– Дорогой, – широко, но не без горечи улыбнулась она мужу, дотронувшись до его руки. – Не хочешь поздороваться?
Хорст отвлекся от разговора с другом и мазнул безразличным взором по Лизе, слегка раздраженный, что она их прервала.
– Разумеется. – Он поднял кружку с пильзнером и повысил голос: – Блудный сын. Рудольф, я надеюсь, что за несколько месяцев в Плётцензее ты наконец-то научился уважать людей и вести себя подобающе. Нет ничего постыдного в том, чтобы ценить тяжелый труд.
Руди, стоящий между дедом и Гердой, оцепенел и механическим голосом выдавил:
– Спасибо.
А Хорст допил пиво до дна и отставил пустую кружку.
– Вот, уже по-человечески ответил, – сказал он не столько Руди, сколько Паулю. – Пожалуй, надо было гораздо раньше его в Плётцензее отправить.
Плечи парня поникли под джинсовой жилеткой, и Лиза рявкнула:
– Хорст!
– Что? – Он перевел взгляд на жену и уставился на нее с до боли знакомым и ненавистным выражением лица, которое всегда принимал, пытаясь перетянуть ее на свою сторону в вопросах воспитания Руди. – Я всего лишь сказал, что учреждение справилось со своей задачей. – Он повернулся к Паулю, напоследок зыркнув на пасынка через плечо: – Кстати, Руди, пока тебя не было, пришла повестка в военкомат. На кухне лежит.
Уж кто-кто, а Хорст умел не просто воткнуть в человека нож, но и провернуть. Хотя все юноши в ГДР считались военнообязанными, было жестоко обрушивать на Руди такую новость именно сегодня.
– Поздравляю, мой мальчик, – искренне улыбнулся Пауль и поднял кружку с пивом. – Мне очень нравилось в народной армии. Лучшие годы в моей жизни.
– Я… я не хочу в армию, – нервно пробормотал юноша, глянув на Лизу. – Я же могу отказаться, да? Могу? Могу не пойти?
– Это всего лишь формальность, – успокоила она сына, положила руки ему на плечи и с ужасом обнаружила, что те трясутся. – Пройдешь собеседование и медкомиссию. Не факт, что тебя призовут, по крайней мере в ближайшие несколько лет. Просто… просто тебя внесут в список.
– Но я… мне же придется в людей стрелять. – Глаза Руди в ужасе округлились. – Если меня поставят охранять стену, мне придется стрелять в людей…
– Нашел о чем переживать. – Хорст переглянулся с Паулем. – К стене отправляют только самых идейных солдат. Тебя же, с твоей репутацией, наверняка сошлют в какую-нибудь глушь.
Испуг на лице Руди перерос в нечто еще более печальное: в смирение. Он молча развернулся на пятках и вышел из квартиры, с тихим щелчком затворив за собой дверь.
Лиза ужаснулась. Да, Руди приносил им много проблем, но пока еще оставался ребенком, а вот Хорст был взрослым. И всерьез наговорил таких слов в столь неподходящий момент!
Но почему она вообще ждала от мужа чего-то другого?
– Я… как мне кажется, ему не терпится увидеться с друзьями, – нарушила изумленную тишину Герда, стараясь разрядить обстановку. Анна же молча включила радио и принялась раздавать всем закуски.
– Обязательно было говорить ему о повестке? – рявкнула Лиза. – Ребенок только-только домой вернулся. Да самое меньшее, что ты мог сделать…
– Я тебе миллион раз повторял, что не желаю тепло его встречать, – твердо оборвал ее Хорст, и его спокойствие взбесило ее еще больше. – Тоже мне подвиг – выйти из колонии для несовершеннолетних! Вот что бывает, когда потакаешь буржуйским наклонностям.
У Лизы руки чесались придушить мужа за такую черствость, но рядом стоял Пауль, наблюдал за ними, оценивал.
– Мне… мне нужно подышать.
Она выскочила на балкон, дрожа от накопившейся ярости, и облокотилась на перила, успев заметить, как Руди выбежал из здания и кинулся прочь. «Это я виновата», – подумала Лиза, глядя ему в спину. Было неправильно сразу после Плётцензее устраивать вечеринку, загонять сына в гостиную, где полно родственников, и ждать, что он станет поддерживать светские беседы. И уж тем более неправильно было позволять Хорсту без предупреждения вываливать на Руди новость о повестке в военкомат. Лиза планировала, что сегодня они соберутся всей семьей, обласкают мальчика, покажут, что любят и ценят его, – и что в итоге получилось? Она ведь могла предугадать, что Хорст на корню зарубит ее намерения.
Лизе хотелось броситься за сыном, извиниться перед ним, но она так и не решилась. Он наверняка отправился на встречу с друзьями возле Бранденбургских ворот.
Дверь распахнулась, и на балкон вышел Пауль.
– Я подумал, тебе не повредит, – сказал он и аккуратно поставил на перила бокал вина.
– Спасибо. – Лиза вытерла некстати выступившие слезы и взяла напиток. – Все нормально, Пауль, можешь идти к остальным.
– Точно? – засомневался он.
– Я просто устала. Честно. Иди в дом, Пауль.
Но, к ее огромной досаде, он опустился на складной стульчик, который Лиза поставила среди горшков с георгинами. Все эти годы брат пытался возродить с ней отношения, разрушенные еще в шестьдесят втором, но избегал единственно правильного поступка: честного и откровенного разговора с ней о случившемся. Он просто вел себя так, будто они и не встречались в застенках Штази, будто Лиза выдумала тот инцидент и поругалась с Паулем из-за собственной злости и капризов. Она всячески старалась избегать общения с ним, выстраивала отношения с другими родственниками так, чтобы держаться от него подальше, но он настойчиво и неуклюже навязывался ей в качестве доброго старшего брата, каким действительно был в свое время. Отправил ли он Ули хоть одно из ее писем? Или они стали своеобразными ступеньками в его карьерной лестнице в рядах Штази?
– Повестка правда ничего не значит, – заметил он. – До призыва еще уйма времени. Руди же и восемнадцати пока нет.
– Но когда-нибудь его призовут. – Лиза понимала, что Пауль точно не тот человек, с кем стоит делиться тревогами, но боялась, что если сейчас же не выговорится, то просто взорвется. – Ты еще не слышал, что он говорил в машине, какую… какую безнадегу чувствует. А теперь его опять хотят куда-то забрать, отправить в какую-то часть за тридевять земель…
– Ты его мать. Это нормально, что ты волнуешься, – тяжело вздохнул брат у нее за спиной. – Но ты же понимаешь, так закаляется характер. Подальше отсюда, подальше от антисоциальных элементов, с которыми он якшается… может, именно армия ему и нужна, чтобы стать порядочным гражданином, приносящим пользу обществу.
Руди, которого Лиза привезла домой из Плётцензее, казался лишь призраком того себя, каким он попал в колонию. А что от него тогда останется после полутора лет в армии?
Но Лиза и так вывалила на брата слишком много опасений, чтобы озвучить еще и это.
– Наверное, ты прав, – осторожно произнесла она. – Я просто… просто хочу, чтобы он был счастлив.
– А я хочу, чтобы была счастлива ты. – Пауль поднялся со стульчика и встал рядом с ней, положив руки на перила. – Я знаю, что у вас с Хорстом в последнее время что-то не клеится. Возможно, возвращение Руди станет для вас началом нового этапа. Для вашей семьи в целом.
Лиза честно старалась избегать лишних конфликтов, но безучастный тон брата вывел ее из равновесия.
– А ты что теперь, заделался не только агентом Штази, но и семейным психологом?
– Я лишь хочу, чтобы ты была счастлива, – после долгой паузы повторил он.
Ну конечно, старая песня, заезженная пластинка. И почему Пауль считает себя ответственным за то, станет Лиза счастливой или нет?
Впрочем, ответ она и так знала, но легче ей от этого не делалось.
– У нас все хорошо, Пауль. – Она повернулась к нему, крепко схватив бокал за ножку. – Почему ты так хочешь вмешаться в наши с Хорстом отношения? Я-то в твой брак не лезу.
– А лучше бы лезла, – мягко возразил брат, и нотки сожаления в его голосе повергли Лизу в замешательство. – Я скучаю по тебе. По нашей дружбе.
– Зря, – огрызнулась та. – Ты сам разрушил нашу дружбу, так что нечего прикидываться, будто дорожил ею.
– Может, тогда по-человечески поговорим о твоем сыне? – предложил Пауль; нежные и ласковые интонации бесследно испарились. – Он уже давно отбился от рук, и раз уж сейчас сбежал после слов Хорста, следовательно, месяцы в Плётцензее его ничему не научили. Знаю, что ты мне не поверишь, но я вообще-то годами из кожи вон лезу, чтобы вытаскивать Руди из неприятностей. Чтобы его обезопасить.
– Сломить его дух…
– Умаслить нужных людей! – припечатал брат. – Почему, по-твоему, Руди так долго сходило с рук вызывающее поведение? Потому что я вмешивался, годами оберегал его от самых суровых наказаний.
Он примолк, будто ждал от сестры благодарности, но тщетно.
– Когда Руди арестовали, я сумел нажать на рычаги и договорился, чтобы его отправили в Плётцензее, а не куда похуже, – продолжил Пауль. – Но если он и дальше будет выкаблучиваться, моего влияния не хватит, чтобы его выручить. Парню уже почти восемнадцать, и, если он не способен держать себя в узде, армия – это еще не самое страшное, что его ждет. – Он помрачнел, и Лиза догадалась: хоть Пауль и старался вытащить Руди из-под удара, ситуация сложилась очень серьезная. – Если ты не заставишь сына подчиняться правилам, когда-нибудь наступит день, когда я больше не смогу его прикрывать.
Глава 52
Декабрь 1979 года
Ули шагнул в прихожую, наполненную восхитительным ароматом блюда, томившегося на плите. Он прошел на кухню и увидел у стола Гретхен, которая резала душистые травы, поглядывая в поваренную книгу, прижатую разделочной доской.
– Ригатони с рагу из ягненка, – пояснила дочь и протянула Ули деревянную ложку, чтобы попробовал. Два месяца назад они взялись осваивать кулинарное искусство и готовили по рецептам из книг, выбирая кухни тех стран, куда ездили с Инге: итальянскую, французскую, бирманскую, танзанийскую. Иногда, как сегодня вечером, они стряпали ужин по очереди, но Ули больше нравилось заниматься готовкой вместе с Гретхен, делиться воспоминаниями, едой, мыслями.
Соус получился насыщенный и ароматный, изысканный и прекрасно сбалансированный – Ули со своими скудными навыками не сумел бы так точно воссоздать вкус.