«Штази», – с ужасом думала она по пути домой, понимая, что неведомый шпион прослушивал и записывал все ее разговоры с Гердой. Лиза вспомнила, как они обсуждали клиенток, сплетничали по мелочи, делились бытовыми происшествиями и сокровенными мыслями, которые никак не предназначались для лишних ушей. А Герда знает, что ателье под наблюдением? Подозревает?
– Лиза.
Она так погрузилась в свои мысли, что едва не прошла мимо Инге, даже не заметив ее; и хотя сердце затрепетало от надежды услышать от подруги долгожданные вести, Инге появилась на редкость не вовремя, ведь Лиза только что обнаружила подслушивающее устройство.
– Не здесь, – прошептала она. – Через пять минут в Вайнбергспарке.
Увидев краем глаза, что Инге кивнула, Лиза прибавила шаг, позволяя подруге затеряться среди других пешеходов и двинуться следом.
Возможно, она перегибает палку, но, если Штази уже начала за ней приглядывать, лучше перебдеть, чем недобдеть. Прослушивающие устройства казались атрибутами шпионских фильмов и книг про Бонда, где в нашпигованных жучками номерах отелей разведчики и террористы за бутылочкой отравленного виски планируют государственные перевороты, но зачем протоколировать разговоры о длине юбок и метраже полиэстера? Сама мысль, что они с Гердой попали в поле зрения тайной полиции, выглядела абсурдной. С чего бы? Но потом Лиза вспомнила, как в августе ее притащили в полицейский участок и как она писала Ули письма сразу после закрытия границы.
Да еще тоннель.
Republikflucht, бегство из республики, именно так называется преступление, которое она планирует совершить. Раз уж она свободно разгуливает по кварталу, значит, в подготовке к побегу ее не обвиняют – пока. Но если в ателье установили прослушку, получается, что Штази уже собирает на Лизу досье. Или это просто уловка, чтобы припугнуть потенциальных перебежчиков?
Лиза представила, как из верхних окон зданий за ней наблюдает неведомое, но всесильное существо, и юркнула в парк, борясь с желанием поднять взгляд.
Она зашла в кафе-стекляшку, купила кофе и села за столик на террасе, глядя, как на покатой лужайке малыши играют в догонялки. Во времена ее детства парк больше напоминал руины, и родители ребят, с которыми водилась Лиза, требовали, чтобы те не лазали на кучи бетона и арматуры или хотя бы были осторожнее. Вскоре Лизу вместе с приятелями записали в пионеры, чтобы учить прославлять социализм под бдительным оком звеньевых, талдычащих заезженные лозунги.
«И все ради того, чтобы привить детям правильное мышление», – подумала она, размешивая в кофе молоко.
Но если государство так успешно воспитывает молодежь в духе социализма, зачем тогда прослушивать разговоры граждан?
Когда Инге опустилась за соседний столик, Лиза не осмелилась ни улыбнуться, ни даже посмотреть на подругу, а тем более поздороваться: мания преследования мурашками ползла по позвоночнику.
– Как дела? – негромко спросила подругу Лиза.
– Хорошо. А у тебя?
Лиза рискнула покоситься на Инге и с удивлением отметила, что за несколько месяцев разлуки подруга стала ужасно бледной и худой: раскопки лишили ее женственных изгибов. Неужели Ули не меньше измучился за долгие недели работы?
– Увидела тебя, и сразу легче, – призналась Лиза. После обнаружения жучка казалось рискованным общаться с западными берлинцами, но соблазн был слишком велик: Инге виделась ей маяком в штормящем море, светом, успокаивающим в тревожные времена. – Уже пора?
– Пока нет. – Подруга полезла в сумочку, достала оттуда книгу, раскрыла и принялась с показным усердием «искать» нужную страницу.
– Как это? – У Лизы сердце в пятки ушло.
– Появились… сложности. Потребуется еще месяц до… финала. – Инге оторвалась от книги и стрельнула голубыми глазами в Лизу. – Прости. Мы и так торопимся изо всех сил.
Лиза сморгнула некстати навернувшиеся слезы. Еще месяц ожидания. Как ей выдержать?
– Ясно, – пробормотала она, проглотив вставший в горле комок, и краем глаза увидела, что подруга отчаянно хочет объясниться, утешить ее, но боится привлечь ненужное внимание.
– Если надо потянуть подольше, подождать, когда малыш родится…
– Нет. Скажи, чем помочь. Что я… – Лиза осеклась, еле сдерживаясь, чтобы не садануть кулаком по столу. Ее и так пугала перспектива ползти с животом по тесному тоннелю через границу, но мысль, что придется ждать и пробираться под землей на восьмом месяце, приводила в ужас. Однако иных вариантов не оставалось. Не лезть же в Западный Берлин с младенцем на руках? – Что я могу сделать?
– В Бернау живет одна пара, брат и невестка Юргена. Я пока не успела предупредить их, что все откладывается. – Инге вытащила маленькую бумажку и заложила между страницами книги, затем подвинула томик к краю стола и полезла в кошелек за восточными марками, чтобы расплатиться за кофе. – Свяжись с ними и скажи, что придется подождать.
– Ладно. – Лиза посмотрела поверх плеча подруги на мужчину, который слишком уж вдумчиво читал газету, на женщину, которая чересчур уж долго ела булочку с джемом. Затем Лиза еще раз встретилась глазами с Инге; ей хотелось поговорить еще, узнать новости об Ули, но она понимала, что встреча и так непозволительно затянулась.
– Лиза, – глухо добавила Инге, поднявшись из-за стола и наматывая на шею бежевый шарф, – стоит Штази пронюхать о наших делах, и… – Она осеклась. – Никто тебя не осудит, если ты решишь отступить, пока не поздно. Можно подождать несколько месяцев, даже год, пока малыш не подрастет…
Лиза подумала о микрофоне в ателье Герды и тряхнула головой, будто сгоняя с плеча муху:
– Нет, это наш единственный шанс. Передай Ули, что мы скоро увидимся.
– Передам. Береги себя, Лиза.
Та не решилась проводить подругу взглядом. Дождавшись, пока Инге скроется из виду, Лиза посидела еще чуть-чуть, а потом и сама встала со стула, разгладила складки на пальто и незаметным жестом сгребла в рукав книгу с адресом брата Юргена, которой Инге прижала к столу счет.
Глава 18
Май 1962 года
Ули стоял у себя в спальне и слушал приглушенный шум воды в душе в противоположном конце коридора. Глядя на свое отражение в зеркале на дверце шкафа, он впервые заметил, насколько изменился за месяцы раскопок. Он и раньше был стройным, но за долгое время под землей живот стал впалым как никогда, а под слоями грязи вздулись натруженные сухие мышцы. Ули потер руку, открывая полоску нездорово бледной, почти прозрачной кожи. Когда же он в последний раз выходил на солнце?
Он прошел на кухню и достал из холодильника бутылку пива, прислушиваясь к негромкому голосу Инге: принимая душ, она мурлыкала какую-то песню. После каждой смены в тоннеле они возвращались к Ули в квартиру, мылись, а когда наставало время, спускались обратно в подвал «У Зигги». Ули дал ключи и Юргену с Вольфом, чтобы те тоже могли приводить себя в порядок: негоже ехать через полгорода перемазанными грязью, навлекая на себя лишние подозрения.
Квартира стала напоминать вокзал. Рядом с кроваткой в детской и за диваном в гостиной грудами лежали спортивные сумки с одеждой, а холодильник ломился от продуктов, которых Ули не покупал. Почти каждый день, возвращаясь домой, он натыкался на Юргена, спящего то на диване, то на кровати, или на Вольфа, готовящего еду; включая телевизор, Ули попадал на любимый канал Инге. Это трогало до глубины души: компания делала квартиру Ули куда больше похожей на настоящий дом, чем сразу после того, как Лизу заточили внутри ГДР.
Он вернулся в спальню и рухнул на матрас в ожидании своей очереди идти в душ. Аккуратно пристроив на животе бутылку пива, попытался разобрать, какую песню поет Инге. Потом закрыл глаза и представил, что в ванной сейчас моется Лиза, фальшиво мурлыкая под нос мелодию Элвиса Пресли.
Через несколько недель так и будет. Какой станет его жизнь, когда Лиза вернется? Он почти воочию видел ее, как начало фильма. Они поселятся здесь, в его квартире, но сначала вместе обставят ее как следует; вернутся в университеты, каждый в свой, и закончат учебу, которую пришлось отложить. Будут ходить на занятия, держась за руки, а по дороге домой – заглядывать в кафе на романтический ужин…
Ули открыл глаза, и его блаженная улыбка померкла. Жизнь с Лизой уже никогда не будет такой, как до появления стены. Да и о какой учебе можно думать, если у них вот-вот родится ребенок? Как только отцовские деньги кончатся, Ули придется искать работу, причем хорошую, чтобы нанять няню: Лиза ведь тоже должна вернуться в университет. Но кем он может устроиться?
Ули здорово изменился с прошлого лета, да и Лиза наверняка стала другим человеком. Согласится ли она на ту жизнь, о которой они мечтали, когда планировали пожениться?
Дверь в ванную скрипнула, и в спальню босиком прошлепала Инге в домашнем халате Ули и с тюрбаном из полотенца на голове.
– Что случилось? – Она потянулась к прикроватной тумбочке, где Ули хранил пачку сигарет – скорее для нее, чем для себя, – и села на край постели. Светло-голубые глаза без привычной туши для ресниц казались призрачными.
– Да ничего. – Ули поднялся, прошел на кухню, достал из холодильника бутылку пильзнера, открыл и, вернувшись в комнату, протянул подруге. – А почему ты спрашиваешь?
– Ну просто видок у тебя был такой, – пожала плечами она.
– Какой?
– Такой, как в тоннеле. – Инге зажгла сигарету и прилегла на кровать, опершись на локти. – Когда ты вроде бы здесь, но на самом деле нет. Понимаешь, о чем я?
Он побарабанил мозолистыми пальцами по горлышку своей бутылки.
– Через несколько дней мы доберемся до Митте, и я… мне кажется, все наконец свершится.
– Да? – Инге выдохнула облачко дыма; на фоне махрового тюрбана черты ее лица казались еще более острыми. – Что именно?
– Ну… – протянул Ули, не зная, как описать свои чувства словами. – Лиза беременна.
– Я в курсе, – улыбнулась подруга. – И она прямо сияет. Ты волнуешься, как протащить ее через тоннель? Обещаю, мы позаботимся о ее безопасности.