ых участков и освоения новых площадей тут получат жилье около шестидесяти тысяч горожан.
И наконец, африканские кварталы, расположенные за Ухиндини, далеко от побережья. Унылое однообразие сетчатой, квадратной планировки, разработанной еще немцами в начале нынешнего века, разбросало на довольно обширной площади, на несколько километров вдоль и поперек, одноэтажный глинобитный Карнаку. Именно этот район и отделялся раньше от остальной части города «санитарным кордоном». Сейчас африканские кварталы частично перестраиваются. Кое-где возникают новые жилые дома рациональной стандартной постройки, а кое-где прямо в город внедряется деревня со всем своим прадедовским укладом.
Местные жилища, так называемые дома-суахили, представляют собой одноэтажные глинобитные строения, иногда побеленные снаружи, как украинская мазанка. Крыши покрыты всем, чем угодно — от пальмовых листьев до кустов жести самой разнообразной формы. Это — остатки больших старых бочек из-под бензина, бидонов. Кое-где попадается шифер или рифленое железо. Внутри прямоугольного дома вы обязательно увидите сквозной коридор, по обеим сторонам которого располагаются небольшие комнатки. Коридор выходит во внутренний дворик с курятником и огородом. Если дома стоят близко один от другого и дворики малы, огородиком обзаводятся в пригородной зоне. Городской черты, отделяющей Дар-эс-Салам от деревни, практически не существует.
Наличие небольшого подсобного хозяйства характерно для многих африканских семей. Это объясняется тем, что большинство семей многодетно, а кормильцы их — зачастую низкооплачиваемые рабочие, выходцы из крестьян. Отец семьи, скажем садовник, сторож или домашний слуга, работает определенное число часов в день, получая за это зарплату. Остальное время он вместе с женой копается у себя на участке. Такой горожанин одновременно является и рабочим и крестьянином. Он тянется в город, который привлекает его лучшими условиями жизни, старается как-то закрепиться в нем, а земля властно зовет его назад, к себе. Иногда он открывает в городе свой небольшой «бизнес» — торговлю овощами и фруктами на городских рынках, вразнос, на велосипедах, а то и прямо на улицах, где-нибудь в центре, у дверей крупных магазинов.
Как-то в 1971 г. в газете появилось коротенькое интервью с уличным зеленщиком-разносчиком. Его месячная выручка составляет 300 танз. шиллингов[9], из них двадцать уходит на жилье, в оплату за койку в доме-суахили. Он в общем-то доволен: его заработок выше, чем у садовника или сторожа, которые имеют до 180 шиллингов в месяц. Этим и объясняется некоторая тяга молодежи к «бизнесу». Во всяком случае, торговля вразнос среди выходцев из деревни — этого стихийно растущего населения внутригородских «агрогородков» — считается более предпочтительным занятием, чем тяжелый физический труд.
Совершенно особое место занимают в городе рынки. Побывать хотя бы на одном из них — рыбном — нужно обязательно. У входа в порт на прибрежном песке по утрам разрастается шумная, суматошная толкучка. На пирогах, парусниках и моторных баркасах к берегу подходят рыбаки со свежим уловом. Здесь можно увидеть все, чем богат океан. Большие неуклюжие лобстеры еще шевелятся и подергивают клешнями, креветки, устрицы, толстые полутораметровые скаты, акулы, тунцы и множество мелкой рыбешки самой причудливой формы и окраски ждут своих покупателей. Все это вываливается на песок, тут же чистится, режется на куски или раскладывается на кучки и продается. Лобстер— это в общем-то обыкновенный речной рак, такой же пучеглазый и самодовольный, пока не попадет в кастрюлю и не покроется нежно-розовой «краской стыда». Однако среди своих собратьев по родословной он великан и, должно быть, поэтому в отличие от всяких там пресноводных носит такое звучное заморское имя. Креветки креветкам тоже рознь. Среди них встречаются особи величиной с доброго озерного окуня. Эти лежат отдельно, и их название — «королевские» — дает хозяину право набросить лишних пять шиллингов на килограмм. Под рыночным «увеличительным стеклом» меняются не только размеры, но и цены.
Впрочем, рыбак не очень любит торговаться, он ценит свое время: нужно немного отдохнуть— и снова на утлой пироге под парусом отправиться в голубые просторы океана. Сказал — значит, столько и стоит, уж кому лучше знать! Иное дело перекупщики. Те оптом забирают товар, устраивая шумный аукцион, отчаянно, до хрипоты торгуясь, и потом не спеша продают свой «улов» подороже.
На лицах рыбаков спокойная, даже какая-то почти торжественная усталость.
— Сколько стоят эти крабьи клешни?
Как бы невзначай бросает на вас оценивающий взгляд: европеец, с этого можно запросить и побольше…
— За пять шиллингов бери всю кучу. Лучших все равно не найдешь! — Лениво, как бы нехотя отвернется, почешет плечо сквозь дырку в рубахе с каким-то истинно рыбацким достоинством, оставляя на темной просоленной коже белые следы ногтей.
Африканские женщины, кто в черных мусульманских накидках, кто в красочной канге или китенге — куске расписанного узорами полотна, виртуозно обмотанного вокруг тела, сидя на корточках, помогают мужьям потрошить рыбу и тайком поглядывают на покупателей.
Этот рынок не единственный в Дар-эс-Саламе. На других царит та же живописность и сутолока: меж фруктово-овощных гор и холмов расхаживает какой-нибудь парень со связками — чего бы, вы думали? — цыплят в руках. Несколько цыплят, связанных лапками в один «пучок», висят вниз головой. Тут же на жаровнях пекут корнеплоды кассавы, по вкусу похожие на сладковатую, слегка подмороженную картошку, а настоящую картошку почему-то не пекут: у каждого народа свои традиции.
Вы пробовали, например, пирожки с бананами? Некоторым нравится. А в конце апреля, когда здесь начинается дождливый сезон, что-то вроде местной осени, на дар-эс-саламских рынках появляются грибы лисички, которые ни по виду, ни по вкусу ничем не отличаются от наших.
Несколько лет назад самый большой рынок в кварталах Кариаку был снесен. Его сломали, чтобы построить новый, более вместительный, чистый и благоустроенный.
…Под сенью кокосовых пальм на самом берегу океана высятся круглые конусообразные крыши из пальмовых листьев. Издали — ни дать ни взять рыбацкая деревушка, где течет обычная, тихая патриархальная жизнь. Я уверен, что мне и в голову не пришло бы ничего другого, если бы не знать заранее, что строительство этой небольшой «деревушки» обошлось в 8,5 миллиона танзанийских шиллингов. Началось оно в августе 1969 г., а уже в декабре следующего был открыт один из самых оригинальных отелей в Дар-эс-Саламе, который в шутку можно назвать «инвалютные избы Бахари».
Отель целиком и полностью рассчитан на иностранных туристов. В нем сто номеров. В каждом установка для охлаждения воздуха и свой балкон с видом на океан. Двухэтажные «избы» сложены из грубоотесанного кораллового известняка. Ресторан и бар находятся на открытой веранде под огромной подвесной крышей из пальмовых листьев, которая держится на специальной конструкции из толстых стальных тросов. Внизу в скале — кафетерий в виде грота, а на каменной площадке — плавательный бассейн.
Туристам нравится «Бахари» с его нарочитым примитивизмом, современными удобствами и хорошим пляжем. Это, конечно, дело вкуса. Мне могут возразить, что этот отель не самое лучшее место для отдыха: те же удобства есть и в соседнем — «Африкана». Здесь и бассейн, и даже сонный лев в клетке, и одинокий жираф, и две зебры за плетнем, и — что самое привлекательное — в «Африкане» попадаешь в некий идиллический мир больше нигде не существующего «безвалютного» обмена: вместо денег там в ходу пластмассовые бусинки, внешне очень напоминающие те, которые можно увидеть за стеклом Национального музея в Дар-эс-Саламе. Когда-то именно такие шарики, правда, не пластмассовые, а стеклянные, были здесь в ходу вместо денег.
Эти искусственные бусинки, как и псевдоафриканские крыши «Бахари», имеют для туриста особую притягательную силу. Их можно купить: белый шарик — пятьдесят центов, желтый — шиллинг, синий — два шиллинга. Бутылка пива — три синеньких. Снял с шеи — и пей себе на здоровье. Не хватило — купил еще. Все очень просто. В бусах даже можно купаться, если, конечно, есть деньги на подобное ожерелье.
Между «Бахари» и «Африканой» полоса пляжа занята еще одним отелем. Это для тех, кто в душе сочувствует бывшим сказочным восточным тиранам и монархам.
Отель «Кундучи» расположен неподалеку от развалин древнего мусульманского городка, напоминает дворец из «Тысячи и одной ночи». Такому позавидовал бы сам Гарун ар-Рашид. Все бы хорошо, но каждая ночь в этом дворце стоит 150 шиллингов, номер на двоих — 240, а в месяц соответственно — 7200. Между прочим, это больше зарплаты президента страны. Кто, же может позволить себе послушать в этом дворце-сказки Шахразады? Весь этот рай рассчитан исключительно на выкачивание валюты из богатых заморских туристов. А валюта все больше и больше нужна: стране…
Белый, желтый, черный, три или шесть — сколько' же их, городов в одном городе? Так было, так кое в; чем остается до сих пор, но танзанийцы считают, что> так не должно быть. И структура старого города рушится. Президент Ньерере в своих выступлениях не раз подчеркивал, что в Танзании нет ни белых, ни желтых, ни черных. Есть один народ — танзанийцы, и среди них пока еще есть эксплуататоры, с которыми нужно бороться, какого бы цвета кожи они ни были. В этом основной смысл новой политики. И эту политику понимает и одобряет народ.
«Окно» в Африку
Мохамед Абдулла преподает историю в Дар-эс-Саламском университете. Сам он учился в Советском Союзе и отлично говорит по-русски.
— Мало кто у нас в Танзании пока еще по-настоящему понимает историю, мало кто ею интересуется, — сетует Абдулла. — А ведь это очень важно. Пренебрежительное отношение к истории сложилось у нас потому, что своей-то истории мы толком не знали. У нас привыкли понимать под историей биографии отдельных завоевателей или не наших, чужих героев. Нам нужно не это. И за последнее время трудами наших ученых начинает восстанавливаться новая историческая правда. Это очень важно и очень увлекательно. Приходите к нам, посмотрите интересные материалы.