Опресненная вода была слишком мягкой, на вкус все же солоноватой, но усталость сняла, вызвала сонливость — все же почти два часа ночи. Джанант лихорадочно оделась, рывками натягивая одежду на влажное тело, встав спиной к двери. Осмотрела распухшее предплечье, почерневшее от разлившегося синяка. Ударил он очень крепко.
Он все еще сидел на кухне, сигарета дотлевала в одной из многочисленных пепельниц, к потолку тянулась тающая истонченная струйка дыма… При виде девушки, Петр выключил мобильный, по которому только что разговаривал с Абдулбари. Тот понял его полунамеки про необходимость «утечки» о гибели группы Джанант. Пусть и ее до поры считают погибшей. Так спокойнее, не станут искать. Есть радиоканалы, которые прослушиваются боевиками, и сирийская разведка с подачи нашей военной контрразведки знает, какие именно частоты игиловцы слушают. Среди шелухи в эфире во время радиоигры можно выдать, выказать досаду, сопровождаемую нецензурной бранью, о том, что упустили, пришлось ликвидировать окопавшуюся среди беженцев банду. У женщин была при себе взрывчатка. Они совершили самоподрыв. Описать при этом, скажем, татуировку Джанант. Хотя нет, тогда это будет гарантировать ее гибель, а надо сделать так, чтобы подозревали ее смерть, но не было стопроцентной гарантии.
— Ты ляжешь в комнате, я — здесь.
Джанант только после его слов заметила расстеленный на полу спальный мешок, американский, такими снабжались и бойцы ДАИШ так же, как и натовскими пайками. Джанант претило участие американцев в помощи бойцам халифата, однако, как убеждал ее отец, надо пользоваться любыми источниками для достижения цели, чтобы восторжествовал ислам, чтобы им сопутствовал успех на время джихада. Американцы — неверные, но если неверные помогают убивать неверных, почему бы не принять помощь? Потом можно будет поквитаться и с ними. Они, в конечном счете, ответят за все.
— Для каждой боли есть исцеляющее средство, когда оно действует на боль, исцеление происходит по воле Аллаха, — так говорил Пророк, мир Ему и благословение Аллаха, — Горюнов выпил таблетку обезболивающего. Он улыбнулся и предупредил: — Я тебя запру в комнате, просто не хочется получить во сне по голове. Это у меня слабое, не единожды контуженное место. Так что, не обессудь.
— Кто стоит за тобой? Что от меня хотят?
— Иди спать. У нас будет довольно много времени…
— У меня нет времени! Ты хочешь, чтобы я стала на кого-то работать? На кого?
— Может, на меня. Персональный помощник мне бы не помешал. И у меня уйма времени. А ты куда спешишь? Обратно в Ирак или, быть может, в Исламабад?
Джанант опустила голову, перебирая быстрыми бледными пальцами складки абайи. Она не знала, что говорить и что делать.
— Дай-ка я тебя сфотографирую, — Горюнов достал небольшой фотоаппарат из рюкзака, стоящего у балконной двери. С кухни тоже можно было выйти на балкон, но только у Горюнова имелись все ключи от решетчатых дверей и решеток на окнах.
— Зачем? — по настоятельной просьбе Петра девушка с неохотой села на стул у стены. Пыталась отвернуться, но Горюнов не отвязался, пока не сделал хорошую фотографию.
— Для коллекции, — пошутил он, однако прозвучало это довольно зловеще. Джанант ушла в комнату, и он запер дверь снаружи.
Ложиться спать он не планировал. Начал мариновать девушку, а маринад не должен перестояться. Если она не проявит инициативу, чего он ожидал, то через пару часов он сам планировал ее разбудить, если ей удастся уснуть при таких обстоятельствах.
Петр отомкнул решетку, сдвинул ее в сторону, вышел на балкон, где стояло еще одно кресло из ротанга, объемная банка из-под сухого молока, на которую можно удобно водрузить ноги.
Горюнов смотрел на темное море, видневшееся с балкона, курил и прислушивался к тому, что происходит в соседней комнате, там тоже открыта балконная дверь. Чтобы у Джанант не возник соблазн прикрыть дверь, Петр не стал включать кондиционер, хотя в Латакии еще довольно прохладно по ночам.
Он прекрасно слышал, как она мечется по комнате, постукивая каблучками по кафельному полу. Ей явно не до сна. Никаких острых предметов в комнате. Да и вообще ничего лишнего. Стул, стол, двуспальная кровать с резной спинкой. Он заранее убрал все лишнее. Да и не то у нее состояние, чтобы свести счеты с жизнью. Пока нет оснований. Она готова посопротивляться любому давлению на нее, не измотана, не в отчаянии… Хуже будет, когда он выбьет из-под ее ног опору в виде безоговорочной веры в отца и в ту идею, которую ей сунули в руки, как факел, освещающий путь во имя Аллаха. Ситуация резко ухудшится, когда Горюнов «включит» свет или сорвет с окон светомаскировочную ткань, и Джанант увидит, что она никуда на самом деле не продвигалась, а накручивала круги по вонючей тюремной камере, на стенах которой написаны дутые лозунги и цитаты из Корана, выхваченные из контекста и интерпретируемые так, как заблагорассудится группке псевдобогословов и идеологов ИГ.
Чем они руководствуются? Отчасти жаждой власти. Это здорово дурманит, очаровывает возможность влиять на массы людей, когда смотрят тебе в рот, ловят каждое твое слово. Ну и конечно желание обогатиться. Деньги ручьем, да нет, быстрой горной рекой устремляются к таким ораторам из самых различных источников. В основном из США, из Катара, от Саудитов и Израиля, заинтересованного в развале Сирии так же, как и до того в гибели Ирака, как сильного государства под боком. А Ирак был силен. Горюнов, как нелегал-разведчик относился скептически ко всем процессам, происходившим в Ираке, где он работал много лет. Но при этом не мог не замечать, что особенно после ирано-иракской войны, в общем, бессмысленной и спровоцированной исподтишка, извне, жизнь простых иракцев наладилась и стала обеспеченной и спокойной.
Горюнов прислушался к стуку каблучков в соседней комнате. Джанант почти что бегала. Ее волнение возросло до предела. Петр нарочно оставил ее в подвешенном состоянии, в неизвестности, не позволяя разрешиться ситуации, в какой она оказалась благодаря его стараниям.
Более всего Джанант в данный момент испытывала недоумение. Отчего Макин или, как там его на самом деле, не стал доводить начатый разговор до конца? Какой смысл похищать ее? Чтобы мирно поужинав, разойтись по комнатам, к тому же в разные постели? Она не питала иллюзий насчет природы мужчин. И относительно своей более чем привлекательной внешности. На нетрадиционно ориентированного Макин отнюдь не похож. Однозначно разведчик. Только их брат может вести себя так деликатно, хотя эта деликатность циничная, до поры до времени. Да, ради своей цели они готовы быть джентльменами. При этом вежливо и нежно он возьмет ее за горло и будет сдавливать до тех пор пока не выдавит, как из лимона, не только сок, но и даже косточки. И вот вопрос, кому будет нужна шкурка, оставшаяся от таким образом препарированного лимона.
Она принюхалась. Запах табачного дыма от его вонючей сигареты навязчиво вползал в комнату, смешиваясь с запахами города — бензиновыми выхлопами, неспособными забить тревожный аромат моря и кораблей, бьющих винтами в нетерпении, готовых выйти из порта Латакии, устремясь в свинцовую дымку рассвета, к горизонту.
От боевиков в Идлибе она слыхала, что порт в Латакии сейчас хоть и под санкциями, но контролируется сирийцами совместно с французами. Обучаясь в Сорбонне она еще тогда поняла, что «лягушатники», как и итальянцы — ребята ушлые, свою выгоду нигде не упустят. Но теперь иранцы хотят взять в порту власть, чтобы спокойно водить через него свои суда. Это бесило даишевцев. Разрабатывались планы диверсий в порту.
Она подошла к открытой балконной двери, прислушалась. Ей почудилось, что она слышит его дыхание. «Как сторожевая собака, шелудивый пес», — подумала она о нем с ненавистью.
— Я хочу поговорить, — громко произнесла она, прижавшись лицом к решетке, щеки стиснули железные прутья, пахнущие ржавчиной, кисло и уныло.
— Разговор имеет смысл тогда, когда собеседник способен хоть что-нибудь сказать вразумительное, а не будет мямлить: «Я не знаю, не скажу», — раздался в ответ хрипловатый голос Горюнова.
— И все же стоит попробовать.
Через минуту дверь комнаты открылась, и Петр остановился в дверном проеме, прислонившись к косяку.
Джанант сидела на кровати, не встала и не подняла голову, словно разглядывала геометрический узор на кафельном полу. Петр не торопился подходить ближе, опасаясь, что она может броситься на него. Вред вряд ли причинит, но может оцарапать лицо, как дикая лесная кошка.
— Хочешь говорить? Ладно, надо подбросить тебе тему. Давай вернемся в твое безмятежное детство. Вы жили в хорошем доме в Зеленой зоне Багдада. Просторный особняк, званые вечера, именитые гости, иностранцы… Ты помнишь одного из таких гостей, очень похожего на Саддама Хусейна?
— Многие тогда подражали Саддаму Хусейну. Тебе ли не знать, раз ты так хорошо знаком с нашим багдадским бытом, — пожала она плечами и было похоже, что она говорит правду.
Горюнов достал фотографию из кармана. Старую фотокарточку, которая хранилась в архиве КГБ еще в те времена, когда молодой офицер Мухабарата Ясем Тарек приезжал в Москву в группе других офицеров в рамках программы обмена опытом. Именно эту фотографию Горюнов показывал самому Тареку, когда вербовал его в Багдаде в задней комнате старой цирюльни, расположенной в центре города.
Петр повертел ее в пальцах, но все-таки решился показать Джанант. Если она и помнила Тарека, то в таком, или почти таком возрасте. Современное фото демонстрировать ей не стоило — зачем светить агента, к тому же он изменился, разве что все те же саддамовские усы.
Несколько секунд она смотрела пристально на фото, не узнавая, но вдруг карточка в ее руке дрогнула едва заметно, это не осталось без внимания со стороны Петра. Джанант вспомнила, но старалась не показать этого. Вернула фотографию.
— Кто это?
— Да ты ведь знаешь. Во всяком случае, он прекрасно помнит тебя маленькой девочкой. Когда ты вспомнишь, тогда и будет смысл продолжить наш разговор, — Горюнов сделал вид, что собирается уйти.