еет при основании 16 дюймов в окружности. Этот клюв придает особенно комическое выражение взгляду марабу. Когда он стоит на болоте на своих трехфутовых ногах, в своем сером платье и белом жилете, вобрав шею и склонив голову, как будто погруженный в самые глубокие философские соображения, то можно подумать, что имеешь перед собой первого схоласта из всех тварей». Это описание одной из самых распространенных птиц Африки взято из книги немецкого ученого Гартвига «Тропический мир», вышедшей в переводе на русский язык в 1862 г.
Птицам марабу повезло. За прошедшие сто с лишним лет их судьба в общем-то не изменилась. Я видел многочисленные стаи марабу у низменных болотистых берегов речушки Ати, милях в четырнадцати к югу от Найроби, недалеко от «Кения мит комишн» — предприятия по производству мясных продуктов. Марабу питается не только лягушками, но и всякими отбросами. Эта птица не вызывает поэтического восхищения, и потому никто не покушается на ее схоластически-задумчивое, медленное, размеренное существование.
Другое дело страусы. Опахала из страусовых перьев и подушечки из страусового пуха украшали быт знаменитого арабского халифа Харуна ар-Рашида, героя «Тысячи и одной ночи». Трудно представить себе любой аристократический салон XIX в. без веера из страусовых перьев. Тот же Гартвиг писал, что эти перья дорого стоили не только людям, но и самим страусам: «Известно, что белые и черные перья крыльев страуса составляют предмет немаловажной торговли. На Капе (Капская область в Южной Африке,—В. С.) фунт страусовых перьев стоит от 2 до 12 гиней. Чем тоньше стержень и чем больше и шелковистее лопасть пера, тем дороже оно ценится. На фунт приходится от 70 до 90 перьев, тогда как каждая птица может дать едва ли более дюжины, потому что не все перья идут в дело».
Диковинный, экзотический животный мир Африки начал заметно исчезать еще задолго до XIX в. с появлением на континенте иноземных пришельцев-завоевателей. Вместе с ними в древности в Африке появились некоторые полезные животные: корова, лошадь, верблюд. Но это вовсе не оправдывает хищнического истребления редчайших видов фауны, которое, особенно в XIX в. приняло угрожающие размеры. Было подсчитано, например, что для добычи слоновой кости, поступившей на мировой рынок в 1885 г., пришлось убить 65 тысяч слонов.
Любопытно, что именно в XIX в. вместо некогда ввозимых полезных животных в Африку с колонизаторами прибыли «нежелательные эмигранты». Явились они почти классическим контрабандным путем. Речь идет о переселении в Африку так называемой песочной блохи. Самка блохи для откладывания яиц проникает под кожу человека или животного и вызывает сильный зуд, а в отдельных случаях — и заражение крови. «Вероятно, — пишет немецкий географ профессор Ф. Ган, — в 1872 году она перебралась вместе с песочным балластом из Южной Америки в португальскую провинцию Анголу, сперва медленно, а затем вследствие новейших войн и народных передвижений все быстрее подвигалась внутрь материка, и в 1898 году, заканчивая нежелательное путешествие поперек Африки, достигла берега Германской Восточной Африки (нынешней Танзании. — В. С.) на Индийском океане».
К этому времени из Африки вывозили все, что только можно было увезти оттуда, начиная со скульптур древних священных египетских животных и кончая слоновой костью, львиными шкурами и перьями страуса. Удивительно, как уцелел знаменитый Сфинкс, этот полулев-получеловек, вечный страж пирамид в Гизе. Видимо, решающую роль сыграли его колоссальные размеры. Говорят, Наполеон, раздраженный величием Сфинкса, приказал бомбардировать его ядрами из пушки, но сумел отбить только кончик носа.
В наши дни вопрос об охране животных приобретает все большее значение. Четвероногие друзья стали для человека объектом самого тщательного научного исследования. Люди учатся охранять природу.
Как-то на досуге решил я заняться арифметикой. Получились любопытные цифры. В начале 70-х годов в 38 африканских странах охрана природы стала государственным делом. В разное время в различных государствах были приняты соответствующие законы. В Алжире закон об организации национальных парков действует с 1912 г., а в Сенегале кодекс законов об охоте и охране фауны принят в 1967 г. В настоящее время в Африке насчитывается свыше тысячи охраняемых территорий и объектов. Из них более 130 — крупные национальные парки и заповедники, в которых сохраняются редкие и исчезающие виды животных. Общая площадь охраняемых территорий приближается к миллиону квадратных километров, или тридцатой части всего Африканского континента. Чтобы лучше представить себе эту цифру, достаточно сказать, что она примерно равна площади одного из таких крупных государств Африки, как Арабская Республика Египет, Танзания или Нигерия.
Причудлив и разнообразен животный мир Восточной Африки. В проспектах Найробийского заповедника среди львов, зебр, жирафов и десятков других исчезающих животных можно встретить, например, белого носорога. Это поистине редкость.
Однажды, проезжая по этому заповеднику, я подумал: кого же здесь больше, животных или туристов? Животных, во всяком случае, великое множество. «Наше золото», — как-то заметил вскользь один знакомый кениец. Известно «голубое», «белое», «черное» золото. Придумали, кажется, и «пушистое» — меха. «Золото» Восточной Африки сохраняется в живом, естественном виде. В статьях дохода туризм занимает в Кении одно из первых мест.
Но вернемся к тем временам, когда еще не было найдено столь удачного компромиссного решения. Эффектный спектакль «Животные на воле» еще не давал должных сборов, и в золото превращались только шкуры, меха и клыки. Именно в это время возник весьма оригинальный способ сохранения животных, о котором стоит рассказать поподробнее. В начале века в Кении, которая еще не имела своего собственного имени и вместе с Угандой входила в состав Британской Восточной Африки, появился человек с крупнокалиберным ружьем. Цель его прихода звучала по меньшей мере парадоксально: убивать для того, чтобы сохранить. Это был американец Карл Экли (1866–1926), изобретатель, скульптор, неутомимый исследователь. Можно было ожидать, что сын фермера, немецкого эмигранта, всю жизнь проживет дома, недалеко от Нью-Йорка, занимаясь сельским хозяйством. Но Экли, по его собственным словам, почему-то с раннего детства интересовался охотой, птицами и мелкими животными больше, чем посевами и скотом. Маленький Карл вымачивал шкурки в уксусе и набивал их опилками и соломой. У него не было денег на книги, и случайно найденное старое руководство по набивке чучел он выучил почти наизусть. Едва ли он сам тогда подозревал, что детская игра перерастет в деятельность, имеющую большое научное значение. Случай свел молодого фермера с ученым-натуралистом. Для совершенствования своего мастерства Экли принялся изучать зоологию, анатомию и искусство скульптуры. Вместо грубых каркасов и шкур, набитых сеном и сшитых буквально «белыми нитками», Экли впервые применил глину, гипс, бетон, и шкуры ожили, обрели «плоть и кровь». Крупные естественно-исторические музеи мира украшены панорамными группами животных Карла Экли.
Экли был исключительно работоспособен. За тридцать лет он изготовил сотни чучел, среди которых десятки таких гигантов, как слоны и носороги. Материал для своих панорамных групп он добывал сам в странах Центральной и Восточной Африки, совершив туда пять длительных экспедиций.
«Сам по себе процесс убийства разного рода животных, — пишет Экли, — доставлял мне, должен признаться, небольшое удовольствие. И лишь во время охоты на слонов и на львов мне случалось, при известных условиях, испытывать спортивное удовлетворение от борьбы с хорошо вооруженным противником. Убивать мне приходилось много, иначе я не мог бы выбрать подходящие для музейных коллекций экземпляры, но от бойни у меня на душе всегда оставался дурной осадок».
Сейчас метод «сохранения» Экли может показаться немного наивным. Но тогда других методов не было. Животный мир исчезал на глазах, и Экли был одним из первых, кто забил тревогу. В наши дни этой проблемой занята целая армия ученых-натуралистов, несущих вахту в многочисленных заповедниках. Хочется верить, что за их кропотливый, нелегкий труд по сохранению волшебного мира люди будущего скажут спасибо.
Полвека спустя — по следам Экли
В те времена, когда работал Экли, в Восточной Африке еще не было заповедников. Охотиться сюда приезжали американский президент Теодор Рузвельт, позднее — Эрнест Хемингуэй. Книга Карла Экли «В сердце Африки»[12] рассказывает о встрече натуралиста с животными, которые уже тогда становились «последними из могикан». Мне же, в свою очередь, захотелось пройти по его следам, чтобы попытаться сравнить свои впечатления о животных Африки с зарисовками этого крупного ученого.
Итак, рассказывает Карл Экли:
Следы на песке — какое-то животное протащило тушу гиены вдоль поляны. Пройдя несколько шагов по этому следу, я услышал в кустах легкий шорох, а затем увидел в стороне неясный силуэт какого-то зверя. Зверь скользнул за ближайший куст.
Тут я сделал глупость, непростительную для опытного охотника. Я выстрелил в куст, не думая о том, в кого стреляю. В ответ послышалось рычание леопарда, и тут только я понял, с кем свел меня случай. Леопард — животное из породы кошек — обладает живучестью, увековеченной в известной легенде о том, что в кошке сидят «девять жизней». Бить леопарда можно только сразу, без промаха. Кроме того, леопард, в отличие от льва, немедленно сам переходит в нападение. Будучи раненным, леопард борется до конца, хотя бы путь к отступлению и был открыт. Если же леопарду удастся в