Взял пакет дрогнувшей рукой и, присев на край кровати, раскрыл, да так и замер. Комок в горле не давал сказать слова благодарности.
— Вам не нравится, — расстроенно прошептал Максимка.
— Что ты! Это самый лучший подарок, который я получал в жизни. Серьезно… — сиплым от волнения голосом попытался убедить сына в обратном. — Сядь рядом, давай посмотрим вместе, а?
Мальчишка засиял как медный пятак, быстро уселся напротив, забрал пакет и просто вывалил все его содержимое на покрывало. Там были несколько коробочек конфет "Кедровый грильяж" с разными начинками из лесных ягод, еще какие-то конфеты, баночка варенья с шишками, пакет Иван-чая и металлическая статуэтка животного. Макс ее протянул мне со словами:
— У них в городе есть памятник "Счастью", мы к нему ездили. Он даже поет… Вот, привез вам маленькую копию "счастья".
Я не мог произнести ни слова… Молча взял статуэтку, как оказалось, волка, сидящего на постаменте с табличкой: Памятник Счастью "Щас спою…!".
— Мне безумно приятно, что ты вспомнил обо мне… У меня нет слов… Я поставлю волка на свой рабочий стол, чтобы он был всегда со мной рядом, а сладости мы съедим вместе. Идет?
Максимка радостно закивал и принялся складывать сладости обратно в пакет.
— Скажите, а когда вы с моей мамой поженитесь, у нее какая будет фамилия?
— Моя, — ответил, уже догадываясь о следующем вопросе.
— А у меня? — немного помедлив, Макс все же задал его.
— Я бы очень хотел, чтобы и ты носил такую же фамилию, но если ты думаешь иначе, настаивать не буду, — и пристально посмотрел на него, ожидая следующей реплики от ребенка, но так и не дождался.
Максимка закусил нижнюю губу и не произнес ни слова, усиленно о чем-то думая. Немного был удручен этим, но дергать его не стал. Пожелав спокойной ночи, ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Дни полетели своим чередом, неделя закончилась так быстро, что я даже не успел оглянуться. В пятницу созванивался с отцом, но разговора как такового не получилось. Он был с матерью и, судя по всему, они скандалили в очередной раз, я слышал ее возмущенные крики.
В воскресенье утром в Майами улетели Николай Сергеевич и Ребекка. И мы таки, наконец-то, перебрались обратно ко мне в квартиру. Макс, облюбовал себе комнату на первом этаже, Лера вернулась в нашу спальню. Сделка по продаже была назначена ровно через декелю в понедельник, а в выходные Валерия собирались организовывать поминки. И буквально спустя несколько дней они с сыном тоже улетали… Гнал от себя эту мысль, как мог, но она не давала мне спокойно думать, есть, спать, дышать… Словно раскаленный металл жгла меня изнутри.
С отцов все же получилось встретиться буквально за день до отъезда моей семьи. Он сам позвонил и пригласил на обед. Заходя в его любимый кабинет в ресторане, я заметил и тени, залегшие под глазами, и морщины, более четко проявившиеся на лбу, и общий изможденный вид.
— Неважно выглядишь, отец, — и пожал протянутую руку.
— Я тоже рад тебя видеть. Как дела?
— Лучше, видно, чем у тебя… — и помедлив, добавил: — Валерия с Максимом улетают через день, а ты даже внука вживую не видел.
— С чего ты так решил?
— Серьезно? — получив утвердительный кивок, уточнил: — И когда же это ты интересно успел?
— Как-то подъезжал к вашему дому и видел Леру с ребенком, куда-то спешащую. Просто окликать их не стал… Зачем привлекать к нежелательному человеку внимание.
От его слов мне стало не по себе. Почувствовал себя скотиной. Все-таки он ждал тогда от меня слов хоть каких-то поддержки, а я не смог их подобрать.
— Ты не являешь для меня, как ты говоришь, нежелательным человеком.
— Не для тебя, а для них… Стас, я все понимаю, не надо ничего говорить, я позвал тебя не за этим.
— Не понял? А что произошло?
— Твоя мать уехала.
— Куда?
— Улетела лечить нервы в Болгарию… Мы расходимся.
— Отец, с чего вдруг такие перемены?
— Ты оказался во всем прав… Последние полгода, когда ты был в Турции, я почти не жил с ней. Купил квартиру и обитал там… В дом к ней приезжал, только по необходимости. Внешне мы сохраняли семью, но таковой, как ты уже знаешь, не являлись никогда.
— Понятно. И дальше что?
— Развод, раздел имущества, одинокая старость.
— Вот давай только без драматизма, ладно? Как там, у почтальона Печкина: "Я на пенсию выхожу, жить только начинаю!" Замени "пенсию" на "развод" и вуаля! Почти жизненный девиз. Бери и пользуйся.
— Спасибо, сын, утешил.
— Обращайся, если что, чем смогу, помогу.
Мы обсудили еще кое-какие вопросы касательно работы, больше не возвращаясь к этой теме. Перед тем как уйти, предложил отцу:
— Пап, если есть желание, то можешь прийти их проводить. Рейс и время вылета я сообщу.
— А Валерия не будет против?
— Ну, во-первых, я ее предупрежу, а во-вторых, ты же недлительное время будешь… Или можешь прийти ко мне в квартиру незадолго до нашего выезда.
— Хорошо… Спасибо.
Подошел, обнял его. Мне бы очень хотелось, чтобы его приняла моя семья. Да, он наделал ошибок. Да, он был во многом неправ. Но, я верю, что он раскаялся…
Рассказав Валерии о нашей с отцом встрече и состоявшемся разговоре, получил поддержку с ее стороны на ознакомительно-прощальную встречу внука и деда.
Направляясь в аэропорт, я не специально, но притормаживал, словно это могло отсрочить их исчезновение из моей жизни. Моя девочка заметила мои ухищрения и нежно погладила по щеке.
— Стас, успокойся… Все будет хорошо, слышишь?
Лишь кивнул, мельком глянув в зеркало заднего вида на сына, который рассматривал подарок деда. Кстати, встреча их прошла на удивление очень хорошо. Максим принял моего отца спокойно и доброжелательно, хотя я очень переживал по этому поводу. Но ребенок даже попросил у него номер телефона, чтобы он мог иногда звонить ему по скайпу, если, конечно, дед не возражает. Описать эмоции своего бати, я не берусь. Одни лишь слезы радости, которые он пытался скрыть, говорили о многом.
Несмотря на все мои манипуляции на дороге ехать медленнее, аэропорт показался, на мой взгляд, слишком быстро.
С сыном мы попрощались, договорившись звонить каждый день по скайпу. Настал черед моей малышки… Обнял, крепко прижав к себе, вдыхая ее аромат. Дышал и не мог надышаться.
— Любимый, мы тебя очень будем ждать, — прошептала Лера мне в губы и нежно поцеловала.
Я едва смог заставить себя разжать руки и отпустить. Смотрел, пожирая глазами их удаляющиеся фигурки. Наблюдал, как они пошли на регистрацию рейса. Вдруг, Максим, что-то сказал Лере, развернулся и побежал в мою сторону. Она отошла от двери, чтобы не мешать другим пассажирам, но подходить не стала. Я раскрыл объятия и подхватил сына на руки.
— Что случилось? Ты что-то хотел?
— Да… Я хотел вам сказать… то есть тебе… В общем… — запинаясь, сбивчиво пытался объяснить он. — Я очень хочу фамилию, как у мамы… и буду очень ждать вас… то есть тебя… папа.
Это слово я даже не мечтал услышать в ближайшем времени. Поставив Макса на землю, обхватил его лицо ладонями и посмотрел в глаза.
— Я приеду так быстро, как только смогу… Но обещаю, что Рождество и твой день рождения мы отпразднуем все вместе. Ты мне веришь?
— Да.
Отпустил, а сердце рвалось к ним… Их уже давно не было видно, они спустились в накопитель, а я стоял и смотрел в одну точку. Затем подошел к окну, провожая взглядом все улетающие самолеты, мечтая, чтобы эти месяцы пролетели как один миг.
Эпилог
"В мире зла, глупостей, неуверенности и сомнений, называемых существованием, есть одна вещь, для которой еще стоит жить и которая, несомненно, сильна, как смерть: это — любовь"
Генрих Сенкевич
Стас (шесть месяцев спустя)
Аэропорт Домодедово… Я так же как и в тот раз стою и смотрю на улетающие самолеты, разница состоит лишь в том, что теперь я улетаю сам. Посадку еще не объявляли и есть немного времени на чашку кофе и сигарету, наконец-то позволив себе небольшую передышку.
Эти шесть месяцев ожидания были самыми долгими и тяжелыми в моей жизни. Время тянулось очень медленно, складывалось впечатление, что оно замерло. Остановило свое движение… но только для меня. Я словно со стороны наблюдал за тем, как вокруг бурлит жизнь, а я нахожусь в вакууме, куда не попадают ни звуки, ни запахи, нет ни времени, ни пространства, НИ-ЧЕ-ГО!.. Ничего, кроме дикой тоски и одиночества.
Наше общение с Лерой и Максом сводилось к скайпу, СМС и телефонным звонкам. Но как же невыносимо мало мне было этих крупиц нашей близости. И это несмотря на то что мы созванивались ежедневно, разговаривали по часу, а с ребенком бывало и дольше, но сей факт нисколько не облегчал ожидание, а лишь усугублял его. Одиночество давило железобетонной плитой.
Домой совсем не хотелось возвращаться, там все напоминало о них. За какой-то ничтожный промежуток времени это помещение перестало быть лишь моим. Но сложнее всего было заставить себя заходить в нашу с ней спальню, теперь я ее иначе и не называл, только так: наша спальня… Наша квартира…
Первая же ночь после их отъезда расставила все на свои места, ясно давая понять, что без Леры ночевать там больше не смогу. И я перебрался в комнату, которую облюбовал сын, но при этом менять постельное в спальне домработнице запретил, даже если ей это и показалось странным, то она никак не отреагировала, лишь утвердительно кивнула, что поняла меня и приняла информацию к сведению.
Когда же мне становилось совсем невмоготу, вот тогда я и отрывался… Заходил в эту чертову спальню и ложился с той стороны, где обычно раньше спала Валерия, утыкался лицом в подушку и дышал… Только здесь я и мог дышать нормально, полной грудью. Понимал всю дикость происходящего, но ничего не мог с собой поделать! Словно псих повторял это из раза в раз.
Даже не верится, что когда-то я кайфовал, просыпаясь один. Сейчас же хотелось выть, открывая утром глаза в квартире и не слышать никаких звуков. Вакуум. Тишина била по нервам. Завтракал я теперь где угодно, но не дома, в принципе, как и обедал и ужинал тоже.