Позади здания городского суда, которое фасадом выходит на красивую набережную порта, есть небольшой открытый дворик. В 8.30 утра отворяется дверь и у входа появляется пожилой «Геркулес» в полицейской форме с пышными усами. В руках у пего большая связка наручников — этакие никелированные бублики на цепочках. За ним в дверях — толпа юнцов. Они испуганно озираются по сторонам, жмурятся от яркого утреннего солнца и смиренно ждут своей очереди. Их скрепляют по двое и отпускают во двор немного поразмяться перед судом. Суд начнется через полчаса, в 9.00. Их пропустят первыми, с ними все ясно: это шпана, мелкие воры, бродяги, хулиганы, все, что набралось за прошедшие сутки, — несколько десятков молодых парней в возрасте примерно 18–20 лет, может, чуть старше. Они гуляют практически без охраны, стеснительно позвякивая «бубликами», по виду многие попались впервые.
Министр финансов Танзании, выступая на сессии Национальной ассамблеи с проектом бюджета на 1971/72 финансовый год, предложил, в частности, увеличить импортную пошлину на различные механизмы для поднятия и транспортировки тяжестей до 30 % их стоимости, обосновав свое предложение так: «Было бы нереалистично полагать, что такая мера поможет намного увеличить занятость рабочих, но если она заставит управляющих компаниями лишний раз задуматься над выбором между местной рабочей силой и ввозимой техникой для определенных транспортных и складских операций, то уже это пойдет на пользу».
Разумеется, такой путь частичного ограничения механизации производства за счет более широкого привлечения дешевой местной рабочей силы может рассматриваться лишь как временное явление, до некоторой степени тормозящее рост безработицы. Тем не менее оно свидетельствует о том, что проблемы перенаселения города и занятости рабочей силы начинают уже вызывать определенные опасения в правительственных кругах.
Это явление не представляет собой нечто специфическое только для Дар-эс-Салама. Скорее наоборот: проблема урбанизации и роста городских низов в Дар-эс-Саламе ощущается гораздо меньше, чем, например, в столице соседней Кении — Найроби, где преступность достигла поистине угрожающих размеров и уже переросла в формы организованного гангстеризма.
Необходимо также отметить, что муниципалитет Дар-эс-Салама и городские организации партии ТАНУ проявляют немалую заботу о социальном благоустройстве города. На моих глазах в Дар-эс-Саламе исчезли нищие. Министр внутренних дел Танзании, выступая на одной из пресс-конференций, подчеркнул, что в задачи правосудия входит не только наказание преступника, но и в первую очередь его перевоспитание. Руководство Молодежной лиги ТАНУ поставило вопрос об организации службы общественного порядка, по сути своей напоминающей наши народные дружины.
Не сдается внаем
Другое явление представляет собой нечто весьма специфическое именно для Дар-эс-Салама. Оно тоже раскрывалось у меня на глазах, и я стал не только свидетелем, но и лицом, непосредственно заинтересованным в развивающихся событиях.
В самом начале главы я писал, что первые слова, услышанные мною на русском языке в аэропорту Дар-эс-Салама, были несколько обескураживающими. Речь шла о трудностях с жильем. И вот после нескольких дней в отеле, после того как идиллическое восхищение первозданной красотой природы несколько спало, я вплотную занялся поисками подходящего помещения для жилья. Эти поиски заняли у меня несколько месяцев. Вот тут-то я не раз вспомнил своего приятеля. Оказалось, что в Дар-эс-Саламе ничто не сдается внаем. Вы можете купить домик или квартиру, но не арендовать. Не то, чтобы правительство запрещало сдавать внаймы, так сказать, излишки площади, нет. Просто, пытаясь обойти высокий налог на ренту, домовладельцы предпочитали заключать фиктивные контракты о купле-продаже и тем самым получать больший доход с капитала, вложенного в строительство жилых домов, и на него строить все новые и новые дома. Надо сказать, что «излишки» у некоторых были довольно крупные, измерявшиеся тысячами квадратных метров. Отдельные многоэтажные дома целиком и полностью принадлежали одному хозяину. Другому — сразу несколько одно-двух-этажных домов. Короче говоря, на одну ренту можно было бы жить припеваючи. Сами хозяева во многих случаях ютились где-нибудь в скромной малометражной квартирке в районе Ухиндини, единственным украшением которой служила солидная чековая книжка, а свои дома, скажем, на Ойстер-Бэй они видели не чаще чем раз в неделю, приезжая по воскресеньям на берег океана подышать свежим воздухом. Что поделать? Таковы неумолимые законы бизнеса: содержание виллы на берегу океана связано с довольно значительными расходами, если в ней живешь сам, но если там живут другие, неважно кто, и платят за это бешеную ренту, оформленную как взносы за мнимую покупку в рассрочку, то через три-четыре года расходы на строительство полностью окупаются.
Так размножались особняки в районе Ойстер-Бэй, и этот «бизнес» стал одним из видов наиболее выгодного вложения капитала в Дар-эс-Саламе еще в колониальные времена. Отсутствие крупных промышленных пред-130 приятии, монополизация производства экспортных сельскохозяйственных культур в руках европейцев толкали на этот путь в основном буржуазные элементы среди лиц индо-пакистанского происхождения, которые, занимаясь торговлей, сколачивали определенный капиталец, и часть его вкладывали в строительство доходных домов.
Постепенно домовладельцы-рантье стали не только стричь купоны, но и диктовать свои условия. У них появились вассалы — шустрые, пронырливые брокеры, у которых тоже кое-что откладывалось на счет в банке. Сдается дом — с хозяина мзда и с жильца магарыч размером в месячную, а то и двухмесячную ренту.
В мае 1971 г. кенийская газета «Дейли нейшн» под рубрикой «О чем писалось десять лет назад» вспомнила о том спекулятивно-домостроительном буме, который царил в Дар-эс-Саламе накануне независимости. Дельцы пытались скупить как можно больше земельных участков у берегов океана, чтобы потом вместе с вновь построенными домами продать втридорога под будущие иностранные посольства, миссии, резиденции.
Я знаю всех брокеров Дар-эс-Салама. Только с одним из них, мистером Говой, не познакомился лично, хоть и говорил несколько раз по телефону. Его убили в кустах при каких-то, так до конца и не выясненных обстоятельствах-вытащили из собственного автомобиля и проломили затылок. Когда труп был обнаружен, мотор машины еще работал… Прочитав в газете короткое сообщение об этом инциденте, я подумал: «Кажется, я его все-таки видел».
Как-то в одном ювелирном магазине я попросил показать мне настоящий танзанит — драгоценный камень лилового цвета, который в хорошей огранке ценится наравне с сапфиром и даже бриллиантом. Любопытно было поглядеть на этот камень, представляющий собой большую редкость и получивший название по имени страны, где он добывается. Хозяин магазина сказал, что танзанита у него нет и, видимо, решив похвастаться и, так сказать, поддержать фирму, вытащил из сейфа большой бриллиант желтоватой воды.
— Всего двадцать тысяч фунтов, — сказал он с неподдельной гордостью. — Правда, его уже купили.
Я для приличия повертел камушек в руках, сказал «спасибо» и направился к выходу. В это время в магазин вошел покупатель. Хозяин бросился к нему навстречу с подобострастной улыбочкой:
— Добрый вечер, мистер Гова! Вот и ваш бриллиант!
Мне было интересно, кто же покупает такие вещи. Но я успел увидеть только затылок. Возможно, тот самый…
Кстати, настоящим танзанитом я полюбовался через несколько месяцев в Додоме. Мне показал его руководитель группы советских геологов в Танзании А. Г. Новиков: голубовато-лиловый, искрящийся огонек в куске породы.
Когда полиция обнаружила труп Говы, в кармане его брюк оказалось около шестисот шиллингов наличными. Убийц не привлекла эта сумма. Видимо, дело было в чем-то другом.
Знакомство с брокерами не оставило в памяти ничего особо интересного, если не считать, что оно помогло встретиться с теми жителями Дар-эс-Салама, с которыми в иной обстановке вроде и говорить было бы не о чем. Тем не менее эти встречи по-своему примечательны: они помогли мне узнать кое-что новое о социальной структуре Дар-эс-Салама.
Как-то раз мне позвонили из посольства и сказали, что меня разыскивают два африканца. Их имена были мне неизвестны. Передали, что они якобы хотят помочь мне в поисках квартиры и имеют одно предложение на сей счет. Они пытались найти меня в городе, но не сумели, поэтому и обратились в посольство. Действительно, отыскать меня было трудновато: как заправский гангстер, уходящий от преследования полиции, я чуть ли не каждую неделю менял адрес. То отель, то комнатушка в общей квартире при посольстве, то… Когда позвонили, я жил временно в квартире у советника посольства чехословацких друзей. Квартира пустовала, и друзья любезно предоставили ее мне до приезда замены: на месяц ли, на два — никто не знал. Такой вариант меня вполне устраивал.
На следующий день я встретился с искавшими меня африканцами. Они представились как «первые африканские брокеры» в Дар-эс-Саламе.
— Вы, конечно, знаете мистера Чату?
— Знаю.
Последовало несколько довольно крепких эпитетов, метафор и вполне понятных гипербол по поводу того, что «азиаты» монополизировали брокерский бизнес в Дар-эс-Саламе. Чату — один из них. И наконец, довольно неожиданное завершение:
— Вы, мистер, как представитель социалистической страны должны помочь нам разделаться с этим…
Я вспомнил Найроби, Джамаля и Прайса и сказал, что «это» не входит в мои обязанности.
— Это ваши внутренние дела. А мне нужна жилплощадь, дом или квартира, и я слышал, что уважаемые джентльмены собирались помочь мне, а вовсе не рассчитывали на какую-то мою помощь!
— Да, у нас есть предложение. Мы знаем, что вы ведете переговоры с Чату о доме бваны[11] К., расположенном на Ойстер-Бэй. Так ли?
— Так.
— Мы, а не Чату, являемся непосредственными представителями бваны К.