Ее другом.
Он нервно сплетал и расплетал пальцы, а потом заговорил быстро и нервно, будто его тоже допрашивали:
– Лиза, я знаю, ты сейчас в шоке, но выслушай меня. Министерство месяцами собирает против тебя досье, и у нас накопилось немало информации. – Он сделал паузу. – Мы знаем о тоннеле.
– Откуда? – взъярилась Лиза и вскочила с табуретки, трясясь от гнева.
– А ты как думаешь? – Он глянул на сестру с тем же легким раздражением, как и в те моменты, когда она побеждала в настольной игре или когда отец возражал ему за ужином. – Лиза, ради бога, я пытаюсь тебя защитить. Мы в курсе, что Ули Нойман выкопал тоннель под Бернауэрштрассе. И нам надо знать, где находится выход.
– Давно вы в курсе?
– Не время сейчас разбираться, – выругавшись, отрезал брат.
– Нет, Пауль, по-моему, самое время. – Она принялась расхаживать по комнатенке, мысленно проверяя новые подозрения. Микрофоны в ателье, стукачи, которые за ней следили. Неужто и Пауль сидел у себя в спальне и прислушивался, как Лиза каждую ночь всхлипывает за стенкой? Неужто шарил у нее в комнате, а потом в деталях докладывал начальникам, как у Лизы проходит беременность? – Мог бы хотя бы притвориться, что раскаиваешься. Сколько ты уже за мной шпионишь?
– За тобой приглядывают с тех пор, как ты в прошлом году пыталась незаконно прорваться на ту сторону. А когда выяснилось, что ты тайком встречаешься со шведкой Инге Ольссон, меня тоже ввели в курс дела. – Он посмотрел на нее, вцепившись в край стола. – Это моя работа, Лиза. Я расследую попытки Republikflucht. А что еще остается, если мне говорят, что моя сестра сотрудничает с западными заговорщиками?
– Ты мог и поговорить со мной, Пауль. – Лиза сглотнула непрошеные слезы.
Брат заметно скис, и на мгновение она увидела, что он тоже очень переживает и мучается угрызениями совести, но уже в следующую секунду его лицо снова приобрело каменное выражение.
– Хочешь ненавидеть меня – пожалуйста, но ты должна понимать, что дело серьезное. Сейчас я костьми лягу, чтобы тебя спасти, но тебе придется с нами сотрудничать. Расскажи, где тоннель, и я вытащу отсюда тебя и Руди.
Руди. В коридоре за дверью допросной царила тишина. А раньше там плакал именно Руди или ей просто померещилось?
– Этот разговор закончится только так: ты скажешь, где тоннель и на какое время назначен побег. – Пауль сцепил руки. – Место и время. Больше ничего. Называешь место и время и спокойно уходишь отсюда вместе с Руди.
Глава 30
Юрген выбрался из тоннеля и исчез в желтоватом свете подвала. Ули, стоя у подножия лесенки, смотрел в пустой лаз, прислушиваясь к тяжелым шагам друга, который проверял, нет ли кого в помещении. Наконец Юрген склонился над дырой и прошептал:
– Чисто.
Ули полез наверх.
Подвал оказался маленьким техническим помещением, освещенным одной-единственной зудящей лампочкой: здесь стояли швабры, метлы, валялся забытый инвентарь для поддержания чистоты в местах общественного пользования. В одном углу, рядом со шкафчиком с моющими средствами, были свалены с полдюжины ведер; а в другом вдоль стены рядочком, как шеренга солдат, теснились пылесосы.
Ули оглянулся на лаз, маленький, квадратный. Он размещался в дальнем левом углу подпола, возле лужицы, которая натекла с висящей на крюке половой тряпки.
– Первая партия придет с минуты на минуту, – прошептал Юрген, покосившись на часы. – Пожалуй, надо убедиться, что мы не ошиблись зданием.
– Есть только один способ выяснить.
С бешено колотящимся сердцем Ули высунулся в коротенький коридорчик. С одной стороны располагалась открытая дверь, ведущая в прачечную, где в ряд стояли стиральные и сушильные машины, которыми, по-видимому, не пользовались, а с другой – мраморная лестница, уходящая к вестибюлю.
Ули вцепился в балюстраду, и на него нахлынули воспоминания о том, как он поднимался на самый верх, слыша эхо шагов Лизы, бегущей с пятого этажа ему навстречу; как ехал вместе с Рудольфом, отцом возлюбленной, на лифте с дребезжащей решеткой, а потом они отправились на пикник в залитый солнцем парк Тиргартен.
Ули улыбнулся: когда-то он впервые пришел сюда, чтобы повести Лизу на свидание, неловко топтался у подножия лестницы и от нечего делать рассматривал узоры на облезлых обоях, выискивая там знакомые фигуры – так дети видят животных и предметы в облаках. В тот первый вечер он купил ей розы – красные и розовые, тепличные, – и Лиза заявила, что сначала отнесет их наверх и поставит в вазу, прежде чем идти в кино. Пауль тогда закатил глаза – столь широкие показные жесты ему претили, – а вот Рудольф улыбнулся и, пока Лиза наливала воду, сказал, что и сам дарил ее матери цветы, когда только начинал за ней ухаживать.
Ули восхищался тем, как тепло Лиза общается с домочадцами, как они счастливы вместе и какие близкие отношения у нее сложились с отцом – совсем не так, как у самого Ули с его холодными родителями.
Что подумает Рудольф, когда Лиза напишет ему из Западного Берлина?
Где-то высоко наверху открылась дверь, и Ули вздрогнул: у него было слишком мало времени, чтобы погружаться в ностальгию. Он подошел к двойным входным дверям, достал из кармана ключи Лизы и провернул один в скважине, надеясь, что жильцы спишут халатность на кого-нибудь из соседей. Ули чуть-чуть приоткрыл дверь и выглянул в щель на тротуар, по которому когда-то так часто ходил: на улице играли дети, дружелюбно болтали мужчины и женщины, а по проезжей части проносились машины. Если повезет, беглецы затеряются в вечернем часе пик и ни у кого не вызовут подозрений.
Ули уже хотел закрыть дверь, но тут увидел, как по улице идет семья. Вроде бы самая обычная, ничем не примечательная, но он сразу догадался, что направляется она именно сюда и именно к нему. Он отпрянул обратно к лестнице и пулей слетел вниз, слыша, как наверху скрипнула дверь, а затем раздались шаги – почти синхронные – в сторону подвала.
Ули встретил беглецов у входа в подпол и нервно окинул их изучающим взглядом: мужчину крепкого телосложения и с раскрасневшимся лицом и женщину, которая мертвой хваткой вцепилась в малышку лет двух-трех с темными и пушистыми, словно облачко сахарной ваты, волосами.
– Добрый вечер, – поздоровался Ули, и сообщники посмотрели на него с таким же напряжением во взгляде. Ни он сам, ни потенциальные беглецы точно не знали, что имеют дело с правильными людьми, и Ули видел себя их глазами: пособник Штази, который пришел забрать их всех в тюрьму – и мать, и отца, и ребенка.
Наконец мужчина наклонился почти к самому уху Ули и одними губами прошептал:
– Привет от Эвридики.
– Мы… – выдавил Ули, сглотнув внезапно появившийся ком в горле, – мы не ждали от нее вестей до мая.
Когда Инге передала ему кодовое имя, которое Лиза себе придумала, он расхохотался:
– Слишком прозрачно. Мне тогда придется раздобыть себе лиру.
Сама Инге предпочла называться Фрейей, древней богиней-воительницей, а Лиза очень удачно обратилась к греческой мифологии: разве Ули не являл собой современного Орфея, бредущего по подземному царству на встречу с возлюбленной?
Кодовое имя любимой стало для Ули утешением, позволяющим продержаться до ее прихода. Ведь она прислала этих людей, вверила их ему, чтобы он помог им прорваться к лучшей жизни.
– Что ж, – прошептал он, и озабоченные лица членов семьи разгладились. – Наверное, нам лучше спускаться, да?
Ули провел их к подвалу и распахнул дверь. Юрген вскинул голову и ненадолго замер, а потом одним прыжком пересек крошечное помещение и схватил мужчину в медвежьи объятия.
– Ули, – Юрген отстранился, в глазах у него блестели слезы. – Знакомься, это мой брат.
Глава 31
Лиза прислонилась к стене допросной; запястье пульсировало болью. В детстве ее мучили кошмары, как на нее рушатся руины домов, как город бомбят, как в спальню вламываются солдаты с размытыми лицами и ненавистью в глазах. Сколько ночей разбуженный криками Пауль крался к ней на цыпочках по коридору, обнимал сестренку костлявыми руками и утешал, пока она снова не заснет?
«Не отвечай, – велела она себе. – Не поддавайся на провокацию».
– Могу принести тебе лед, – непринужденно предложил Пауль, кивнув на ее запястье, но Лиза ответила таким презрительным взглядом, что он поспешил отвести глаза.
– Зачем ты так поступаешь со мной? И с Руди.
– Я и не жду, что ты поймешь. Моя преданность государству гораздо сильнее семейных уз. Сильнее крови. – На квадратной челюсти брата дрогнул мускул. – Капиталистический Запад хочет высосать нас до последней капли и подчинить себе, а люди вроде Ули Ноймана готовы для этого пойти на очень большие жертвы. Я стараюсь ради выживания нашей страны. Ради сохранения нашего образа жизни.
Он говорил так сухо и безэмоционально, будто магнитофон, и, хотя места в помещении было совсем мало, Лиза принялась расхаживать из стороны в сторону, ощущая собственное бессилие против идейно настроенного брата.
– А мне выживать не надо? А моему сыну?
– Твое выживание зависит от того, что ты нам расскажешь. – Пауль покосился на дверь.
Лиза вздрогнула от его холодного тона. Брат знал о ней все – и хорошее, и плохое, – но принимал такой, как есть, не судил и не высмеивал, понимая, что их разные взгляды на жизнь не стоят и выеденного яйца.
И в какой же момент он решил, что разные мнения о политике перевешивают их с Лизой взаимную любовь?
– Давай тогда я расскажу, что известно нам, а ты заполнишь пробелы в истории. – Он откинулся на спинку стула и легонько постучал кончиком ручки по столу. – Ули Нойман роет тоннель под Бернауэрштрассе из подвала кнайпе на углу Бернауэр и Штрелитцерштрассе. Наши источники утверждают, что у него трое подельников, включая Инге Ольссон. Она пять раз проезжала в Восточный Берлин по шведскому паспорту и трижды встречалась с тобой. – Пауль посмотрел на сестру и недоверчиво скривился. – Ты же понимаешь, насколько опасно копать подземный ход прямо под городскими улицами? Как тебе в голову пришло подвергать себя и Руди такому риску? Ты хоть представляешь, сколько рухнувших тоннелей я уже перевидал за время работы? Поразительно, как этот еще уцелел.