Пулеметчик утих, перезаряжая коробку с патронами — в старой коробке кончился запас, Шатков перекатился к обработанному пулеметчиком краю взгорбка, понимая, что тот будет обрабатывать сейчас другие места, втянул в себя сквозь зубы воздух — под хребет опять попал остроугольный камень. Он нащупал его пальцами, раскачал и выдернул из плоти взгорбка. Затем, чуть привстав, размахнулся и послал камень на площадку к машинам.
Звук был мигом засечен пулеметчиком, на площадке засветились прыгучие искры, забрызгали во все стороны, словно веселый фейерверк.
Сверху в кусты прямо напротив взгорбка с шумом свалился человек — он будто спрыгнул на землю из небесной выси, и Шатков дважды выстрелил на звук, не попал. Человек, оглушенный его выстрелами, затаился. Шатков откатился вниз, залег за тело Муллы.
Потрогал его руку. Теплая. Значит, еще живой афганец, не умер, — напрасно Шатков брал грех на свою душу. Грешно, конечно, скрываться за живым человеком, но другого выхода у Шаткова не было. Сейчас здесь станет жарко, по Шаткову начнет палить ловкач, затихший в кустах. Он уже примеряется, хотя сориентироваться не может — Шатков скрыт не только телом Муллы, но и тенью взгорбка, он буквально растворился в этой тени.
Площадка перед пещерой по-прежнему была пуста.
Через минуту из кустов напротив беззвучно вылез ловкий неприметный человек с автоматом, закинутым за спину, пополз через дорогу к взгорбку. Хорошо, что Шатков не спускал глаз с той стороны — он ожидал появления шумного мужика, свалившегося из поднебесья, и засек охотника. Шатков так и не понял, прикрывал «шумный» охотника, либо же они действовали каждый сам по себе, самостоятельно? Прикрытие «шумного» было слишком неуклюжим, даже более — он не прикрывал охотника, а скорее выдавал его…
Как бы там ни было, это сослужило Шаткову хорошую службу. Ему везло. Он взял охотника на мушку.
Охотник, словно бы почувствовав, что находится на прицеле, замер, прижался к камням, слился с ними, сделался почти невидимым. Шатков ждал, охотник тоже ждал — он чувствовал Шаткова кожей, комбинезоном своим пятнистым, маскировочным, ощущал опасность и оглядывал сейчас пристально взгорбок, тщательно ощупывая встревоженную выстрелами темноту: где он, неизвестный вражина-стрелок?
Нет, Шатков не шевелился, не выдавал себя. Подумал невольно: «Неужели в городе никто не слышит этой канонады? Должны же слышать! Здесь ведь горы, резонанс будь здоров какой, звук сам себя усиливает, стрельба волнами катится к людям… Неужели пулемета не слышно? Не может того быть! Этот дурак ведь целых две коробки расстрелял».
Приподняв голову, охотник, словно ящерица, пополз дальше, следя за ним. Шатков сместил ствол «макарова», не давая охотнику уйти с мушки. Если он подшибет охотника и завладеет его автоматом — тогда можно будет еще чуть повоевать. Главное, чтобы охотник подполз поближе, как можно ближе. Хотя что там, в автоматном рожке? Тридцать два патрона. Если рожок спаренный — два магазина слеплены вместе и перекручены крест-накрест изоляционной лентой, то — шестьдесят четыре. С другой стороны, у него наверняка есть подсумок, лифчик с запасными рожками, либо еще что-то. Не может быть, чтобы он вышел на охоту с одним рожком, без боезапаса… Главное, чтобы охотник подполз ближе. Как можно ближе…
Чуть ли не до боли Шатков сощурил глаза, стараясь рассмотреть, не висит ли у охотника на боку подсумок или лифчик с запасными магазинами? Глаза заслезились, Шатков протер их пальцами — нет, вроде бы не висит.
Ожил пулеметчик, секанул короткой очередью по взгорку — видать, чувствовал, что Шатков находится здесь, — затих. Помощи из города Шатков мог не ждать — там, если услышат канонаду, решат: это упражняются военные, проводят учения или плановые стрельбы.
Охотник что-то высмотрел в темноте, засек, хотя Шатков ничем не выдал себя, и вдруг ловким, почти неприметным движением сдернул автомат со спины. В следующий миг не целясь, в упор дал очередь по взгорбку. Шатков едва успел вжаться в камни. Головой подтиснулся под Муллу. Охотник бил точно, Шатков услышал, как две пули угодили в Муллу, проткнули в нем что-то — в Мулле громко пикнуло раз и другой сердце и замолчало, а может, это было и не сердце — что-то другое не менее важное, может, это подавала голос его душа. Шатков отметил невольно: «Вот и конец человеку! Не я его убил в итоге, не я… Хоть этот-то грех на мне лежать не будет — Муллу добили свои».
Охотник дал еще одну очередь и вновь пуля бултыхнулась в нутре Муллы, в ответ на ее полоскание снова зажато пикнуло сердце этого разбойника… Или чего там — душа?
«Три пули — это уже перебор, двадцать два, как в игре в „очко“, — с неожиданной жалостью подумал о Мулле Шатков (афганец все-таки прошел то, что прошел и сам Шатков, вдоволь поел рыжей афганской земли). — Шансов задержаться на этом свете никаких, дорога только одна — на тот свет». Шатков по-прежнему не стрелял в охотника, ждал, когда тот подойдет поближе. Чем ближе — тем лучше.
Охотник, держа автомат в одной руке, сделал короткую перебежку, в несколько мигов достиг соседнего с взгорбком холма — точнее, не соседнего, а идущего за взгорбком вслед, хотя и чуть в сторону, но все равно в одном строю. От пулеметчика и вообще от своих охотника скрыла стенка взгорбка, охотник сделал короткий бросок вверх, на макушку холма, глянул оттуда на взгоробок и в ту же секунду увидел приподнявшегося из-за Муллы Шаткова.
Послать в Шаткова автоматную очередь охотник не успел — Шатков подсек его, за первым выстрелом сделал второй. Оба выстрела слились в один.
Автомат выпал из рук охотника и с грохотом ударился о камни, охотник, вскрикнув, вскинулся над холмом, повернулся к Шаткову спиной и медленно покатился вниз.
Прикрывая охотника, с той стороны площадки громыхнула пулеметная очередь, заставила взгорбок задрожать. Первая очередь была с надсадным воем, короткой, за ней последовала еще одна, длинная, пули прошли над взлобком, всадились в скальный отвес, выколотили из него несколько крупных камней, отозвались слезным стоном в стволах деревьев, в воздухе, в дорожной пыли, неожиданно начавшей мерцать, будто дорога была посыпана неким радиоактивным порошком.
Очередь оборвалась — то ли пулемет заело, то ли кончились патроны. Шатков плоско, почти пластаясь по взгорбку, перемахнул через Муллу, скатился вниз, перебежал к камням, среди которых валялся автомат, присел, пошарил руками, автомат надо было найти, пока пулеметчик не справился со своей машинкой и не начал палить снова, ведь если он начнет стрелять, то головы не даст поднять. Шатков шумно задышал, ощущая, как внутри рождается нехороший холодок — автомата не было.
Куда же он свалился? Ведь Шатков собственными ушами слышал железный стук — автомат упал в камни. Он подполз к лежавшему охотнику. Тот был жив, постанывал едва слышно. «Без сознания», — определил Шатков.
Удар часто бывает такой сильный, что пуля, даже задев человека по касательной, может отправить его на тот свет — так скручивает болевой шок. Шатков провел рукой по бедрам охотника, стараясь нащупать запасные рожки, наткнулся на нож, притороченный к поясу, еще на что-то — запасных рожков не было. Но не мог охотник выйти на дело без запаса патронов, никак не мог — это противоречило любым правилам, вообще противоречило драке… Шатков ощупал другой бок — тоже пусто.
Сзади, со стороны камней, грудящихся за взгорбком, ударил спаренный выстрел — кто-то палил на манер Шаткова дуплетом. Пули прошли высоко над головой, никакого вреда не причинили. Спаренный выстрел насторожил Шаткова — значит, подобрались с той стороны, с тыла, глядишь, еще чуть — и перекроют дорогу внизу. Собственно, пусть перекрывают — этого Шатков не боялся.
Где же рожки? И где автомат охотника? Шатков едва слышно выругался, поддел охотника, испачкался кровью — кровь была клейкая, теплая, Шаткова передернуло от брезгливости, но он переборол себя, поддел охотника снова и перевернул его на спину.
Рожки у охотника находились на поясе спереди, в двух чехлах, пара рожков в одном чехле, пара в другом. Охотник сдвинул их на живот, когда совершал пробежку.
«Пузо прикрывал себе, что ли, — недовольно подумал Шатков, расстегнул на охотнике ремень и, поддерживая чехлы с рожками, вытянул их вместе с ремнем из-под тела. — Ползать-то он не мог с такой „грыжей“ под животом. Никак не мог». Через мгновение Шатков нашел и автомат (его отбило на несколько метров дальше, чем он высчитал), подхватил его обрадованно.
Отступить назад, под прикрытие взгорка, Шатков не успел — на темном небе, закрыв собой звезды, проступила плечистая фигура, и Шатков не целясь выстрелил. Второго выстрела сделать не смог — в обойме кончились патроны. Шатков присел в тот момент, когда плечистый нырнул за взгорбок и в нырке, в самом движении, пальнул в Шаткова. Шатков выругался про себя и, не выходя из тени, переместился на несколько метров правее — плечистый мог запомнить место, где находился Шатков, он наверняка засек его по небольшому огоньку, вырвавшемуся из ствола шатковского пистолета.
На ходу Шатков выщелкнул обойму из «макарова», вставил новую — последнюю. Еще раз выругался про себя: второй пистолет, заряженный, с патроном в стволе — ни одного выстрела не сделал, — остался лежать на взгорбке.
В кустах за дорогой раздался треск. Шатков обернулся — треск стих. Он сжал губы, впустую пожевал ртом — неожиданно захотелось есть, сглотнул слюну.
Может, пора отходить? Но на освещенной полоске земли появляться было нельзя — тут же подстрелят. Не-ет, отходить он не будет — рано еще… Шатков почувствовал, что в желудке у него все сжалось от внезапно накатившего голода, слиплось, к глотке изнутри подполз кашель, и Шатков, давя его в себе, заранее опасаясь трескучего, будто после ожога перханья, сжался, сел на землю, подтянул к подбородку колени.
Оружия он не выпускал, в одной руке у него был зажат «макаров», в другой автомат. Он с силой вдавился грудью в колени, сплюснул в себе перханье, раздавил ожог, глянул заслезившимися глазами вверх — не появился ли там плечистый? И один ли он там?