Даже выйдя замуж, я еще цепляюсь за призрачную надежду, что мы с тобой когда-нибудь снова найдем друг друга. Но мне нужно учиться жить без тебя.
Желаю тебе счастья, дорогой Ули, пусть у тебя все сложится.
Всегда твоя,
Лиза
Апрель 1964 года
Дорогая Лиза!
Не знаю, как написать это письмо (и дойдет ли оно до тебя), но ты имеешь право узнать последние новости.
Мы с Ули решили пожениться.
Это не то будущее, которое планировали мы все: ты, Ули, а тем более я. Но мы с Ули за последние годы сблизились, причем настолько, что сами от себя не ожидали. Он прекрасный человек, и мы отлично уживаемся вместе.
У нас есть дочь Гретхен.
Не берусь судить за Ули, но мне кажется, что его чувства ко мне нисколько не вытеснили из его сердца любовь к тебе. Уж не знаю, смягчила ли я для тебя удар и нужно ли его вообще смягчать, ведь все то, через что мы вместе прошли, осталось далеко-далеко позади. Однако я нисколько не сомневаюсь: если бы жизнь повернулась иначе, вы с Ули до сих пор были бы вместе. Надеюсь, рядом с тобой есть человек, который делает тебя такой же счастливой, как раньше делал он. Человек, чья любовь позволяет тебе относиться к прошлому только как к дорогим воспоминаниям, а не как к болезненным событиям, которые ты по-прежнему прокручиваешь в голове.
Я часто думаю о тебе. Но не о трудных днях после строительства стены, а о времени, когда мы вместе учились в Свободном университете, бросали вызов всему миру. Когда мы были сестрами.
Надеюсь, ты порадуешься за нас с Ули, как я порадовалась бы за тебя.
Мы очень скучаем, и мыслями мы всегда вместе с тобой и твоим сыном.
С огромной любовью,
Инге
Часть четвертая
Глава 45
Июнь 1972 года
Ули шагнул на Курфюрстендамм и, открывая зонтик – на улице моросило, – глянул на руины Мемориальной церкви кайзера Вильгельма. Хоть Ули и презирал формализованный подход к религии, эта церковь с колокольней, похожей на тюбик губной помады, и восьмиугольным нефом, напоминающим пудреницу, была одной из его любимых достопримечательностей Западного Берлина: идеальное сплетение прошлого и настоящего, старого и нового.
Он неспешно двинулся по широкому бульвару, держа над собой зонт; плечо ныло после давнего ранения. По пути Ули наблюдал, как стайки беспечных туристов кинулись спасаться от дождя в теснящихся вдоль улицы магазинах, где в витринах красовались последние модные новинки из Нью-Йорка и Парижа, товары для дома, украшения – в общем, все, что могло привлечь внимание прохожих.
Даже в такую погоду Ули нравилось добираться с работы домой пешком. Он заряжался энергией, гуляя по Западному Берлину, и частенько ловил себя на том, что переносит свои впечатления от самого города, его людей и архитектуры в чертежи мостов. Идеально круглые солнечные очки, которые он видел позапрошлым летом на уличном музыканте, вдохновили его на рельефные изгибы, украсившие консольный мост в Бонне, а широкая, засаженная деревьями аллея вдоль железной дороги нашла воплощение в решетчатом балочном мосте в Мюнхене, где опоры нависали над проезжей частью витой аркой, словно ветви с листвой. За этот проект Ули даже получил награду.
Добравшись до Халензе, он свернул с главного бульвара, оставляя удаляющийся шум Курфюрстендамма позади, и вспомнил о предстоящем ужине. Сегодня у них будет жареная телятина, поэтому Ули заскочил в местный алкогольный магазин взять бутылочку сицилийского красного, зная, что Инге точно оценит «Неро д’Авола» с винодельни, где они в прошлом году отмечали медную свадьбу. В отличие от Ули, жена легко схватывала языки – бесценный навык, приобретенный в частых поездках с «Врачами без границ», – и достаточно владела итальянским, чтобы легко общаться с виноделом; Ули же просто брел следом и наслаждался плодами его труда.
Семь лет брака. «Вернее, уже восемь», – поправил себя Ули. Он измерял годы семейной жизни тем, как росла и вытягивалась их дочь Гретхен, уже такая психологически зрелая, каким он сам себя никогда не чувствовал. На мгновение мелькнула мысль о старшем сыне, Руди. Ему уже почти десять. Каким мальчиком он стал?
Ули круто свернул к Хальберштадтерштрассе, коротенькой улочке в спальном районе, где они с Инге жили с самой свадьбы: взяли в новостройке квартиру с дубовыми полами и широкими окнами.
Инге понимала нежелание мужа оставаться на Бернауэрштрассе и не задавала никаких вопросов. Однако он так и не набрался сил продать ту квартиру, поэтому сдавал ее, надеясь, что когда-нибудь туда переедет Гретхен и построит счастливую жизнь, разогнав жуткие призраки прошлого.
Ули полез в карман за ключами и машинально поздоровался с мужчиной в инвалидной коляске, который ждал кого-то у крыльца.
– Ули Нойман? – Морщинистое лицо старика озарилось улыбкой. – Точно. Так и думал, что это ты.
– Герр… герр Бауэр? – Отец Лизы заметно высох и поседел, но Ули безошибочно его узнал. – Что вы здесь делаете?
– Пожалуй, нам лучше обсудить это за бокальчиком вина, молодой человек. – Рудольф кивнул на бутылку, которую Ули держал в руке.
Ули устроил отца Лизы за пустым столиком на террасе ближайшего ресторана, а сам зашел внутрь, чтобы заказать напитки. Он не решился пригласить Рудольфа к себе домой – не столько из-за Инге, сколько из-за Гретхен, которая могла начать задавать вопросы, на которые Ули пока был не готов ответить.
Стоя в очереди к кассе, он обернулся через плечо: на улице широкие листья каштанов бросали на лицо старика причудливые тени, из-за чего отец Лизы казался лишь плодом воображения.
Надо же, Рудольф Бауэр здесь. После подписания Соглашения о транзитном сообщении между ГДР и ФРГ в 1971 году ездить из Восточного Берлина в Западный и обратно стало чуточку легче, особенно для пенсионеров: им теперь разрешили свободно путешествовать в западную часть города, однако трудоспособным восточным немцам это по-прежнему запрещалось, за очень редкими исключениями. Ули прекрасно знал, почему ГДР не возражает против того, чтобы старики посмотрели мир: если они сбегут, государству не придется кормить лишние рты.
Но это не объясняло самого главного. Зачем Рудольфу понадобился Ули?
Он вернулся к столику, неся бутылку вина и ведерко со льдом, а Рудольф выпрямил спину, чтобы прочитать этикетку.
– Шабли, – одобрительно кивнул он. – А я-то думал, ты больше по пиву.
К пиву Ули не притрагивался с той самой ночи, когда очнулся лежащим на мостовой возле кнайпе «У Зигги».
– Разонравилось.
– Ты волосы отпустил, – заметил Рудольф, разглядывая Ули, пока тот разливал вино. – И бороду. Тебе идет.
– Старшие ребята на работе считают, что я выгляжу как коренной житель Сан-Франциско, – поделился Ули и смущенно потер подбородок с коротко подстриженной щетиной.
– Как хиппи из телевизора, – рассмеялся собеседник. – Но я надеюсь, что тебе удалось добиться в жизни большего, чем всяким молодым туристам, которые приезжают в нашу часть города. Вечно распинаются про мир во всем мире, а сами и пальцем не пошевелят, чтобы хоть что-то предпринять. – Он поднял бокал в вежливом приветствии, сделал глоток и закрыл глаза, смакуя букет. – Блаженство, – заключил Рудольф. – Я уже одиннадцать лет не был в Западном Берлине, но ради такого вина не грех и приехать. У нас продается только грузинское, и хотя за долгие годы я успел попробовать приличное саперави, ничто не сравнится с хорошим французским винтажным купажом. – Он открыл глаза. – Когда мне дали визу, я решил устроить себе небольшую экскурсию. Съездить к призракам прошлого, пройтись по закоулкам памяти, так сказать, – улыбнулся он. – Представь мое удивление, когда я поймал себя на том, что ищу в телефонной книге твое имя.
– Я удивлен не меньше. – Ули отставил бокал. – Почему вы хотели поговорить со мной, герр Бауэр?
– Пожалуйста, зови меня Рудольфом. – Старик положил широкие ладони на стол; правая привычно подрагивала. – В конце концов, не так давно мы чуть не породнились.
– Целая вечность прошла.
– Вот поживешь с мое, и десятилетия начнут проноситься в мгновение ока, – серьезно возразил Рудольф. – Я приехал поговорить о Лизе. Впрочем, уверен, ты и сам догадался.
– А при чем тут она? – Ули впился глазами в ближайший к их столику каштан.
– Та… та история с тоннелем, – замялся Рудольф. – Лиза слала тебе письма, пыталась объяснить, но я… – Он осекся и внимательно посмотрел на Ули. – Тебе пришло хоть одно? А то она толком и не знает, ведь ты ни разу не ответил.
Ули вздрогнул. Ему было по-прежнему неприятно думать о Лизе: о боли, которую она причинила, о ее предательстве и своих страданиях, о своей упрямой любви к ней – все это сплелось у него в голове в тугой клубок.
– Пару писем я получил, – признал он. – Но я не вижу смысла опять мусолить эту тему.
– Может, и вправду не стоит.
Рудольф примолк и сделал еще глоток вина, скользя взглядом по Ули и другим посетителям ресторана, мужчинам и женщинам, которые сидели за бутылками пильзнера и таскали из корзиночки хлеб. Ули начинала раздражать невозмутимость собеседника. Зачем они сидят тут и молчат?
– Как там Руди? – откашлявшись, поинтересовался Ули.
– Веселый малый растет. – Рудольф откинулся на спинку коляски, залез в карман пиджака, достал кошелек, а оттуда – маленькую фотографию. – Такое несет, ушам не веришь, и любопытный, как кот.
Он протянул собеседнику карточку, тот взял ее и постарался подавить вертящиеся на языке резкости.
«Вот не мог же дать просто школьную фотографию!» – с досадой подумал он. Здесь Лиза и Руди вместе сидели на клетчатом пледе, какой берут на пикники; она ладонью закрывала глаза от солнца, а второй рукой обнимала колени – такая же ослепительно красивая, как и в день знакомства с Ули. Рядом с ней был Руди, худощавый смеющийся мальчик с темными волосами, как у отца, и усыпанным веснушками носом, как у матери. Он слегка щурился, и вряд ли от солнца: сын вполне мог унаследовать плохое зрение Ули.