– Давно… давно она замужем? – прочистив горло, выдавил Ули, ткнув пальцем в золотой ободок на пальце Лизы.
– Лиза и Хорст сошлись через шесть – или семь? – месяцев после рождения Руди. Поженились в шестьдесят третьем, – пояснил Рудольф и махнул рукой, мол, оставь фото себе. – Он хорошо относится к Руди, воспитывает его.
Ули снова посмотрел на снимок, внимательно изучая лицо возлюбленной.
– Она счастлива?
Похоже, вопрос был не из легких.
– Она хорошая жена и мать, – после затянувшейся паузы ответил Рудольф.
Он подвинул пустой бокал к Ули, и тот подлил еще вина, смутившись, что забыл о вежливости. Но очень глубоко в душе родилось мстительное удовольствие, что Лиза не слишком-то рада своей нынешней жизни; Ули считал, что после предательства Лизы ей положена именно такая судьба.
Впрочем, он быстро отогнал от себя горькие мысли. Несмотря на то, что между ними произошло, Лиза – мать его ребенка. Разве он не должен желать ей только добра?
– А ты сам-то? Счастлив?
Ули задумался. На самом деле ответ пришел ему на ум моментально, и поэтому стало еще более стыдно за собственную мелочность и слабость.
Он и правда был счастлив: они с Инге прекрасно уживались вместе, и хотя по отношению к ней он не ощущал такого притяжения, такой отчаянной страсти, как к Лизе, у них с женой в доме царила любовь, основанная на дружбе и общей привязанности к дочери.
– Я счастлив, – признался он, – и надеюсь, что Лиза тоже сможет обрести свое счастье.
– Смотри, я на обороте карточки написал свой адрес, – кашлянув, сказал Рудольф и кивнул на фотографию. – На случай, если ты захочешь… пообщаться. Со мной или с ней.
Ули сунул снимок в карман. Он чувствовал себя счастливым рядом с Инге. А если ты доволен нынешней жизнью, какой смысл барахтаться в бесповоротно несбывшихся мечтах?
– Вряд ли это хорошая идея, – возразил он. – Но вы же передадите ей привет?
– Понимаю, – чуть разочарованно улыбнулся Рудольф, но все же поднял бокал и легонько чокнулся с Ули.
Глава 46
На кухне пахло вареной картошкой и курицей на гриле; Лиза бросила в переполненную раковину грязную разделочную доску и замерла, уловив за ароматом мяса что-то едкое, горелое.
Чертыхнувшись, она наскоро вытерла руки вафельным полотенцем и кинулась спасать сковороду с луком, которую оставила на горящей конфорке: планировалось, что лук слегка обжарится на малом огне, но сейчас он безнадежно почернел. Лиза никогда не отличалась кулинарными талантами и так и не освоила навык готовки. Все детство ей внушали, что в социалистическом обществе и дома, и на работе люди разделяют обязанности по-честному, но, хотя Хорст теоретически поддерживал подобные идеи, на практике за девять долгих лет брака внушил ей, что в его картине мира женщина куда больше годится для домашнего хозяйства.
Лиза глянула через раздаточное окно в сторону опрятного стола, накрытого на четверых. И все-таки ее по-прежнему точило подозрение, что она упустила какую-то мелочь, которой за ужином будет очень не хватать…
Цветы! Точно. Георгины, которые она выращивала на балконе, подойдут как нельзя лучше. Лиза забралась на стул, открыла шкафчик над холодильником, порылась в груде пластиковых подставок для яиц, чаш для теста, отодвинула колокольчик, который раз в год крепила на торт в день рождения Руди, и наконец нашла керамическую вазу, которую доставала только для особых случаев.
За спиной раздался звук открывающейся двери, а за ним последовал характерный стук – раз, два, – так сбрасывают обувь.
– Убери в гардеробную, пожалуйста, – попросила Лиза, вместе с вазой слезла со стула и прислушалась, как отъехала створка шкафа.
Вскоре на кухню вбежал Руди и, раскинув руки, бросился матери на шею. Лиза чмокнула его в непослушные вихры и мысленно пожелала, чтобы он никогда не перерос детскую привычку, приходя домой, сразу обнимать маму.
– Как слет прошел?
– Нас учили искать в лесу грибы! – просиял Руди.
Хорст прислонился к косяку и достал из кармана пакет с табаком и трубку.
– Но это же не все, чем вы там занимались, да, Руди? Давай, расскажи маме, что произошло.
Лиза подавила вздох. Записывая Руди в отряд пионеров-тельмановцев, Хорст уверял, что так они с пасынком улучшат взаимоотношения. Однако оба они были совершенно разными и каждый день их общения, похоже, превращался в очередную главу в руководстве, как разойтись во мнениях как можно дальше.
– Мы… – Руди зарделся и принялся мять в руках синий галстук. – Нас повели в лес, и мы с Петером Фишером… ну… поспорили, кто ближе подберется к стене. Но это была просто игра, спроси Петера…
– Крайне опасная игра. – Хорст набил трубку табаком и многозначительно переглянулся с Лизой. – Мы почти час сорванцов искали, и по их милости отряд лишили мороженого, так ведь?
– Но мы хотели посмотреть! – обиженно насупился мальчик.
– Твой отчим прав, – заявила Лиза и, присев на корточки, взяла сына за узкие плечи. Она чувствовала, как взгляд мужа прожигает ей спину. – Барьер построили ради нашего же спокойствия, и пограничники защищают нас от всего плохого. А мешать им очень опасно, понимаешь?
– Пограничники защищают нас от агрессии западных империалистов, – шмыгнув носом, монотонно пробубнил Руди, и Лиза едва сдержалась, чтобы не вспылить. Пионерская организация имени Тельмана обрела популярность во многом потому, что ее участников часто брали на природу и учили полезным вещам, однако у подобного воспитания была немалая цена: школьников настолько зомбировали идеологией, что они начинали говорить шаблонными пропагандистскими лозунгами. Неужели нельзя оставить ребят в покое и дать им нормальное детство?
– Верно. – Хорст выпустил на кухню плотное облачко дыма. – А что мы делаем, когда провинились?
Руди вздохнул и вытянулся по струнке.
– Мы, пионеры-тельмановцы, любим нашу социалистическую родину, Германскую Демократическую Республику, – оттарабанил он. – Словом и делом мы всегда будем защищать наше государство рабочих и крестьян, которое является неотъемлемой частью социалистического содружества стран…
– Молодец, сынок. – Хорст взъерошил Руди волосы, когда тот закончил. – А теперь иди мой руки, а то скоро на ужин приедет дедушка.
Взрослые проследили взглядами за сыном, который ушел в спальню, и когда за Руди закрылась дверь, Лиза облегченно выдохнула.
– Он же не подобрался слишком близко к стене?
– До нее оставалась еще пара-тройка километров. – Хорст наклонился, вытаскивая из холодильника бутылку пива, затем выпрямился, но все же залез внутрь еще раз и вынул вторую для жены. – Ему нужно усвоить урок, вот и все. Нельзя отрываться от коллектива. – Он вручил Лизе холодную стеклянную бутылку. – Вот что получается, если потакать всем детским капризам, ты же понимаешь. Руди слишком себе на уме, и это может сыграть с ним злую шутку.
«В отца пошел», – подумала Лиза, но предпочла промолчать.
Хорст тихонько вздохнул и клюнул ее в щеку сухими губами.
– Пойду тоже приведу себя в порядок, – бросил он. – Ужин вкусно пахнет.
Лиза весь вечер смотрела на георгины, позволяя отцу и Хорсту самим вести разговор – в основном о том, какую излишне экстравагантную развлекательную передачу под названием «Ein Kessel Buntes» [32] стали показывать по телевизору.
Лиза опустила взгляд на тоненькое золотое колечко на безымянном пальце и вспомнила день, когда согласилась выйти за Хорста. Она тогда поддалась уговорам Пауля, считая удачным решением крепкий брак с убежденным социалистом: так никто не заподозрит, что она по-прежнему посматривает на Запад. А Хорст действительно был человеком крепким и надежным. Она считала, что из него получится неплохой муж, правда, трещины в их отношениях проявились еще до свадьбы: жених с невестой оказались диаметральными противоположностями, словно деревья, которые глубоко проросли корнями каждый в свою почву, так, что не вырвешь, но вот почва им требовалась совсем разная.
Не то чтобы Хорст вел себя дурно или не выказывал заботы. Просто ему не хватало страсти, причем во всем: в жизни, в стремлении к счастью, в отношении к Лизе. Она, впрочем, пыталась найти общие интересы и точки соприкосновения с мужем, испробовав рисование, кулинарию и танцы, но любое хобби почти моментально забрасывалось. Сейчас все проявления нежности в их паре сводились к тому, что Хорст небрежно целовал Лизу в щеку, отчего челюсти у нее сами собой сжимались.
Она понимала, что во многих проблемах их брака виновата сама, однако не могла поделиться своими тревогами с мужем: он бы ей не поверил, поскольку искренне считал их семью идеальной.
Пропасть между супругами ширилась по мере взросления Руди: он был любопытным, непоседливым и абсолютно непохожим на Хорста. Лиза всячески старалась приводить домочадцев к единому знаменателю, но задача оказалось непосильной: муж упрямился как баран и ни в какую не уступал.
Она перевела взгляд на Руди, который уже перестал хмуриться после полученных нотаций, вскочил с места и принялся развлекать деда, прикидываясь одним из ведущих новой передачи. Мальчику достались неуемный отцовский оптимизм и приятная внешность: наклон головы, квадратная челюсть и живые серые глаза. Глядя на сына, Лиза видела Ули, ощущая горько-сладкое мучение от постоянного напоминания о нем, болезненного и для нее, и, как она знала, для Хорста.
Лиза честно пыталась наладить нынешнюю жизнь, но это давалось с трудом, когда перед глазами за столом сидело ее прошлое.
– А ты, дедуль? – спросил Руди и снова плюхнулся на стул, тяжело дыша после бурного представления. – Что у тебя на выходных интересненького произошло?
– Ну, вообще-то, я ездил в Западный Берлин, – ответил Рудольф, и Лиза вскинула голову.
– Правда? – Руди завертелся на месте, как щенок. – И что там творится? У всех пистолеты? Все преступники? Капиталисты? – Последнее слово он выплюнул с показным отвращением, будто говорил не о людях, а о тараканах.