Уже не в первый раз он пожалел, что сам не поехал в Восточный Берлин за Лизой и Руди. После ареста Юргену пришлось сдать Ули как одного из своих пособников, но вот Вольфа он от Штази спас, поэтому тот вполне мог пересекать границу, в отличие от Ули, которого в ГДР не пускали.
Дверь отъехала в сторону, и на балкон вышел Юрген с двумя бутылками колы в руках.
– Подумал, ты захочешь взбодриться, – сказал он, протянув одну Ули. – Гретхен ясно дала понять, что у меня лучше получается опустошать бутылки, чем делать соус. Но когда она переведет всю чистую посуду, мне придется вернуться на кухню.
Он открыл колу, устроился на стуле напротив Ули и вытянул ноги, совершенно безмятежный и невозмутимый.
Ули провел пальцем по этикетке и принялся отдирать ее коротко обрезанным ногтем, уже слыша в голове ласковый, но строгий голос Инге: «Господи, да возьми же стакан!»
Внизу по дороге проползла еще одна машина, и Ули разочарованно определил в ней «вольво».
– Как тебе удалось?
– Что? – покосился на него Юрген.
– Когда ты сидел в тюрьме… как тебе удалось продержаться там столько лет, даже не зная, сможешь ли ты когда-нибудь вернуться?
– Точно так же, как и тебе, когда ты целых полгода каждый день спускался рыть тоннель, – задумчиво отозвался Юрген, откинувшись на спинку стула и приподняв бутылку. Ули чокнулся с другом своей колой. – Надо просто верить, что рано или поздно все получится.
В залитой светом гостиной у них за спиной появилась чья-то тень, и Ули вскинул голову: в дверном проеме стояла Гретхен, прислонившись к косяку.
– Ну что?
– Пока ничего. – В отсутствие Юргена, который отвлекал ее разговорами, Гретхен тоже начала нервничать и присоединилась к балконной вахте, а Ули поднялся со стула и приобнял дочь. Получится у Вольфа или нет, но ему, Ули, надо оставаться сильным и служить дочери опорой. – Они справятся, liebchen. Все будет хорошо.
Услышав, как на их улицу повернул очередной автомобиль, Гретхен опустила голову, а Юрген вскочил с места.
– Что ж, – протянул Ули, увидев, как к дому медленно подкатил синий «фольксваген» Инге. Мужчина выбросил окурок прямо в бутылку с колой и скомандовал: – Пошли.
На дрожащих ногах он спустился по лестнице, так крепко цепляясь за перила, что едва не оторвал их от основания. Машина стояла под горящим фонарем, и салон тонул во мраке, однако Ули рассмотрел внутри Вольфа, склонившегося над приборной панелью и настраивающего радио.
Ули схватил Гретхен за руку и сбивчиво спросил:
– Вы все… вы оба?..
– Минуточку.
Раздался щелчок, и долговязый Вольф выбрался из маленького авто, а Юрген кинулся к пассажирской двери, чтобы помочь приподнять заднее сиденье.
Из потайного отсека показался высокий парень в клетчатой рубашке и джинсовой жилетке; после двух часов, что ему пришлось лежать в темноте, согнувшись в три погибели, он выглядел бледным, да и ноги его не держали. В свете фонаря Ули впервые сумел как следует рассмотреть сына, и сердце у него затрепетало при виде темных кудряшек и серьги, поблескивающей в носу, по форме таком же, как у Лизы.
Руди нетвердо двинулся вперед – затекшие конечности кололо иголками, – и Ули поймал сына, помог ему выпрямиться и заключил в объятия, которых ждал семнадцать долгих лет.
Затем он отстранился. Они оба плакали, и от этого сходство между отцом и сыном ощущалось еще заметнее.
– Гретхен, – объявил Ули, – знакомься: это Руди. Твой брат.
Глава 57
Лиза проснулась ни свет ни заря и теперь наблюдала, как робкий солнечный свет вдыхает жизнь в нарисованные на обоях ивы. В такую рань ничто не нарушало утреннего спокойствия: соседи сверху не расхаживали по комнате, из-за стенки не доносилась музыка, а в гостиной не бубнил телевизор. Тишина, разве что Хорст еле слышно посапывал рядом.
Лиза вот уже пятнадцать лет просыпалась в этой квартире – пятнадцать лет воспоминаний, причем необязательно плохих. Здесь она смотрела «Песочного человечка» [42] с шестилетним Руди на коленях, устраивала за квадратным столом ужины вместе с отцом и Гердой, за которыми засиживались допоздна и много смеялись. На Рождество чокалась рюмкой шнапса с Хорстом, когда Руди, восторженно дожидавшийся Вайнахтсмана [43], все-таки уходил спать; притворно возмущалась, когда муж за настольной игрой ловил ее на жульничестве, а потом хватал на руки, перекидывал через плечо и уносил в комнату.
Почему же сейчас, в самом конце пути, Лиза могла думать лишь о тех чудесных мгновениях, что провела здесь?
Пять дней назад она вернулась с озера Флакензе с таким ощущением, будто отрубила себе руку. Хорст, верный себе, особо не удивился, что Лиза пришла домой без Руди: она соврала, что сын решил провести выходные со своей девушкой, и муж легко купился. Лиза думала о Ренате, возлюбленной Руди, но боялась открыть ей правду: было слишком опасно рассказывать, что его поставили перед выбором и не дали ему времени на размышления.
Конечно, если считать, что через стену Руди все-таки перебрался. Лиза никак не могла узнать точно: сейчас и ему, и Ули было бы слишком рискованно с ней связываться. Нет, оставалось только верить, что Руди и Вольф беспрепятственно выехали в Западный Берлин. Именно эта вера и поддерживала в Лизе хоть какие-то силы, хотя в последнее время она едва не срывалась в слезы, скучая по сыну.
Хорст со вздохом перекатился на спину, расслабленный и беззащитный во сне. Здесь, в постели, он всегда казался Лизе гораздо мягче, гораздо человечнее, чем тот полуробот, которого она видела днем.
Когда они только-только поженились, Хорст еще показывал Лизе свою ранимую сторону, но со временем совсем очерствел. Сейчас, к сорока семи годам, он достиг своей цели: стал идейным партийцем, верным государству и Штази, – человеком, который уж точно не сумел бы найти дорогу к сердцу Лизы.
Между супругами стояло слишком много разных людей и мнений, чтобы выстроить по-настоящему крепкий брак.
Лиза осторожно положила руку Хорсту на грудь.
Тот довольно выдохнул, открыл глаза и хриплым со сна голосом спросил:
– Что такое?
– Ничего, Хорст, – она чмокнула его в щеку, – ничего.
Когда Хорст ушел на работу, Лиза достала сумочку и сложила туда самое необходимое: фотографии Руди, отца и Герды и письмо, которое Пауль отдал ей в день своей свадьбы с Анной. Лиза заколебалась, стоит ли оставлять мужу какое-то послание, но в итоге решила этого не делать: что тут скажешь, если ее поступки будут говорить громче и яснее любых слов?
Напоследок она оглядела квартиру и посмотрела на часы. Было пока достаточно рано, чтобы на маленьком «трабанте» влиться в утренний час пик и смешаться с тысячами других снующих по городу машин, направляясь на Флакензе, чтобы встретиться там с Вольфом. Лиза вспомнила про свое скромное ателье, которое придется бросить: незаконченные заказы так и останутся висеть на вешалках в ожидании, когда придет другая портниха и дошьет их. Клиентки не поймут, с чего вдруг Лиза решила сбежать, но вот Герда точно примет ее сторону.
Лиза взяла ключи от машины и тут же застыла как изваяние: в дверь постучали.
Пришлось открывать: не прыгать же с седьмого этажа, тем более что незваный гость наверняка слышал, как она копошилась в прихожей.
Дрожащими руками Лиза распахнула дверь.
– Доброе утро. Прости, что так рано. – Пауль нерешительно умолк, и хотя Лиза понимала, что он ждет приглашения войти, она была слишком потрясена и не могла стряхнуть оцепенение.
Он с мрачным видом склонил голову набок.
– Я бы предпочел не вести такие разговоры в подъезде. Можно войти?
Лиза провела его в гостиную, ужасаясь тому, как официально брат держится. Они ведь не виделись с того дня, когда Руди выпустили из Плётцензее.
«Может, ничего и не случилось, – в отчаянии думала она. – Вдруг он просто заскочил за сахаром?»
– Я правильно понимаю, что Хорст ушел на работу? – Пауль по пути окинул взглядом коридор.
– Ты же его знаешь, – сухо хохотнула Лиза. – Он жаворонок.
– Верно. – Брат вскинул подбородок, обшаривая глазами квартиру. – А Руди? Ты ведь уже несколько дней его не видела, так?
Врать не имело смысла, тем более Паулю, который даже после стольких лет знал ее лучше прочих. На мгновение ей почудилось, что она опять сидит в той допросной и брат придвигает к ней напечатанную на машинке присягу. И как Лиза снова оказалась в той же ситуации – на пороге будущего, дорогу к которому преграждает ей родной брат?
Однако нынешний Пауль изрядно отличался от прошлого: теперь он сутулился, в глазах поселилась неуверенность. Лиза шагнула к нему поближе и поняла, что́ он так тщетно пытался скрыть.
Пауль именно спрашивал, где Руди, и действительно не знал точного ответа. Лиза не сомневалась: если бы сына поймали на границе, брат сейчас вел бы себя совсем иначе.
Или он блефует? Да какая разница?
Она и так однажды своей подписью обменяла собственную жизнь на сына. Но раз Руди уже спокойно перебрался в Западный Берлин, Пауль больше не имеет над ней никакой власти и не может ничем ее шантажировать.
Лиза закрыла глаза, чувствуя, как на нее накатывает блаженная волна облегчения.
– Значит, он с Ули. Отлично.
– И это после всего того, что я для тебя сделал, – пробормотал Пауль, слегка переменившись в лице. – Сколько любви я тебе дал… и вот как ты мне отплатила.
Он опять сел на своего конька, но Лиза только сейчас по-настоящему услышала смысл его слов.
– Какой любви? – парировала она. – Разве то, что ты со мной сделал, – это любовь, Пауль?
– Я тебя защищал! – Багровея на глазах, брат шагнул вперед, затем еще, и Лиза попятилась. – Я от столького тебя защищал, Лиза: от тюрьмы, от разлуки с ребенком, от твоей безрассудности. Я заботился о нашем отце, я нашел тебе хорошего мужа, я постарался, чтобы тебе дали работу в ателье, а не отправили на фабрику… – Он осекся и провел рукой по волосам, по-прежнему светлым и густым, ни проплешинки, прямо как в двадцать. – Да если бы ты знала, сколько всего я для тебя сделал за эти годы… Я тебе слова дурного не сказал, а ты мне отвечала только злобой и презрением! А я ведь ничего не просил, хотел только, чтобы ты была счастлива!