются большие куски голубого неба.
Мне хочется остаться наедине со своими мыслями, Кинув последний взгляд на островок, закрытый уплотнившимся туманом, иду в каюту. Но не проходит и пяти минут, как ко мне врывается Ходов. Ни разу я еще не видел нашего Васю таким взволнованным. Он зовет меня наверх. Недоумевая, спешу на капитанский мостик. Над головой еще больше голубых просветов, а над самой водой — тонкий, клубящийся слой тумана; ветер и солнце прижимают его к морю.
— Туда смотрите, туда, — почти кричит Вася, сует мне бинокль и показывает за корму корабля.
Взглянув в бинокль, я сразу увидел, что так взволновало Васю. Над клубящимся туманом в лучах полярного солнца пламенеет красный флаг. Наш флаг, над невидимой крышей домика! Временами туман поглощает красное полотнище, скрывает от глаз, но оно снова вспыхивает и кажется еще ярче.
Вася крепко сжимает мой локоть. Волнение охватывает нас обоих. Ходов напамять приводит телеграмму в Москву, переданную нами два года назад на борту «Седова» корреспонденту «Известий»:
«Флаг, реющий над Кремлем, взвился на Северной Земле… Сквозь льды, снега, туманы и полярные метели будем продвигать наш флаг все дальше и дальше к северу…»
Наш флаг! Флаг Страны Советов!
Мы обнесли его вокруг неизвестных островов. Он развевался над нашей походной палаткой или над домиком в торжественные дни и шелестел над санями во время самых трудных переходов. Он вливал в нас силы, объединял с родиной, когда даже радио не доносило до нас ее голоса.
…У русских людей есть старинный обычай. Перебираясь в новые, еще необжитые края, переселенцы берут с собой в узелке горсть земли с родных мест; оттуда, где жили отцы и деды, где земля, даже в самые тяжелые времена, оставалась родной матерью. Переселенцы рассеивают эту горсть на месте нового жительства, которое с этой минуты становится тоже родным и близким. Так и мы принесли сюда кусочек родины. Только вместо горсти земли взяли с собой наш советский флаг. И теперь, когда мы уходим отсюда, он реет над Северной Землей.
Флаг говорит о том, что и здесь лежит наша земля, ставшая для всех советских людей такой же дорогой, неотъемлемой, как и каждая пядь нашей великой родины.
В Москве
По возвращении в Москву я представил в Арктическую комиссию при Совете Народных Комиссаров СССР отчет об итогах экспедиции и карту Северной Земли.
В ЦК партии было заслушано мое сообщение о проделанной работе.
Накануне телеграф принес важное сообщение. «Сибиряков» благополучно закончил свой замечательный рейс. Возможность прохождения Северного морского пути в одну навигацию была доказана. Вставала проблема как практического использования самого пути, так и освоения берегов и земель Северного Ледовитого океана.
В Архангельске мы сдали Госторгу нашу охотничью добычу и полностью расплатились с долгом. Журавлев остался с семьей. Вася Ходов заехал в Ленинград. Я первый увидел Москву.
Столица встретила меня ясными осенними днями, теплом и голубым небом.
С тех пор как я видел великий город перед отъездом в экспедицию, прошло 28 месяцев. Для советских людей это большой срок. Страна завершала первую сталинскую пятилетку, обгоняя само время. Советский народ под руководством партии создавал первоклассную социалистическую индустрию, перестраивал на колхозных началах сельское хозяйство, насыщая его новейшей отечественной техникой. Успехи строительства отражались и на облике столицы. Ее лицо менялось ежегодно, ежемесячно, ежедневно. Тем более яркими были эти изменения для человека, проведшего два года во льдах Арктики.
Асфальт покрыл многие улицы и площади. Они стали шире, просторнее. Исчезли столь характерные для старомосковских улиц извозчики. Длинными вереницами бежали автомобили. Среди них густо шли маленькие хлопотливые «газики» — первенцы Горьковского автозавода имени Молотова.
Новые, высокие здания выросли там, где я два года назад видел подслеповатые купеческие дома, обветшалые дворянские ампирные особнячки или тяжелые и приземистые торговые лабазы.
Недавно построенные многоэтажные здания то и дело попадались не только в центре города, но и на бывших окраинах; на месте старых трущоб вырастали целые кварталы, появлялись рабочие городки вокруг новых, только что пущенных заводов.
Столица похорошела, нарядилась. Попрежнему величественно возвышался Кремль — сердце и разум великой Советской страны.
Много дней я ходил по Москве, вспоминал свои мечты с ней, когда жил среди льдов, вспоминал ее ободряющий, спокойный и уверенный голос, доносившийся в Арктику по радио. Всматривался в московское небо, любовался его синевою. Снова и снова разглядывал улицы. Всюду были черты нового. Но все оставалось родным и близким. Только иногда глазу нехватало привычных полярных просторов, и тогда хотелось еще шире раздвинуть московские улицы, распахнуть ее площади.
16 октября 1932 года в «Известиях» ЦИК СССР была опубликована первая карта Северной Земли — основной результат работ нашей экспедиции. С этого дня на карте мира над самой северной оконечностью Азии, мысом Челюскина, появились истинные очертания Северной Земли. Человечество впервые узнало о ее простирании и конфигурации. На карте Земли появились наименования, дорогие каждому советскому человеку, каждому другу Советского Союза: острова Октябрьской Революции, Большевик, Комсомолец, Пионер; между островами легли проливы Красной Армии и Юнгштурма; положены были на карту заливы Сталина, Калинина, Микояна, полуостров Парижской Коммуны; мысы Серпа и Молота, Ворошилова, Молотова, Свердлова, Фрунзе, Буденного, Куйбышева, Крупской, Карла Либкнехта, Розы Люксембург; фиорды Спартака, Тельмана и Партизанский.
Эти наименования свидетельствовали о том, что окончательное открытие и исследование Северной Земли проведены советскими географами; это говорило о мощи нашей социалистической родины, достижениях советской науки и о нашем приоритете в изучении крупного района Арктики.