Он зашел за угол, ощупал стену дома — гладкая, зацепиться не за что, но при надобности он такую стену одолеет без особых сложностей. Вверху было открыто окно, в разъеме створок появилась чья-то рука и стряхнула с сигареты пепел. Шатков молча увернулся от серого, распадающегося в воздухе комочка, проворно устремившегося вниз, прикинул, куда же выходит это окно? Кабинет Николаева находился где-то рядом. Некоторое время из окна доносились невнятные голоса, потом они стихли. О чем шел разговор, Шатков не разобрал.
Еще вчера он приметил спрятанную за ровно подстриженной стенкой кустов лестницу — она лежала на боку между «зеленым дувалом» и забором, Шатков оценивающе оглядел лестницу, потом сорвал лист с «зеленого дувала», растер его в пальцах, понюхал. Запах был очень знакомый — запах детства, кухни, лета — кустарниковая гряда была лавровой. В виски, в ключицы натекло легкое тепло. Шатков улыбнулся: все мы бываем благодарны нашему детству, каким бы оно ни было, потом оглянулся, — нет ли кого во дворе? Во дворе было тихо и пусто, даже охранник, стоявший у ворот, исчез.
Вытащив лестницу из-за кустарника, Шатков приставил ее к стене и проворно вскарабкался вверх, замер под окном — не слышно ли чего? В доме было тихо, все люди находились в комнатах. Охранников тоже не было видно.
Несколько мгновений Шатков размышлял — а не перемахнуть ли ему через подоконник? Услышал, как гулко стучит собственное сердце, звоном отдается в ушах, втянул сквозь зубы воздух, выдохнул, снова втянул и снова выдохнул — проверенный способ, театральный, говорят, чуть ли не самим Станиславским был придуман, чтобы успокаиваться. Актеры, которые выходят на сцену, особенно молодые, часто волнуются, плохо владеют собой, потеют и, чтобы как-то прийти в себя, применяют этот способ. Способ Станиславского.
Нет, перебираться через подоконник не надо. Сейчас главное сориентироваться, где находится комната с камином, кабинет Николаева. Шатков в первый раз зевнул, не засек — теперь надо было исправлять промашку. Он приник к стене — в коридоре послышались шаги.
— А что это за тип вертелся у вас около машин? — неожиданно услышал Шатков голос и узнал его: говорил капитан из горотдела милиции.
— Вначале думали — залетный кенарь мутных кровей, с темным небом над головой, а раз небо было темное, решили ему новый костюмчик сгородить, чтобы было в чем отправить в последний путь, но небо над ним неожиданно посветлело — Москва просит не трогать его. Пока стоит на часах, колотушку в руках держит, зевает от скуки. Что будет дальше — посмотрим. Приспособим куда-нибудь.
— Я бы не торопился. Где-то я видел его… Но где? — у капитана была та же болезнь, что и у Шаткова (Шатков тоже не сразу узнал капитана. Из-за формы — точнее, из-за отсутствия ее. А капитан не опознал Шаткова из-за чего?) — Нет, не могу вспомнить…
— Не напрягайся! Мы собираемся проверить этого парня еще раз, так что нет проблем.
— Ну что ж, господа… Смотрите, смотрите. Вам виднее, — сказал капитан.
Скатившись с лестницы вниз, Шатков быстро убрал ее за «зеленый дувал», подхватил тряпку и стал полировать ею бок «опеля». Капитан, выйдя из двери, прошел по дорожке, даже не покосившись в сторону Шаткова, Шатков вообще перестал существовать для него как живой человек, — капитан хорошо знал, что раз уж он в ком-то засомневался, то этого несчастного вывернут наизнанку, но обязательно узнают, кто он и что он, и если в первый раз Шаткова пропустили через обычное сито, то во второй пустят через мясорубку…
Шатков поплевал на тряпку, поплевал на бок «опеля» и усмехнулся: слюни — лучший полировочный материал, иномарка будет сверкать лучше новой.
Он вовремя засек, когда к нему подошел человек, подошел, как и многие в команде Николаева, беззвучно, по-охотничьи крадучись, но сделал вид, что увлечен работой, ничего не слышит, и даже вздрогнул, как вздрогнул бы от неожиданности всякий человек, и по коже у него поползли совершенно естественные мурашки, когда за спиной раздалось:
— Смотри, дыру от усердия не протри! Хозяин тогда знаешь, во что тебя превратит? Морду от зада не отличишь. Имей это в виду!
Шатков, изобразив на лице смущение, опустил тряпку.
— Я хотел, как лучше.
— А получиться может, как хуже, — человека, который стоял за спиной, Шатков видел в первый раз. Был тот низкоросл, плечист и кривоног, как казак, полжизни просидевший верхом на бочке. Лицо круглое, гладко выбритое, на голове — две волосинки и больше, кажется, никогда не водилось, губ почти нет — вместо рта прямой жесткий сжим кожи.
У Шаткова еще в Москве, в бумажках, было специально отмечено одно имя, вызывавшее невольный холодок между лопатками, — Людоед. Если и есть в окружении Николаева Людоед, то, скорее всего, этот человек, хотя внешность у него совсем нелюдоедская — скорее это некий садовод, торгующий виноградными черенками на рынке, безобидный человек, готовый и навозом помочь, и бесплатный совет дать, и за малую цену снабдить жидкостью для уничтожения земляных клопов и тли…
— М-да… — невольно вздохнул Шатков, изучая лысого. «Точно, Людоед, это он». Людоед был у Николаева чем-то вроде Левы Задова при Махно — начальником контрразведки. Выходит, опасениям капитана дали ход — Шатков не ожидал от Николаева такой оперативности. А с другой стороны, если бы Николаев так чутко не реагировал на всякий всхлип и дуновение ветра, он давно бы завалился. Но нет, заваливаются пока другие — подполковник-чекист, милицейские оперативники, американский журналист… Этот скорбный список не давал Шаткову покоя. — М-да… — повторил он смято.
Людоед качнулся взад-вперед на коротких кривых ногах — он изучал Шаткова и хотел было вынести свой вердикт, но не успел — в кармане у него зашумела рация. Он вытащил изящную «уоки-токи», Шатков таких еще не видел — очень маленькую, японскую, совсем не похожую на наши громоздкие милицейские рации, наша если упадет на ногу — непременно причинит увечье, поскольку вес у нее не меньше хорошей железяки, с другой стороны, чем меньше, легче, изящнее «уоки-токи», тем короче у нее радиус действия…
Людоед сдвинул в сторону шарик переключателя, поинтересовался в микрофон:
— Ну?
В рации что-то зашуршало, заскрипело — видать, человек, передающий сообщение, находился далеко, — Людоед поплотнее прижал коробочку «уоки-токи» к уху, покивал удовлетворенно, потом пробурчал в микрофон: «Ну, добро, добро… Молодец». — И отключился.
Хоть и трудно было что-либо разобрать в этом треске, шуршании и щелканье эфира, но Шатков кое-что все-таки разобрал, и сообщение насторожило его — в невнятном скрипе прорезались довольно отчетливо слова: «„Калашниковы“ со складным прикладом — три тысячи штук, „Калашниковы“ обычные — шестнадцать тысяч штук, патроны — сорок ящиков»… Шатков безразлично отвернулся от Людоеда, сделал вид, что ничего не слышал и продолжил драить «опель».
— Вот зараза!.. — выругался Людоед то ли восхищенно, то ли удрученно, покрутил головой, словно ему шею сдавливал воротник. — Что хотят, то и делают… Ни чести, ни совести. И слово держать не умеют…
Шатков молчал. Он лишь сочувственно приподнял плечи и развел руки в стороны. Другой модели поведения у него быть не могло. А Людоед не унимался:
— Совковый механизм в действии: задумываем одно, обговариваем другое, делаем третье, а получается четвертое! — Людоед рукою рубанул по воздуху, довольно лихо развалил его, и Шатков неожиданно улыбнулся кавалерийской лихости Людоеда — улыбка у него вышла какой-то чистой, незащенно-подкупающей, школярской.
— Ты чего лыбишься? — Людоед тоже вдруг ни с того ни с сего хмыкнул и, не дожидаясь ответа, сказал: — У батьки есть поручение, — Людоед своего шефа, как и Лева Задов Нестора Ивановича Махно, звал батькой. — Ты ведь автомобильный институт кончал?
Шатков кивнул. Кроме Адмирала, он никому не говорил, что окончил автодорожный институт…
— Жигуленок у нас есть, занемог, отремонтировать его надо. Сможешь?
— Никогда не занимался ремонтом машин, — Шатков отрицательно покачал головой.
— А как же твой автодорожный?
— Я же не ремонтный факультет заканчивал.
Глаза у Людоеда посветлели, сделались холодными и скучными.
— Как знаешь, — сказал он, — я передал тебе распоряжение батьки, а выводы… выводы ты уж делай сам.
Все было понятно: Людоед проверял Шаткова — действительно ли он закончил автодорожный? Шаткову сделалось душно — машины он немного знал, умел отличить «запорожец» от «мерседеса», а ключ зажигания от запасного колеса, но не настолько, чтобы самостоятельно заниматься ремонтом.
— Хорошо, — вздохнув, согласился Шатков, — хотя я заканчивал факультет организации движения…
— ГАИ, значит, — хмыкнул Людоед.
— Почти. Организация движения — это не ремонт, но раз требует… требует батька, я попробую.
— Попробуй, попробуй, — холодно посоветовал Людоед. — Сделай милость. Корреспондент тебе покажет, где находится жигуленок.
Жигуленок был загнан в сарай в самом неприметном углу усадьбы — за хозяйством Адмирала, — машину закатывали сюда вручную, был жигуленок стар, полуслеп — одна фара отсутствовала, отражатель проржавел, а вместо лампочки в латунный цоколек вставлена винная пробка, правая половина стекла — со стороны пассажира — пошла тонкой паутиной трещин, серединка с белым пятном — местом удара — была заклеена синей изоляционной лентой.
— Вот твой объект, — показал Корреспондент Шаткову на жигуленок и равнодушно отвернулся. — Действуй, творец!
«Проверяет, — подумал Шатков, глядя в спину уходящему Корреспонденту, — ох, как хочет проверить и поймать на косо пришитой пуговице. Ничего из этого не выйдет, дорогие коллеги по „большой дороге“…»
Подняв капот машины, Шатков выругался — мотор никогда не мыли, грязная махра висела даже на карбюраторе — самом нежном механизме двигателя, ремень вентилятора был расслоен, две свечи вывернуты каким-то умельцем, крышка аккумулятора расползлась на две половинки, и в изломе застыл белый кислотный нагар, правое переднее колесо было спущено, рулевая тяга перекушена в двух местах, тормозные колодки съедены до самых десен, вместо бензобака стоял молочный бидон, а полуоси издырявлены ржавой коростой. Шатков поцецекал языком и, встав в позу заправского мастера по ремонту машин, запустил пальцы в затылок. «Ехала деревня мимо мужика, вдруг из-под собаки лают ворота… Тьфу!» А как же быть с запасными частями? Кто даст ему запасные части? Придется идти к Людоеду или к Корреспонденту, они тут старшие, пусть распорядятся. И где ключ зажигания, где ключи от багажн