Я всегда просыпалась чуть раньше Джозефа. Каждое утро — а я называла это утром за неимением лучшего термина — я просыпалась и откатывалась от него. Я смотрела на скалу надо мной и ненавидела. Гнев всегда был одной из моих самых сильных страстей. Некоторые говорят, что он придает сил, когда разум и воля терпят неудачу. Я думаю, что, возможно, эти люди правы. Гнев подарил мне огонь, горящий внутри, когда меня покинула надежда. Я не столько хотела сбежать, сколько излить свой жгучий гнев на всех ублюдков, которые отправили меня сюда. У меня было очень много врагов, которых нужно было убить, и большинство из них даже не подозревали о моем существовании. Мало что может так сводить с ума, как быть незаметным для тех, кого ты хочешь убить.
Я ненавидела всех до единого терреланцев за то, что они бросили меня в Яму, за то, что выиграли войну и даже за то, что оставили меня в живых. Я ненавидела Прига, гнилую пизду-бригадира, который с каждым днем загонял нашу бригаду все глубже в скалу. Я ненавидела свою бригаду, по большей части сломленных работников, за то, что они не вставали и не боролись с Пригом. Я ненавидела управляющего с отвратительным лицом — по сей день не знаю его имени — за то, что он пытался сломить меня раз в неделю. Я даже ненавидела Джозефа за то, что он помог меня поймать, за то, что сдался. Я каждый день видела по его глазам, что он сдался. Но, думаю, больше всего я ненавидела саму себя, черт меня подери.
Нет! Больше всего я ненавидела Прига, вне всяких сомнений.
— Вставайте! Вставайте, струпья! — проревел Приг, подкрепляя свой приказ щелчком кожаного хлыста. Отвратительные штуки, эти хлысты, идеально подходящие для того, чтобы внушать человеку не только боль, но и ужас. Мне неприятно это признавать, но я начала бояться звука щелчка этого кнута. Больше всего на свете я бы хотела отнять у него хлыст, засунуть чертову штуку ему в задницу и вытащить через рот. Всего несколько месяцев назад я бы подожгла этого воняющего дерьмом ублюдка за то, что он так со мной разговаривает. Вместо этого я вскочила на ноги и встала наготове вместе с остальной частью моей бригады. Джозеф застонал и сел, уже сворачивая наше одеяло в комок. Он найдет какой-нибудь укромный уголок и спрячет одеяло там. Оно ничего не стоило на поверхности, но другие заключенные с радостью бы его украли. Я слышала, что среди воров есть честь, но в Яме этот товар не стоил ни черта. Внизу не было ничего более ценного, чем еда и страх. Ну, и обувь.
Хлыст снова щелкнул, и Джозеф вскрикнул, когда он прочертил кровавый след по его ноге. Он отполз назад, прижавшись к грубой каменной стене, и схватился за ногу. Я поняла, что в этом мире мало что так ужасно, как боль любимого человека. Это несет в себе определенную безнадежность. Осознание того, что ты ничего не можешь сделать, кроме как наблюдать за его страданиями.
— Вечно этот крутится вокруг. Ха! — Приг фыркнул, кривая усмешка обнажила коричневые зубы. Его зловонное дыхание могло бы свалить самого злобного тигра с двадцати шагов.
Я сделала шаг в сторону, встав между Пригом и Джозефом, и сжала колени, пытаясь унять дрожь в ногах. Я уже говорила, что страх был ценным товаром в Яме, и именно им был богат Приг. Я отказалась пополнять его копилку богатств.
— Пошел ты нахуй, Приг, — прошипела я. — Он не в твоей бригаде. Он может спать, где ему заблагорассудится.
Приг не был маленьким мужчиной, а я все еще была девушкой. Он превосходил меня и ростом, и комплекцией, и я уже не раз на собственном горьком опыте убеждалась, что он без колебаний избивает молодую девушку. Мне кажется, ему это нравилось, как и некоторым мужчинам. Я думаю, что этот мерзкий ублюдок чувствовал себя могущественным, имея возможность доминировать над женщиной, даже такой молодой, как я, а других в его команде не было. Без Источников и без магии, у меня не было возможности помешать ему делать все, что ему заблагорассудится.
В мгновение ока он оказался рядом со мной, и его мясистый кулак врезался мне в живот. Я пошатнулась, чувствуя, как воздух выходит из легких, а к горлу подступает желчь. Думаю, я закрыла глаза. Это был не первый и не последний раз, когда Приг избивал меня до потери сознания. Железные пальцы сомкнулись на моем горле, подняли меня на ноги и ударили о стену пещеры. Я почувствовала настолько отвратительный запах из его рта, что позыв к рвоте стал еще сильнее. Честно говоря, пахло так, словно этот ублюдок регулярно ел дерьмо.
Я боролась с захватом, цепляясь за пальцы, впивающиеся в мою шею. Трудно описать панику от удушья. Приг уже выбил воздух из моих легких, и его железная хватка не давала мне дышать. Я не могла издать ни звука, пока боролась, беспомощно цепляясь за его руку, выпучив от ужаса глаза. Приг — самое худшее из того, что терреланцы на меня обрушили. Он сделал меня беспомощной.
Как только мое зрение начало затуманиваться, Приг отпустил меня, и я упала перед ним на колени. Я сражалась за каждый вздох, хватаясь за горло и роняя постыдные слезы на камень внизу. В маленькой пещере, где мы спали, было еще восемь человек, и ни один из этих ублюдков не помог мне, даже Джозеф. Я ненавидела их за это, хотя и не винила. Приг был главой этой маленькой части света и не терпел неповиновения. Но это не мешало мне их ненавидеть. Оглядываясь назад, я думаю, что все еще ненавижу их, немного.
Я почувствовала, как чья-то рука схватила меня за волосы, и мою голову запрокинули назад, заставляя меня смотреть в ухмыляющееся лицо Прига.
— Так что вот, пизда. Ты держишь маркер. — Сильный толчок заставил меня растянуться на спине, и Приг повернулся и зашагал прочь, щелкая хлыстом по полу. — Встать! Вы все.
Никто из нас, не колеблясь, выполнил его приказ; даже я, все еще дрожащая, всхлипывающая и кашляющая. Стыд за это испуганное повиновение до сих пор сжигает меня. Я оглянулась на Джозефа, и он мне кивнул. Его собственная смена должна была начаться достаточно скоро, а его безмозглый бригадир был почти таким же неприятным, как Приг. Почти.
До сих пор я не знаю, для чего была построена Яма, самая большая тюрьма Террелана, расположенная глубоко под землей. Заключенные отбывали наказание, выкапывая и транспортируя камень на поверхность. Затем этот камень сбрасывали в другом месте. Мы не занимались добычей полезных ископаемых, там не было залежей драгоценного металла. Я как-то слышала о бригаде, которая нашла уголь, но туннель быстро завалили, и бригаду перевели в другое место. Мне кажется, мы были там просто для того, чтобы копать. Чертовски пустая трата времени. Иногда я спрашиваю себя, не было ли это сделано для того, чтобы сломить нас. Сломить дух заключенных. Может быть, это было просто наказание; бесконечный, бессмысленный труд в темноте. Уверенное, непоколебимое знание того, что все, что мы делаем или говорим, ничего не значит. Наказание, худшее чем смерть. Бесполезность.
Думаю, я никогда не узнаю правды, потому что в конце концов я затопила это проклятое место и всех, кто в нем находился. Иногда я представляю, как Приг тонет в Яме, борясь за воздух в кромешной тьме, ледяная вода заливает его легкие и затягивает в забытую могилу. Такие мысли вызывают улыбку на моем лице даже сейчас. Ни возраст, ни мудрость не смогли подавить мою жажду мести, даже к тем, кто умер давно-давно. Но даже те, кого мы победили, оставляют на нас свои следы, и Приг, безусловно, оставил на мне свой.
Приг всегда вел нас быстрым шагом, не обращая внимания на напряжение, которому мы подвергались. Бригадиры в Яме были такими же заключенными, как и их подопечные, но у них был лучший уровень жизни. У Прига была своя кровать и нормальное питание два раза в день, а не каша и черствый хлеб, за которые нам приходилось бороться. Его ботинки были новыми, хотя, конечно, не блестели, и, что самое удивительное, у него были носки. То, что я мечтала о паре носков, многое говорит об условиях, в которых мы жили.
Мы проходили мимо других бригад и других заключенных, бредущих в густом полумраке. Некоторые из них тоже направлялись на работу или с работы, в то время как другие направлялись на арену. В самом начале моего заключения я еще не видела арену, но слышала о ней. Заключенные убивали друг друга на потеху начальству. Иногда гладиаторов даже натравливали на других существ, вроде созданий, обитающих в глубинах. Какая, блядь, трагическая потеря жизни. Терреланцы могли бы остановить бои на арене, но им было все равно. Пока велись раскопки, ублюдки позволяли тем, кто стоял во главе Ямы, распоряжаться другими заключенными по своему усмотрению. Те из нас, кто находился в самом низу иерархии, всегда страдали больше всех.
Наш маленький туннель, в котором мы копали всю свою жизнь, находился на семнадцатом уровне Ямы. Он был достаточно глубоко, чтобы мы никогда не видели солнечного света, но не настолько, чтобы нам угрожала опасность от существ, которые называли твердую скалу своим домом. Те бедняги, которые работали на большей глубине, часто сходили с ума от того, что различили в темноте или были убиты тем, кого не различили… Мы поднимались на деревянном лифте не потому, что заслужили особое отношение, а потому, что наш чертов ленивый бригадир ненавидел лестницы. Для нас, струпьев, это был счастливый день, когда мы обнаруживали, что лифт не работает. Приг был гораздо щедрее со своим хлыстом в те дни, когда ему приходилось подниматься на работу, как будто это была наша вина, что он был жирным отморозком.
Инструменты, которыми мы пользовались каждый день, ждали нас там, где мы их оставили. Кувалды, кирки, лопаты и маленькая деревянная тележка с проржавевшими колесами, которая визжала, как свинья на колоде мясника. Каждое движение этой гребаной тележки терзало мои нервы. Приг мог бы что-то с этим сделать, заказать немного масла, чтобы уменьшить скрежет металла, но шум его не беспокоил, и придурок знал, что это беспокоит меня, поэтому он оставил все как есть. Этот ублюдок всегда быстро хватался за любую пытку, какую только мог найти, какой бы незначительной она ни была. Он жил для того, чтобы сделать наши страдания еще более невыносимыми. О, я определенно ненавидела Прига больше всех!