Ох, да что ж это я уже?!
— Я предложила им, чтобы мы с тобой отправились на 370183-ый и с его ферм привели сюда новых животных, — говорю я, потряхивая небольшой кувшин со стола.
Кувшин пустой.
— Со мной? — она таращится, как недавно на молнии в первом переходе. — Со мной? Привели?!
— Не трепещи, я тоже никогда еще с третьим не ходила.
— Как же мы им поможем, если сами, неумелые, сгинем?!
— Не кричи. — Я отвлекаюсь от поисков воды, наклоняюсь к Сатс и, помучив ее паузой, продолжаю: — Моя… наша Старшая сказала мне недавно: «Сила не в том, чтобы помогать. Сила в том, чтобы сохранить». Мы сохраним. И даже более того. Мы приведем сюда наших. Вернее, они сами сюда рванут, едва только узнают, что тот, кого мы ищем… Ну, ты понимаешь… Что он — вот здесь. И он найден. Понимаешь — най-ден.
Она сначала смотрит на меня, не веря, приоткрыв рот. Длинные волосы гибкими волнами застыли на ее плечах — красиво, как у статуи, которую я видела однажды на ныне закрывшемся…
Потом все приходит в движение, рассыпается — Сатс моргает, всплескивает руками и восклицает:
— Хороший ход! Но как же… Ведь надо будет предъявить! Ты же понимаешь, назвался крысой — жди кота.
— Рада, что ты не забываешь ученических шуток, Мастер Сатс.
Это чудо набирает воздуха, чтобы продолжить бурную речь, но отвлекается, сбитая:
— Каких шуток?
О как! Слова запомнили, а историю уже забыли. Что они там на Первом сохраняют вообще?
Я могла бы ей рассказать про то глупое и страшное приключение двух природных врагов, но сверху раздается эхо гулких шагов.
Тянуться не надо. Чем-то острым, жадным, чем-то новым я чую — это не сторож, это не стражник. Это спускается к нам тот, кто уже много оборотов никуда не спускался.
Он возникает на границе света и словно бы стремится заполнить собой всю темницу. Кажется, что круги силы расходятся от него в ритме биения его сердца. Это тяжелое бух-бух-бух катится перед ним, доходит до нас с Сатс. Но мне уже знакомо, как начинает шуметь в ушах, а мой Мастер теряется, цепенеет и, распахнув рот, взирает со своей скамеечки на высокого могучего мужчину. На щеках ее зажигается румянец, а в зрачках заплясали еще два огонька от свечи.
Ай, плывет молодежь!
А ведь это он еще не в полном официальном виде. Сейчас нет огромного головного украшения, нет большого плаща, который, если на меня набросить, я не то чтобы пройти, вылезти из-под него не смогла бы без чужой помощи. Черная длинная рубаха натягивается при вдохах на его широкой груди. Большие сапоги с рыжими меховыми вставками по-хозяйски ступают на землю тюрьмы.
Рисунки на месте, но по тому, как опустились и помутнели белые завитки во внешних уголках глаз, догадываюсь, что это не татуировки, а нарисовано. Наверное, утром подведут, чтобы свежий взгляд…
Я смотрю ему прямо в лицо. Он не отводит от меня взгляда, хотя мог бы поинтересоваться, что за вторая из Ходящих.
А та-а!..
«Рот закрой!» — хлещу я коротко, и мой Мастер улавливает не мысль, но настроение. Медленно подтягивает челюсть и придает себе кое-какой солидный вид. Вроде даже успокоилась, поняв, что нам будет что предъявить, когда придет сотня котов.
— Не спится или нас хочешь постеречь? — интересуюсь я самым пустяковым тоном.
— Сейчас люди увидели дно у своих бочек и корзин, — отвечает он невозмутимо. — Они злы и напуганы и не слышат даже себя.
Киваю. Значит, все-таки мы тут застряли, и вскоре придется пробивать землю. С риском увязнуть, конечно, но на несколько ударов сил хватит. Иначе не выберемся, что бы там Сатс ни вещала про результат, и пусть даже от меня не будет в этом пробивании никакого толка. Никогда я не пробивала даже одного роста, всегда это делала Крин; ведь если в паре полукровка, то полному силы приходится тянуть за двоих.
— Плохие новости ты принес. Что, если я сейчас схвачу свою помощницу и…
Он делает шаг влево от выхода на лестницу и плечом упирается в толстый прут решетки:
— Я помню, что не стоит вынуждать Ходящих прокладывать путь. Они могут проложить его под корень.
— Ты помнишь больше, чем твой народ, — говорю я, чувствуя, что его слова гасят во мне раздражение, словно бы ведро воды на свечу вылили.
— Я больше храню, и в том тоже моя сила и власть. Какое бы решение я ни принял, ему подчинятся… Меня не станет — ничего не изменится… Всегда будут те, кто ищет сильных, кому можно довериться. Всегда сильные ищут тех, кто в них верит…
И когда я снова в плену этого обволакивающего голоса и готова одернуть себя — «Прикуси губу!», — он напоминает четче:
— Мы говорили о разведке.
— Разведке? — едва слышно встревает Сатс.
— Да, на трехсоттысячный, я же тебе говорила, — торопливо отзываюсь я, — осмотреться, понять.
— Но сейчас они не пропустят вас никуда. Даже если почтенный Тар сам возьмется проталкивать для вас дорогу локтями…
— …или коленями, — замечаю я.
Вождь роняет весомо:
— Я решил. Я отпускаю туда одну из вас.
— Одну? — охает Сатс.
И смотрит на меня с таким выражением на бледном лице, что я понимаю — она уже назначила остающуюся.
Не успеваю я повторить упрямо, что Ходящие всегда пара, как она прибавляет:
— Значит, одну. Я-то точно сгорю, а ты ведь уже ходила без Мастера.
Вот ведь трепло! Кто просил лезть! Врезать бы ей второй раз, пусть я и раскаялась за первый. Врезать бы так, чтобы рот распух и не открывался!
Черно-белые узоры вождя перекашиваются. «Даже так?» — осведомляется его изогнувшаяся правая бровь. Сам он выглядит серьезным, ни тени насмешки или негодования не промелькнуло на его резком лице. Но когда он начинает поворачиваться к моему Мастеру…
— Не хочу так, — вырывается у меня шепотом.
Они оба замирают, будто голограммы кто-то поставил на паузу.
Невероятно разные, но кое-что у них сейчас одинаковое — взгляд.
Одинаковое и знакомое.
Так смотрела Крин, еще на 15-ом. В ее глазах были сомнение и вера одновременно. Попробовав завести со мной разговор о сокровенном, она рисковала, но рискнула.
И эти сейчас тоже…
— Не хочу!
— Тише, — строго говорит вождь.
Непроизвольно тянусь вверх по лестнице послушать. А в груди протест — он мне указывает! будто он может указывать Основателю!
Вождь делает широкий шаг вперед, надвигается, теснит меня твердокаменным плечом. Скрип отодвигаемого им стола кажется визгом стаи потревоженных мышей. Свеча трясется, дрожит, едва не падает в глиняную плошку. Тени мечутся вместе с моим сердцем. Неподвижен лишь взгляд Сатс, приклеившийся к вождю.
Он носком сапога несколько раз стучит по стене. Слушая, как гаснет звук легких ударов, хмыкает недовольно — и бьет правее. Там трещит и отзывается с готовностью перехода — приблизься, само откроется. Несколько кусочков стены с сухим шелестом падают.
Я подхожу, присаживаюсь на корточки:
— Там пусто?
— Замазано глиной, но под ней решетка, — говорит вождь. — Там лаз наружу. Где точно он заканчивается, я не помню. Если ли обвалы, не знаю. Но площадь минуешь, а дальше сама.
— Поня-ятно… Сатс, — начинаю я, но тут же осекаюсь.
Более опытный Мастер сейчас превратил бы эту глину в пыль, продул бы лаз насквозь. Но Сатс, с ее юными масштабами, если развернется… Она справится, конечно, но нас всех по стенам размажет.
— Что?
— Ничего. Дай скамейку, пробью.
Вождь хмыкает еще раз, уже насмешливо — и с размаха ударяет ногой! Его сапог до пятки уходит в проломленную стену. Треснуло, осыпается. Он немного двигает ногой, расширяя.
Нора подмигивает сплошной чернотой и сырым вязким запахом трогает меня за лицо.
— Иди.
Бездумно протягиваю руку, выламываю хрупкую глину, гнущиеся отяжелевшие прутья. Заскорузлый проход уже достаточен, чтобы я пролезла.
Чего я жду? На что решаюсь?
Все можно исправить, говорят Мастера. Не все можно вернуть, научилась я, Основатель.
«Если что-то ломаешь, то как было, уже не будет», — вздыхаю про себя, а вслух, не поворачиваясь, бормочу:
— Сатс, мне сейчас действительно придется уйти. Но ты не отчаивайся. Я непременно вернусь за тобой, и у нас еще все будет впереди… Ты ведь никогда не ела улиток. А на 15-ом такие куры.
— Я вовсе не отчаиваюсь, — говорит она с недоумением. — Чего это ты с улитками и курами? Тебя послушать, так мне больше думать не о чем, кроме как поесть!
Встаю. Маленький шаг в сторону — подошвы давят осыпавшуюся сухую глину. Поднимаюсь на цыпочки, чтобы быть выше, чтобы стать грозней.
— Смотри за ней, — шепчу я. — Смотри так, как ни за кем никогда не смотрел.
— Не сверкай своими каменными глазами. Мне приходится довериться тебе, а тебе — мне… Теперь иди. И возвращайся с хорошими новостями.
Уточнить бы, какие именно новости сочтут хорошими и не начнутся ли новые торги и препирательства. Но не надо больше задерживаться. И так уже…
Сатс ловит мой бегающий взгляд, кивает и еще чуть рукой ведет, словно Старшая отправляет свою ученицу.
Вот ведь!..
Я просовываю голову в сырую нору. Края торчащих прутьев и ломаной глины царапают куртку. Чуть вперед — на затылок противно осыпается земля. Значит, надо пригнуться, значит, надо осторожней. Значит, нельзя думать, что лазом долго не пользовались и я могу упереться в завал.
Но пока вперед. Ползком, локтем, подтянуться, и ботинком, чтобы быстрее, быстрее отсюда.
Перепачкалась я сразу — дальше только налипает, цепляется, наваливается.
Пыль залетает в нос. Хочу откашляться — во рту уже земля. Везде земля.
Дышать так трудно, что я несколько раз вспоминала про оставленную в темнице сумку, про оставленную в сумке маску… Или я маску потеряла раньше? Не помню. Боюсь так, что не помню, где мои вещи. Боюсь так, что не помню, сколько я проползла в тесном мраке.
Лишь бы это не было тупиком!
Я ведь здесь даже не развернусь; как в переходе, только материальное… и двигаться лишь прямо, нельзя выбрать не то чтобы средний путь, вообще выбрать нельзя.