– Когда пацана-автоматчика застрелили, помню, старшина поставил меня на его место. Войска наступали, и я… по-моему, я даже никуда и не целился, не вымерял расстояние. Просто зажмуривался и жал на спусковой крючок.
Он закрыл глаза, погрузившись в воспоминания, и Инге задумалась, сколько лет он держал все эти переживания внутри и говорил ли о них раньше хоть с кем-нибудь.
Впрочем, почти каждый немец его возраста мог рассказать примерно такую же историю.
– Наконец патроны кончились, и нам велели… велели расходиться по домам. Стало ясно, что мы проиграли. Мимо нас проезжали русские танки, которые даже не останавливались, чтобы выстрелить по нам. Но улицы кишели солдатами, всюду что-то горело, рушилось, бомбы взрывались… Мой старшина взял с тела первого попавшегося трупа пистолет и всучил мне. Велел идти домой и защищать родных.
Инге живо представила себе мальчишку в рубашке цвета хаки, и этот образ вызывал глубокую беспросветную тоску.
– Как бы то ни было, я… я опоздал, – снова вздохнул Пауль. – Когда я пришел домой, туда уже нагрянули солдаты.
Он не вдавался в подробности, но Инге и без них поняла достаточно. У него на лице читалось, что тогда произошло.
– После того случая Лиза целый год не разговаривала, – продолжил Пауль. – Даже когда папа возвращался домой из больницы. Она стала… пустой оболочкой самой себя. А когда наконец снова заговорила, то сказала, что не помнит ничего из того кошмара – провал, амнезия, вроде того. Но она молчала целый год. – Он прислонился затылком к забору. – Ей было всего пять лет.
В пять лет пережить такой ужас. Инге вернула Паулю уже почти пустую фляжку, сожалея о собственном ребячливом эгоизме за ужином, когда она жаловалась на семейное богатство и вынужденную помолвку. Разве любые проблемы ее рафинированной жизни могут сравниться с тем, через что прошли Лиза и Пауль?
– Ну да ладно, она все равно толком не знает, что тогда случилось, и никогда не узнает. По крайней мере, от меня. – Пауль выпрямился, и в его голосе пробились жесткие нотки, каких Инге раньше не слышала. – В тот день я пообещал себе, что никому не позволю обидеть сестренку. – Он мрачно опустил взгляд. – Я держу свое слово, насколько могу. И продолжу оберегать Лизу до самой своей смерти.
Инге никогда еще не слышала таких горьких и трогательных историй: детская клятва, данная в самые мрачные, трагические времена.
Она положила ладонь на руку Пауля, и тот вздрогнул, будто уже напрочь забыл о гостье.
– Ты несправедлив к себе, – мягко заметила Инге. – Ты не сможешь защитить сестру от всего. Никто не в силах нести такой груз ответственности.
– Я могу уберечь ее почти от всего. – Пауль мрачно уставился в темноту. – От всего худшего, что есть в мире.
Май 1963 года
Дорогой Ули!
Прилагаю к письму фотографию Руди в его первый день рождения. В обед мы водили мальчика в Tierpark [31], и ему очень понравилось. Особенно обезьяны.
Он уже пошел и начал говорить. Так здорово смотреть, как сын учится новому. Его первым словом было «туда», и он с удовольствием играет с машинками.
Уже самый высокий в ясельной группе. Наверное, вырастет таким же, как ты.
Перед сном я рассказываю Руди, что у него есть храбрый-прехрабрый папа, который живет далеко, но любит его так же сильно, как и я.
Всегда твоя,
Лиза
Глава 43
Ноябрь 1959 года
Инге отдала пальто гардеробщице и, слушая легкие ритмичные удары по малому барабану, пробралась через длинную вереницу людей, ждущих своей очереди у ночного клуба. Инге коротко глянула на часы и отметила, что Лиза опаздывает, но это нисколько не удивляло: подруга вечно не могла сладить с утекающим сквозь пальцы временем, влетала в аудиторию со звонком, да и в паб «У Зигги» приходила из их компании последней. Обычно Лиза оправдывалась тем, что ее постоянно останавливают восточногерманские полицейские и мучают вопросами, зачем ей в Западный Берлин, но Инге подозревала, что подруга просто не умеет правильно планировать день.
Инге подошла к администратору – приземистому мужчине в темном костюме, закрывающему собой двойные двери в зал и тщательно проверяющему по толстой записной книжке бронь. В какой-то момент он оторвался от своего занятия, и Инге лучезарно улыбнулась: она столик не заказывала, но за долгие годы научилась умасливать любых сторожей, вахтеров и метрдотелей.
– Добрый вечер, – поздоровалась она и непринужденно облокотилась о край его стойки, отчего администратор слегка опешил. – Простите, у вас не найдется местечка для нас с подругой? Она сейчас подъедет, и мы хотели бы зайти пропустить по бокальчику…
– Сожалею, но мы пропускаем только тех, кто бронировал столик. – Метрдотель опустил взгляд в книгу. – Все занято. Приходите в другой раз.
Инге такого ответа и ожидала, но сдаваться не собиралась. Она разочарованно поджала губы и демонстративно уставилась на бейджик администратора.
– Магнус, да? Какая досада, Магнус. Сегодня последний вечер, когда моя подруга может как следует оторваться. – Метрдотель нахмурился, и Инге с еще большим нажимом продолжила: – Она дает обет: завтра днем ее посвящают в послушницы.
Администратор покосился на длинный хвост очереди, растянувшийся позади Инге, и с сомнением протянул:
– Ваша подруга решила стать монашкой?
– Разве человек сам решает стать монахом, а, Магнус? – картинно вздохнула Инге. – Это зов свыше. Когда она мне рассказала, я удивилась не меньше вашего, но, полагаю, далеко не все приходят в аббатство уже святыми. Когда она уйдет жить с сестрами в монастырь, я, конечно, буду по ней скучать, но я обещала поддерживать любое ее решение. И в последнюю ночь она хотела покутить на полную катушку. Последнюю ночь, скажем так, мирской свободы, прежде чем начать новую жизнь.
– Ваша подруга собралась стать монашкой и хочет напоследок повеселиться здесь? – по-прежнему недоумевал метрдотель.
Инге вскинула голову и, посмотрев ему прямо в глаза, скорчила невинную детскую мордашку.
– Так вы нас пропустите?
– Посмотрим, что я могу сделать, – помешкав, сдался он.
Инге с довольным видом отошла в сторонку, и тут к ней как раз подлетела Лиза.
– Прости, что опоздала, – выдохнула она, поправляя на плече ремень тяжеленной сумки с учебниками.
– Полагаю, это и есть та самая послушница? – Из-за стойки вышел Магнус.
– Да. – Инге положила ладонь на руку подруги, не обращая ни малейшего внимания на ее изумленно вытянувшееся лицо. – Нам правда очень-очень важно, чтобы вы нас втиснули хоть куда-нибудь. Пусть у нас останутся хорошие воспоминания о сегодняшнем вечере. Даже слов нет, как я буду по ней скучать, когда она даст обет.
Лиза ошарашенно уставилась на администратора, а Инге молча сжала ей локоть, чтобы подыграла.
– Э… Да пребудет с вами мир, – заикаясь, пролепетала Лиза, когда Магнус открыл перед ними двойные двери в зал.
Держа друг друга под руку, девушки прошли за ним в эпицентр грохочущей музыки. Интерьер ночного клуба чудом сохранился со времен Веймарской республики: высоко на колоннах розового мрамора красовались узоры в стиле ар-деко, а над банкетными столами томно склонялись искусственные пальмы. На сцене в глубине зала играл джазовый оркестр из десятка музыкантов, а в самом зале было не протолкнуться от бешено дергающихся в такт людей: американских солдат в форме, банковских служащих и студентов вроде Лизы и Инге, пришедших повеселиться после занятий.
Магнус вел девушек, лавируя между столиками, за которыми почти плечом к плечу сидели посетители.
– Ты сказала ему, что я пойду в монашки? – полюбопытствовала Лиза, наклонившись к уху подруги.
– У них не было свободных мест, – пожала плечами та. – Вот и пришлось импровизировать.
– Ну да, ты любого заговоришь так, что тот обо всем забудет, – фыркнула Лиза.
– Что тут сказать? Это дар, – отозвалась подруга.
Администратор подвел их к крошечному круглому столику у самого края танцпола и галантно отодвинул для Инге стул, а она, перекрикивая музыку, воскликнула:
– Как мило с вашей стороны, Магнус! Спасибо.
– Только… пожалуйста, помолитесь за меня в монастыре, ладно, сестра? Приятного вечера.
Девушки подождали, пока он отойдет на достаточное расстояние, и расхохотались.
– Думаешь, он правда купился? – спросила Лиза.
– Да какая разница? – Инге полистала винную карту, махнула рукой официанту и обвела взглядом толпу. – Что скажешь? Поищем себе компанию?
– Что ж, раз уж я будущая монашка, мне следует вести себя скромно, – усмехнулась Лиза. – Честно говоря, Инге, я тебе удивляюсь…
– Я могу попасть, куда захочу, – перебила та. – Вся соль в том, чтобы найти лазейку.
К ним подошел официант, Лиза заказала шампанское, и он удалился, а она с интересом проводила его глазами.
– Симпатяга.
– Да, но меня не интересуют местные, – пожала плечами Инге. Высокий солдат на другом краю танцпола широко улыбнулся ей, и она ответила ему тем же. Поэтому Инге и рвалась именно в этот клуб в американском секторе города: здесь можно было познакомиться с каким-нибудь красивым янки, который расскажет о жизни в другом полушарии.
– Ох уж эта твоя жажда странствий, – покачала головой Лиза. – А куда бы тебе хотелось поехать больше всего?
– В Африку, – ответила подруга. – Наверное, в Танганьику. С удовольствием прокатилась бы на сафари и посмотрела Дар-эс-Салам.
– Может, если присоединишься к гуманитарной миссии, попадешь именно туда, – предположила Лиза. Официант как раз поставил перед ними по высокому бокалу с шампанским, и она, пригубив напиток, перевела взгляд на танцпол.
– А ты? – поколебавшись, поинтересовалась Инге. – Не хочешь попутешествовать?
– Хочу, конечно, – пожала плечами Лиза. – Вот только в моей ситуации это не так-то просто.
Вопрос Инге мог сойти за едкую иронию, если бы девушки не знали друг друга настолько хорошо. ГДР редко выдавала туристические визы, а если и выдавала, то отпускала своих граждан только в те страны, которые разделяли социалистические идеалы. Однако Лиза очень часто рассказывала, каким видит свое будущее, и ее амбиции и жажда независимости совсем не вязались со строгим восточногерманским режимом.