Как крыса в норе, как крыса… Потом выбросит. Вылезу, искаженная, буду пищать и мучиться.
Но сейчас только одно — локтем, подтянуться…
А если лаз ведет вниз, я доберусь до самых пирамид?!
Локтем. Подтянуться.
Нет, лишь бы не тупик…
Вдруг замечаю, что меня уже гладит по голове ночной ветер. Оказывается, я не только вытолкала встреченный большой пучок наросшей травы, не только вылезла наружу, но даже на один рост отползла от выхода: от дыры в земле у основания какого-то дома.
Трудно двигаться и дышать. За глоток воды я согласилась бы вытерпеть еще десяток разговоров с местными. Далеко ли до реки?
А можно ли мне к реке? Ведь заметят!
Меня вывело к углу каменного дома, двор за моей спиной пуст и тих. Я тянусь и прислушиваюсь по кругу. Площадь улавливается справа и сзади.
Выбрать направление к краю несложно, но мне сейчас приходится в три раза дольше и глубже дышать, в пять раз цепче слушать. Получается плохо. Мешает слабость и требовательное желание усесться возле этого забора, признать, что я устала и никуда больше не пойду, тем более одна. Далеко не уйду. Никуда не уйду.
Нет! Я сама разберусь, как я уйду!
Они думали, я слабая? Они в изоляцию меня хотели?!
Зря хотели!
Ближайший выход — за каналом. Но туда нельзя. Откроется, зальется, провиснет — одна дорогу не удержу.
Значит, правее.
Встаю. Кажется, будто дрожит земля, но, скорее всего, это у меня трясутся ноги.
До угла с переходом далеко, но когда взойдет над этим осколком Большая, меня здесь уже не будет.
Между тесными домами я двигаюсь осторожно, хотя хочется рвануть, побежать. Дальше, минуя темные маленькие хижины окраины, иду быстрее. Когда из-за последнего забора мне вслед шелестит низенький куст, уже мчусь бегом прочь.
Над заводью могут попасться на пути те, кто дежурит на берегу... Никого?
А тут, за плоскими холмами, где раньше телеги грузили, оправляя на сушку... Здесь тоже как вымерли?
Или кто-нибудь встретится на равнине, где поперек моего пути выкопана цепочка больших глубоких ям, в одну едва не сверзилась? Пусто. Накопали и бросили!..
За равниной с ямами тянется небольшой лесок, а в нем — угол. Когда-то я задерживалась перед уходом с осколка. Сейчас тороплюсь, как только могу.
Сбоку небо уже наливается холодным желтым. Большая приближается, но почти весь осколок остался позади, и мне уже нестрашно, я уже не боюсь. Я собрана, спокойна и решаю, куда мне идти — на Первый или на ферму. Вождю дала понять, Сатс внушила, будто знаю. А сама не знаю ведь совершенно.
Но куда бы я ни направилась, я-то дойду, доберусь, узнаю все, вернусь — а вы только попробуйте мне тут не продержаться!
Надо мной проплывает темно-золотая пирамида 249-го. Верхушкой она указывает на меня. Смеется, издевается: «Смотрите, смотрите! Вот снова без своего Мастера идет бестолковая Инэн!».
Шаг ответный
Когда я вывалилась на Первый, мне было так плохо, что казалось, будто сотня искаженных крыс напала на меня и уже съела. Ни тела, ни рассудка. Ни сил, ни мыслей.
Сейчас я проснулась и лежу в винограднике — в мной жадно объеденном винограднике, — и мне уже так хорошо, что хватает на удивление: как такая маленькая я слопала так много? На собственную двадцатую часть стала тяжелее от этих ягод. Сочных, питательных. Вкуснейших на свете ягод! С косточками, с веточками, даже с листиками, которые я не сразу заметила и стала, кашляя, выплевывать.
Как я вообще добралась до этого виноградника?
Помню арку, непонятную. Едва до нее дотянула, ожидая, что дальше выбросит на Первый, как вдруг застряла на пороге. Будто не пускало меня, будто преграду кто поставил. Но слабоватую преграду — не ожидал этот кто-то, что в нее стукнется кто-то другой, отчаявшийся и злой, вроде меня.
Помню, что сжалась, что ударила, что поддалось — и хрустнуло, лопнуло, вышвырнуло из перехода.
Помню темноту, обступившую. Решила, что встречают. Сейчас вижу — это были кусты.
Помню, рухнула, успокоившись. Хоть умру среди своих, не сгорю в ветрах, как мама…
Ползла куда-то, попалось под руку мелкое, упругое, сразу потекшее ароматным соком по пальцам, по ладони, пропитавшее рукав измученной куртки. И я забыла обо всем, кроме голода.
Потом уснула, перепачкавшаяся в соке, в слезах, в земле, но дошедшая и наконец-то сытая.
И вот лежу.
Малая уже высоко, заглядывает краем за ряд виноградника и с любопытством смотрит на меня. Нерадостное ей открывается зрелище: в зеленом тупике среди оборванных стеблей и мятых листьев Основатель в лохмотьях развалилась по-хозяйски и, прищурившись, в ответ смотрит на звезду. Но щурюсь я не потому, что присматриваюсь. Просто ярко.
Интересно, а когда разлетелся наш мир, почему звезда осталась целой? Что разрушило нас, но не тронуло ее? Что ее оставило в покое? Почему оно за ее счет дало нам еще один…
Вот ведь! Инэн, ты что, считаешь, будто это нам шанс? Идейка похуже, чем предположение о Старших-надзирателях! А ведь и та идея кому-то в голову взбрела.
Ну, мне-то сейчас в голову много чего сквозняком надуло, космическим ветром принесло. Мало, что ли, у меня забот набилось, вот и прошмыгнули какие-то глупости. Мастера у меня опять нет, защиту толковую в переходе никто не поставил, вот и подхватила, и притащила. Провела же меня сила, про которую я и не знала в себе. Я бежала сюда так, как бегут от беды, даже когда не могут бежать. Эта сила — паника.
А может, это просто удача? Не каждый из наших умеет ходить один. Может, не на злости я прошла тогда, после Крин? Не на упорстве прорвалась, оставив Сатс на 5115-ом? И с бывших ферм бежала тоже не в панике?.. Это же я себе сама приписываю такие чувства и состояния, а может, мне всегда просто везло? Приклеилась ко мне удача и ходит со мной по всем дорогам: рядом, следом, иногда забегает вперед.
Закидываю руки за голову и закрываю глаза. Еще десяток вдохов полежать, погреться под лучами Малой, почувствовать, что готова идти дальше и не свалюсь где-нибудь без сил. Потом надо встать, выбраться на дорогу, ведущую от угла, и по ней добраться хотя бы до ползучек. Можно и через автоматы виноградника Але сигнал подать, но я не знаю настроек здешней техники, поэтому не буду тратить время.
Это все потом. А прямо сейчас надо подумать. Основательно подумать не только о том, громко ли кричать об оставленной Сатс и как убедительно рассказать о найденном сильном, но и о том, что я сейчас могу предложить Первому. Выходов и решений немного, меньше, чем было десяток шагов назад. Тогда все выглядело просто — не сложнее, чем научиться по воде на осколке различать, кого там встретишь, крысу или таракана. А сейчас…
Когда-то я выпалила, что считаю новые планы и установки на Первом чисткой, потом долго грызла себя из-за того, что меня отвергли, списали, что хотели отправить в изоляцию. Потом злилась.
Сейчас, даже если все это правда, придется притвориться, будто я ничего подобного не знаю и вообще никак не считаю. Пришла за помощью растерянная Инэн, опять одна, опять ничего не понимает, опять будет чего-то требовать…
Что-то тихонько скрежещет надо мной, возле головы. Неприятный звук, будто стальная многоножка бежит по большому камню. Внутренне содрогнувшись, открываю глаза.
Маленький, металлический, круглый. Три пары прозрачных крылышек торчат в разные стороны. Сейчас трепещут две боковые пары — оно зависло надо мной.
Чую, если были бы у этого глаза, оно бы их прищурило, присматриваясь ко мне. Чутью я своему доверяю. А этой скрежещущей штуке — нет. Зачем она на меня смотрит?
Резко сажусь. Шестикрылый шарик задергал всеми крылышками, застрекотал громче и пронзительней — и прыснул от меня назад и вверх. Но не улетает, висит и — ручаюсь! — наблюдает. Зараза.
А вот я в него сейчас камнем!
Ищу, шарю, но под рукой только ровная земля. В винограднике не нужны камни — их и нет. А эта штука зачем-то нужна.
И только я готова успокоиться, только во мне забормотал голосок: «Тише, Инэн, держи себя в руках, это всего лишь один из аппаратов виноградника, он тут проверяет урожай или не надо ли подстричь ряды», — как добавкой к стрекоту звучат сбоку тихие шаги, опасливо шелестят плотные заросли, соскальзывая с чьей-то одежды. Идет кто-то. Ступает медленно, осторожно.
Крадется.
— Эй, — говорю я раньше, чем успеваю понять, зачем говорю. Мало ли кто там крадется?
Да кто может красться на Первом?! Совсем я ум потеряла. Наверно, на отравленном 5115-ом оставила, вместе с Сатс. Вот ведь коварный осколок!
— Я здесь! — твержу громче, прогоняя дурацкое сомнение и подлый страх.
В конце зеленого ряда выплывает невысокая фигура в сером балахоне. Останавливается, ведет головой, осматривает противоположный ряд виноградника, уходящий к самому краю, потом оборачивается к моему ряду, ищет, откуда голос… Балахон не похож на привычно ленивый, сейчас он напряжен и будто из жидкого мрамора сделан. Под ярким светом Малой искрятся прекрасные волосы, богато блестит золотая тесьма на рукавах. Медленно поворачивается туда-сюда голова на тонкой гибкой шее — меня ищут глазами и ушами.
Я не раз наблюдала, как люди охотятся, как они выслеживают крупную добычу, вооруженные где чем. И если бы сейчас у моей Старшей было в руках оружие, память убедительно подсказала бы: «Это охотник, просто так оделся, обмануть тебя, слиться с тем, что тебе знакомо». Память и попыталась что-то пискнуть, но руки у моей Старшей пусты.
Вот и ответ на все мои вопросы — никакой злой силы, я просто везучая! Именно удача довела сюда меня, истощенную, и удача привела ко мне не просто кого-то с ферм, теплиц или ближайших земель, а именно Старшую. Мою Старшую!
Что бы о ней ни говорила Сатс, радость прыгает в моей груди.
Я встаю на ноги и окликаю Алу по имени.
Остатки сомнений во мне ждали, что она дернется, резко повернется или сделает что-либо еще, ей несвойственное, стремительное… Но нет. Плавная поступь, медленные жесты. Тяжелые локоны немного пружинят в такт шагам, когда она идет мне навстречу. А я плетусь к ней, ощущая, какая я грязная, какая рваная у меня куртка, какие всклокоченные волосы, какие они пыльные, сколько в них набилось земли.