ушки, надежда истаяла легким облачком над Средиземным морем. Это облачко он видел краем глаза в окно кухни, так же как и уныние Джанант. Отец за нее заступаться не станет ни при каких обстоятельствах. Хотя нет, если дело будет касаться денег или его престижа, тогда он подсуетится.
«Это осложняет ситуацию. Тарек нужен, — подумал Петр. — И его Алим, чтобы он засвидетельствовал, что Джанант не попала в плен. Нужна комбинация, иначе дорога домой ей будет заказана».
— Ты должна вернуться отсюда в Ирак? — спросил Горюнов, словно само собой разумеющимся уже была договоренность о ее работе на него и тех, кто за ним стоит.
— Кто тебе сказал, что я стану что-то рассказывать? — тут же отреагировала Джанант возмущенно.
— Как скажешь, — Горюнов поднял руки в примирительном жесте, — тогда не будем тратить время ни твое, ни мое. Я сейчас позвоню ребятам из сирийской контрразведки и сбуду тебя с рук. Тем лучше.
— Тебе надо, чтобы я вернулась в Ирак? Конечно, тебе недостаточно той информации, которой я обладаю на данный момент.
— Если вопрос встанет так, что тебя там возьмут в серьезный оборот безопасники ДАИШ и, как вариант, приговорят, то, конечно, тебя туда не пошлем, мы не кровожадные. Будет довольно и того, что ты сдашь всех из окружения отца, кого знаешь, подлинные имена и фамилии, позывные. Всех командиров ДАИШ, с которыми ты когда-либо общалась, какие переговоры с ними вела, зачем сейчас сватаешь их для переезда в Пакистан и Афганистан. Ну, в целом, так все. Однако, как я успел понять твою натуру, ты девушка авантюрного склада и не захочешь сидеть сложа руки, когда твой отец предает теперь уже не только иракцев, но и арабов, мусульманскую культуру, бойцов халифата использует для церэушных махинаций, полностью превратив идею великого халифата в красочный плакат, который наклеили на двери общественного сортира, прикрыв то неприглядное содержимое, что таится за дверьми нужника. Это я еще культурно изъясняюсь.
— Не пойму, ты так ловко прикидываешься или в самом деле рьяно веришь в то, что говоришь?
— Я всегда верю в то, что говорю, иначе я бы тут перед тобой не сидел. Меня бы порешили твои приятели.
— Может, ты принадлежишь к ахль аль-Китаб[20]? Я понимаю, совместный салят тебе выгоден. Но ты или не суннит, а уж тем более не шиит, или… Ты меня совершенно запутал. Ты принимаешь ту форму, какая тебе нужна на данный момент.
— Зачем тебе меня понимать? Главное, что я тебя понимаю. А что касается «людей Писания», так о том четко прописано в Коране: «Не дает вам Аллах запрета о тех, которые не сражались с вами из-за религии и не изгоняли вас из ваших жилищ, благодетельствовать им и быть справедливыми к ним, — Аллах любит справедливость». Ты восстаешь против Корана в этом вопросе?
— Ты забыл о положении шариата. Мы признаем неправомочными в рамках наших исламских законов всех христиан, иудеев, и не суннитов — хариджитов, шиитов…
— То есть, примерно, что-то около сорока миллионов, — прикинул Горюнов. — Ну, скажем, иранцев я тоже недолюбливаю, это к разговору о шиитах, и, пожалуй, к евреям отношусь настороженно, но, боюсь что я жертва саддамовской пропаганды. Меня она тоже охватила в полной мере. А соседи по моему багдадскому дому, воевавшие с персами, внушили к ним ярую нелюбовь. И тем не менее, я не подрываю и не расстреливаю ни тех, ни других. Откуда в тебе, девушке с первоклассным высшим образованием, далеким от религиозных и философских глубин, столько террористического гнева и безбашенности? Тебе надо созидать по своей природе, а не убивать. Хотя я не прав, на твоих руках, скорее всего, нет крови. Ты подогреваешь других, толкаешь на смертный грех. А если учесть, что ты под руководством своего папаши уже давно действуешь не во благо Ирака и арабского народа, а в пользу откормленного гамбургерами дяди Сэма, то и вовсе твой праведный, по шариату, гнев превращается в пшик, в ничто, в выхлоп, оставленный американским «Хаммером», на котором увозят ценности музеев Ирака, а теперь и Сирии. Нет, хабиби, ты не убедишь меня в чистоте идей, за которые ты боролась и агитировала недалеких, не слишком образованных соотечественников и приезжих воинов ислама, которые, кстати говоря, воюют за доллары, а не за моральные законы, что уже само по себе аморально. За идею надо воевать голодным, а не на полный желудок. — Горюнов тут же переключился. У него и тон не менялся, никакой гневной патетики до, никакой попытки заигрывать, пытаясь загладить неприятное впечатление от сказанного, после. — Так куда ты должна была направить свои стопы в случае, если бы не состоялась судьбоносная встреча со мной?
Джанант отмалчивалась. Пока не дозрела. Она все еще искала лазейку в расставленных Горюновым силках. Но Петр уже давно проверил надежность подобных силков, убеждался не раз в их эффективности. В похожие угодил и сам Тарек Ясем.
— Не ты первая, не ты последняя, — Петр стал мыть тарелки, встав так, чтобы держать в поле зрения девушку. — Но ты можешь стать единственной и уникальной.
— Уникальность обычно приводит на кладбище.
— Зачем так мрачно? — Горюнов вытирал руки о кухонное полотенце.
Джанант смотрела на его длинные смуглые пальцы завороженно, думая о своем. А Петр решил, что девушка довольно прозорлива. Все, кто из знакомых Горюнова пытался прыгнуть выше головы, оказывались именно по тому адресу, который цинично указала Джанант.
Долгие годы Горюнов оставался середнячком, незаметным цирюльником, жил без претензий на вершины тщеславия, довольствуясь тайной жизнью и наградами, которые получал в Москве, когда изредка выбирался домой. Джанант стремилась подспудно к другой жизни, чем та, что ей досталась. Может, Франция внесла смуту в ее душу, а может, напротив фривольная жизнь в Европе вызвала у нее отторжение, и прославиться она возжелала на поприще ислама, став героиней, вероятнее всего, посмертно?
Москва, весна 2019 г
Глядя из угла кабинета на диспозицию, Горюнов курил и про себя посмеивался: «Битва титанов, а я между Сциллой и Харибдой. Они судачат как две моих женушки, бывшая и нынешняя. Делят шкуру неубитого Горюнова. Тьфу, тьфу, тьфу, — мысленно поплевал он через левое плечо. — Эк, их разобрало».
Уваров прибыл к Александрову разгребать то, что наваял Горюнов в процессе вербовки Джанант, подозревая, что Петр действовал отчасти по наущению экс-шефа. И благодаря этому, конечно же, ввязался в очередную авантюру. Хотя Горюнов искренне был убежден, что дело с Джанант чисто контрразведывательное и напрямую относится лишь к работе УБТ. Он так и сказал Уварову, не считая нужным вмешивать в это дело генерала Александрова.
Петр сейчас думал о том, как Зоров справляется с Джанант. Не испортил бы он все дело, оставшись на хозяйстве в сирийской конспиративной квартире.
Целую неделю Горюнов ходил вокруг да около, прежде чем вымозжил у девушки согласие на работу. Все колени стер на салятах, завоевывая доверие с помощью своего благочестия. Она не стала бы работать с другим человеком, менее набожным и последовательным. Не стоило у нее отбирать сразу все знамена и лозунги, с которыми она шла по жизни. Петр по себе знал, что есть непреложные вещи, как вера в Бога, которыми поступятся в самую последнюю очередь, а то и умрут с именем Аллаха на устах.
От нее он все же добился более конкретной информации. Она собиралась из Сирии направиться в Пакистан и осуществлять связь руководства иракского ИГ с местными командирами, возглавить идеологическую линию тамошнего ИГ в «Вилаяте Хорасан». Что-то вроде делегата от высшего руководства, что не исключало выполнения отдельных особых поручений лично.
Зоров должен был обеспечить ее питанием, ну и светскими разговорами о погоде и тому подобное. Но никак не касаться темы сотрудничества. Зоров — парень опытный, не юнец, работает под предводительством Петра уже несколько лет. И Горюнов, в общем-то, не сомневался в нем.
Время — вот то, что пострашнее чьей бы то ни было неопытности или некомпетентности. Время… За несколько дней, на которые Горюнова отозвали для консультаций в Москву, Джанант могла передумать, отказаться, утратить ежедневно подогреваемый Петром настрой не столько феминистский, сколько на борьбу за простое человеческое достоинство.
Настроить ее было не так уж сложно. У женщин, попавших в жернова пропаганды террористов, любой национальности и любого политического толка, психика уже сдвинута с места, как плиты дома после землетрясения. Вроде и дом стоит, и выглядит монументально, но достаточно опереться о стену такого здания, и оно рухнет, подняв клубы пыли и похоронив под обломками сотни невинных людей.
Женщины — хорошее оружие. Не только шахидки, готовые умереть и утянуть за собой множество жизней, но и такие, как Джанант, поднявшиеся на ту ступень иерархии в мужском мусульманском мире, которая была бы им не доступна при любом другом раскладе, нежели тот, когда они становились организаторами, передаточным и довольно безопасным для дела звеном. Женщин подозревают, конечно же меньше, чем мужчин. Сотрудники, к примеру, английских спецслужб, разумеется, зная эту специфику, руководствуются инструкцией на этот счет: «Стреляйте сначала в женщин». В России почти у всех смертниц в крови к тому же обнаруживали следы психотропных веществ. Гремучий коктейль для излишне подвижной психики. В агрессию женщины впадают зачастую быстрее мужчин, находящихся в схожей обстановке…
— Анатолий Сергеевич, вы ведь понимаете, к чему все это приведет? — Александров сидел за столом, но Горюнов, зная его, догадывался, чего ему стоит сейчас усидеть на месте.
— Вот, пытаюсь осознать, — уклончиво ответил Уваров, недовольный, что его вроде как поучает генерал из другого ведомства. Но в то же время он сам к нему обратился за советом, учитывая, что Александров с самого начала в курсе дела.
— Мое мнение, если оно вас интересует, — Александров бросил взгляд в сторону Горюнова, индифферентно усевшегося в стороне, явно адресуясь к нему. — Надо забрать эту девицу сюда и отработать по полной все ее связи. Тут она не посмеет шутки шутить, никаких политесов с ней, какие Петр Дмитрич там с нею развел. Он вообще склонен излишне увлекаться мусульманками.