— Приметы ее уж больно общие. Ну, женщина, ну, красивая женщина, — Горюнов достал пачку сигарет, поставил перед своей тарелкой — тем и утешился ненадолго. — Татуировка вот только. Как думаешь, могла дочка такого чиновника нанести татуировку? Что это означает?
— Ничего. У некоторых иракских семей в традиции. От бедуинов пошло. Им цыгане татуировки делали. На лице женщинам, на руках, на животе, на груди. Была у меня одна дамочка… Ну что ты смотришь с осуждением? Моя Бадра погибла к тому времени. Надо же было мне устраивать как-то личную жизнь. Так вот у девицы той на животе была цепочка геометрических фигур.
— Давай не твоих дам вспоминать, а припомни-ка ты, как она выглядела, когда ты ее видел? Опознать сможешь?
— Джанант? Видел только маленькой. Хотя опознать, вероятно, смог бы. Давай-ка я озадачу моих ребят. Пускай осторожно разузнают в кругах ДАИШ о нашей девушке. Кто что слышал? Наверняка земля слухами полнится. Где она обитает, чем дышит. Алим у меня заскучал без дела. Его то ваши бомбят, то сирийцы. Только успевай уворачиваться. Он, конечно, парень верткий, искусству этому научился еще под моим началом в военной контрразведке. И все же я подумываю его забрать сюда. Вот будем с ним тут пастис попивать, шары на бульваре кидать. Станем добропорядочным французскими старичками.
— Охо-хо! Вы будете до конца жизни иракскими офицерами. И вас за километр видно, кто вы есть. А среди французов затеряться не вы одни жаждете. Сегодня натолкнулся на старого знакомого из ДАИШ, с которым бок о бок воевал в Сирии. «Увидеть Париж и умереть» — есть в России такое расхожее выражение. Только эти мои «знакомые» не просто хотят тут умереть, но и потащат за собой массу парижан.
— А что вам дался Пакистан? Вот уж ради кого я бы не ударил пальцем о палец, — Тарек выпил еще пастиса. — Что же за гадость эта микстура!.. Пакистан принял сторону Ирана, а во время войны в Персидском заливе так и вовсе воевал против нас.
— Насколько мне известно, многие пакистанцы поддерживали захват Кувейта Саддамом. И кстати, не полезли они к вам и в 2003 году.
— Просто испугались таких, как я и мои коллеги из армии и разведки, перешедших на нелегальное положение и долбивших американцев. Мы бы и им дали прикурить.
— Мы с тобой ведь еще были в Багдаде, если память мне не изменяет, когда иракцы подписали с пакистанцами оборонный пакт, — напомнил Горюнов. — Теперь у вас мир, дружба, любовь. Нефть льготную вы поставляете пакистанцам. Чего ты, хабиби, сердишься? Лучше бы рассказал мне, как вы работали по Пакистану. Любопытство гложет, знаешь ли.
— Уймись! Выпей лучше этой анисовой микстурки и отправляйся домой. В Москву, в Москву! — вдруг выдал чеховскую фразу Тарек.
Он несколько десятков лет назад приезжал в Москву в рамках программы обмена опытом. Уже после того, как Горюнов его завербовал, полковник ему рассказывал, что в столице СССР кагэбэшники таскали их группу офицеров по театрам, наверное, чтобы отвлечь внимание от секретов, которыми не стремились делиться с иракскими коллегами. Зато Тарек познал секреты постановок чеховских пьес.
— Я-то уеду… — Горюнов постучал сигаретной пачкой по столу, повертел ее в длинных пальцах. — А ты так и не порадуешь старого друга информацией?
— Как мы работали по Пакистану? — Тарек покачал головой. — Мы же с самого начала договаривались, что против Ирака я никакой информации давать не стану, хотя бы и устаревшей. Даже если это уже не та страна, в которой я родился, за которую воевал с персами…
— Оставь патетику для слабонервной публики. Я тебя про девицу спрашиваю. И кстати, ты так и не ответил про татуировки… Ее семья состоятельная, как я понимаю, люди образованные, с чего она увлеклась старыми бедуинскими традициями? Тем более, в ДАИШ наколки не в почете. У радикальных-то мусульман…
— Ты жил в Ираке и так и не понял, — вздохнул Тарек, — что ни образование, ни самое изысканное общество, в котором мы вращались, не отменяют племенные условности и традиции. Они слишком сильны. Тем более во времена Саддама-сайида мы не были такими уж рьяными мусульманами. В светских рамочках.
— У каждого они были свои? — догадливо уточнил Петр. — У кого-то пошире, у кого-то поуже? Ты же рассказывал, что твоя жена была очень набожная?
— Хаджа Бадра, — произнес Тарек, грустно улыбаясь. Он тронул ворот рубашки, под которой на цепочке висел офицерский жетон погибшего сына. Это все, что осталось у Тарека от прошлого, от семьи, которой в одночасье не стало. — Бадра была такой. Но и Хануф воспитана в строгости. А у тебя жена набожная?
— Смотря с какой стороны посмотреть, — хмыкнул Горюнов. — Ты лучше сосредоточься на нашей Джанант. Да-да, теперь нашей. Первое, — он выложил на салфетку пустую раковину от улитки. — Установить ее личность. В самом ли деле она дочь того самого Захида, — Петр поднял руку в предостерегающем жесте. — Я понял твою точку зрения. Ты уверен, что она его дочь. И все-таки. Нужны доказательства. Желательно заполучить ее биографию, где родилась, где училась, с кем…
— Ну, допустим, — кивнул Тарек.
— Второе, — Петр выложил вторую ракушку. — Где сейчас сам Захид, если жив? Чем дышит, с кем преламывает хлеб? Третье, — он взял было еще ракушку, но, поймав скептический взгляд Тарека, бросил ее обратно, и она с костяным стуком ударилась о фарфор, сделав почетный круг по кромке тарелки. — Третье, — повторил Горюнов, — где наша девушка теперь находится, как на нее выйти? Очень хочется поглядеть ей в глаза. Как тебе такое партийное задание?
— Я не состоял в вашей партии, а ты, кажется, не был в БААС, — отшутился Тарек. — А что касается четвертого пункта. Он тебя не интересует?
Горюнов догадывался, что провести полковника непросто. Он и не пытался. Однако и банальное замалчивание проблемы Тарек прочел как открытую книгу.
— Тебя же волнует принадлежность Захида к ЦРУ, а через него и отношение дочурки к той же конторе? Разве я не прав? Что ты улыбаешься?
— Допустим, прав. Но я ведь не знаю, кто там у тебя и какими топорными методами будет добывать для меня информацию? Всполошат наших американских бравых парней раньше времени. А зачем им волноваться? Еще язву, чего доброго, наживут.
— Ты уж лучше подумай о том, как бы тебе побыстрее уехать в Москву. Мне не нравится твоя «случайная» встреча с тем парнем из ДАИШ. Будь я твоим начальством, я бы вовсе тебя из Москвы не выпускал.
— Перестраховщик, — проворчал Горюнов, достав бумажник и выложив деньги на маленький круглый поднос, принесенный официанткой вместе со счетом.
— Я — контрразведчик. А ты хоть и считаешься контрразведчиком, но остался нелегалом, — Тарек прятал за раздражением беспокойство. — Если хочешь жить, меняйся.
Горюнов не слушал предостережений, прикидывая, мог ли Джон Коунс из ЦРУ, тот самый, что рука об руку с турецкими спецслужбами участвовал в вербовке Горюнова в Стамбуле, работать заодно и по Ираку. Не общался ли с Захидом?
Они оба не торопились вставать из-за стола, хотя официантка уже забрала деньги, весьма довольная чаевыми.
— Смотри-ка, дождь пошел, — Тарек поглядел в окно на криво иссеченное струями стекло. Дождь бросало горстями в витринные окна с резкими порывами ветра.
— А она тебя знает? — Горюнов сложил из бумаги пароходик и поставил на подоконник. — Уплыть бы на нем куда подальше…
— Да ты, куда ни уплыви, найдешь там чем заняться, — подмигнул полковник. — Тем более за морем-океаном самая работа. Она?.. — переспросил Тарек, словно только услышал. — Даже если не знает лично, вернее, не помнит, то папаша ее просветит, кто я и чем им грозит мое приближение к их семейству на расстояние… — он задумался, подбирая слова.
— Выстрела, — услужливо подсказал Петр. — Только каким образом папаша сможет ее просветить, если она окажется, скажем так, изолированной от своей привычной среды общения?
Тарек посмотрел на Горюнова с жалостью, как на слабоумного.
— Ты в самом деле рассчитываешь взять ее? Да еще и обработать… Ой ли!
— С твоей и божьей помощью, — Петр потянулся за курткой, висевшей на спинке свободного стула.
— Не богохульствуй, — почти серьезно урезонил его Тарек. — Я могу тебя связать с людьми там, в Сирии. С серьезными, как ты понимаешь, людьми. Они знают меня и помогут с поисками Джанант.
— Люди из ДАИШ? — поморщился Горюнов. — Небось, связаны с турками…
— Ну да, ты ведь почему-то не любишь турок, — улыбнулся полковник. — Нет, эти не связаны. Они из иракцев, некоторые со мной служили в Мухабарате, другие воевали с иранцами. Турок они и сами не любят.
— Такие же старики, как и ты? Упертые баасисты? Какие из них к шайтану религиозные фанатики?
— Они и сами уже толком не понимают, за что воюют, — согласился Тарек неохотно. — Доживают. Понимаешь? Дома их казнят, за границей, где бы то ни было, они уже не устроятся. Немолоды, как ты безжалостно отметил. Зато опыта не занимать и на войне они, в общем, в своей стихии. Ты ведь ошиваешься в Сирии. Там тебе проще с ними будет связаться и, пожалуй, даже увидеться. Скажем, в Латакии… — он бросил быстрый взгляд на Горюнова, но тот сосредоточенно запихивал бумажник во внутренний карман ветровки, размышляя, в самом ли деле полковник знает о его съемном конспиративном жилище в Латакии или предположил наобум, прикинув, что это рядом с базой Хмеймим. Ну, не на российской же базе с боевиками ДАИШ встречаться. Хотя и то, что они могут свободно перемещаться по Сирии, выбравшись из районов, где формально окружены и блокированы, это уже само по себе любопытно, впрочем, не слишком шокирующе для Горюнова, неплохо знающего тамошние реалии.
— Как ты меня отрекомендуешь?
— Им будет достаточно того, что ты мой близкий друг. Или, к примеру, дальний родственник, который по моему поручению разыскивает дочь врага нашего Ирака и лично покойного Саддама-сайида.
— А если она не его дочь?
— Эти люди не станут разбираться. Им достаточно моего слова.
— Такой подход к делу пугает, — поежился Петр и встал.