Горюнов промолчал, и Зоров перестал напирать с уговорами, зная, что такое глухое молчание шефа означает только одно — решение он не изменит. Зоров оставался в Латакии, чтобы заниматься другими делами УБТ и в то же время быть поближе к Ираку на случай, если придется Горюнову после проверки службой безопасности ИГ бежать из страны. Если получится вырваться.
… — Что-то тебя не слишком тут уважают, — Горюнов подзадорил Джанант, глядя на пыльный ковер с мечетью Бадшахи, что в Лахоре. — Могли жилье для представителя ДАИШ выбрать и получше.
— Здесь безопасно. Этот район… Главное, что нам сделали документ, подтверждающий наше родство. Тут не стоит жить в одной квартире чужим мужчине и женщине. Я потом никому не докажу, что ты мой охранник. А так — двоюродный брат.
— Вот и породнились, — Горюнов чинил табурет, развалившийся в первый же день, когда они с Джанант поселились в квартире в Равалпинди. После ремонта табурет выглядел так, словно пострадал при землетрясении. С улыбкой Петр вспомнил бабушкино выражение: «Мастер Пепко делает крепко». Когда он закончил изображать из себя хозяйственного мужчину, они с Джанант стали пить буйволиное молоко и есть чапати. Лепешки в Пакистане пекут отменные. А вся остальная еда, как и в Индии, крепко перченая.
— Нам завтра подгонят машину. Придется много ездить. Доберемся до местных лагерей, где готовят боевиков.
— Оружие? — спросил Горюнов, протягивая кусок лепешки Джанант.
— Будет в машине, — кивнула она, отпивая молоко из стакана серого стекла. Молоко тоже казалось серым. — Нам бы только с этим оружием не попасться.
— Не попадемся, — Горюнов закурил, прикидывая, не упустил ли он чего.
Джанант утверждала, что пока никаких инструкций не получала. Еще в Ираке, пока там проверяли Петра как Кабира Салима, ей дали только адрес в Равалпинди, этой вот явочной квартиры, принадлежащей «Вилаяту Хорасан».
Он допытывался, как она планирует связываться с отцом, но Джанант утверждала, что Захид сам найдет возможность с ней связаться. Скорее всего, по Скайпу. И ее пугало ожидание разговора с ним, какие он задаст вопросы насчет боя и потери группы телохранительниц, и о появлении нового человека около дочери. Возможно, подключится проверка его американских хозяев. Уже в Ираке выяснилось, что вторая группа мужчин-телохранителей, а их было двое, исчезла бесследно. Джанант подозревала, что они просто сбежали, испугавшись предстать перед Захидом, держать ответ, куда подевалась его дочь и как они упустили ее, не сберегли.
— Нет, они определенно сбежали, — Джанант жевала лепешку, задумчиво смотрела в окно на грязную реку, за которой в хижинах жили совсем нищие жители бывшей столицы Пакистана. Что-то вроде трущоб. — Старший у них подлый тип. Он еще во времена Саддама работал у отца шофером. Он-то знает, какая у отца рука тяжелая, а теперь и безграничные возможности ликвидировать неугодных. Так-то.
— Твой отец в отъезде, наверняка получает инструкции в Эр-Рияде под видом лечения, — Горюнов в джинсах и кремовой рубашке с закатанными до локтей рукавами, прохаживался по узкой пеналообразной кухне. За ним тянулся шлейф табачного дыма. Три шага к окну и три обратно к обшарпанной двери с синим матовым стеклом-вставкой. Под обеденным квадратным столом лежал свернутый в рулон матрас, на котором он спал, вытянувшись вдоль кухонных шкафов и полночи отгоняя тараканов дымом сигарет. Он плохо спал во влажной жаре Равалпинди и в тревожном ожидании начала событий. Субтропический климат, духота, комары и неизвестность.
Чувствовал он себя безруким и безглазым. Тут никаких агентов, как он привык, незнание местной обстановки, урду, хотя ему хватало английского, арабского и персидского. Когда он покупал на рынке этот цветастый матрас, то торговался как обычно делал в Ираке и почувствовал себя в привычной среде. Купил традиционные местные кожаные босоножки, которые тут носили и мужчины, и женщины, приобрел золотистые для Джанант и для нее же длинную рубашку до колен с вышивкой, влетевшую ему в двенадцать тысяч рупий. Он распрощался с Мухаммадом Али Джином, изображенном почти на всех местных купюрах, считавшимся основателем пакистанской государственности. Двенадцать тысяч Мухаммадов перекочевали в смуглые корявые пальцы торговца. А еще пришлось Джанант купить шаровары и шарф, который носили пакистанские горожанки. Без него они не выходили на улицу.
Увидев вещички, ударившие Горюнову по карману, Джанант попыталась забраковать их, но Горюнов настоял: «Нам не надо, чтобы ты выглядела как арабка. Всегда лучше сливаться с местностью. А для ребят из «Вилаята Хорасан» без разницы как ты одета. Ты для них все равно баба, хоть и представитель иракской верхушки». Девушка скривилась, но послушно переоделась, смущенно заметив, что ее Страж взглянул на нее в новом наряде взглядом не делового партнера, а мужчины…
— Захид будет разговаривать с тобой, ясное дело, наедине, — Горюнов прекратил прогуливаться по кухне и встал напротив Джанант. — Но я должен незримо присутствовать и запись тебе придется включить.
— Из коридора все будет слышно. Я не стану надевать наушники.
— А где первая группа, за которой ты ездила в Сирию? Они уже переправились сюда?
— Да. Я не занималась их переездом, только общие вопросы, организационные.
Джанант сегодня впервые за все время накрасилась — подвела черным карандашом глаза, чуть добавила румян на бледные щеки, на веки нанесла светло-серые тени.
Горюнову не нравилась косметика на лицах женщин. Ему казалось, что Джанант выглядит как индеец в боевой раскраске. Он не стал отпускать колкости на сей счет, решив, что она взбодрилась таким образом и в самом деле готовится, как к бою, к разговору с отцом. Теперь, зная о нем больше, чем узнала за всю жизнь, она могла невольно выдать себя и мандражировала.
— Думаю, отец именно для той, первой, группы собирается дать поручение. Насколько мне известно, их должны были переправить в учебный лагерь. То ли в качестве инструкторов для местных бойцов, то ли для дополнительного обучения их самих.
Несколько бессонных ночей привели к тому, что на четвертую Петр уснул слишком крепко. Проснувшись, он уперся босыми ступнями в связку бананов. Тут этого добра в городе на каждом углу. Они сладко пахли на всю кухню, а Джанант предпочитала их любой местной еде, тем более, что та слишком острая.
Его разбудил очередной призыв муэдзина с ближайшей мечети, хотя их тут на каждом углу и шиитские, и суннитские… Первый азан был в четыре утра. Сейчас уже второй. И муэдзин попался звонкоголосый, ему и громкоговоритель не понадобился бы с такими оперными данными. Так и подмывало подняться с матраса и устремиться на салят…
Горюнов прислушался и понял, что он в квартире один. Упорхнула куда-то пташка. Он ее не ограничивал в передвижениях, но негласно было принято, что она без совета с ним никуда не выходит. И вот на тебе!
Он вскочил, стал лихорадочно влезать в джинсы, костеря на чем свет стоит свою беспечность. Но Джанант ведь могла ускользнуть еще в Ираке. Там она на своем поле. Однако и он там себя чувствовал как дома.
Зачем бы ей понадобилось скрываться от него теперь? Ведет тайные переговоры? Двойную игру? Может, она еще в Ираке все рассказала о нем своим игиловцам из службы безопасности и повела свою игру? Что если?..
Горюнов накинул рубашку на плечи и закурил, успокаиваясь. «А даже если так… Что тогда может означать ее исчезновение? Мало того, что меня бы это насторожило, я просто свалю отсюда. Да и за ее откровениями с безопасниками потянется шлейф, связанный с предательством Захида, и тут она не отделается легким испугом. Дочь предателя — клеймо. Кто ей поверит, что отец не посвящал ее в свои делишки, или хотя бы в то, что она не догадывалась о его связах с церэушниками?»
Он оторвал банан от связки, подкинул его на ладони, щурясь от дыма сигареты, которую зажал в уголке рта. Пока он размышлял о подлости женской натуры вне зависимости от национальности и вероисповедания, щелкнул замок на входной двери.
— Явилась не запылилась, — пробормотал он по-русски. И уже по-арабски спросил: — Где ты была?
Джанант заглянула на кухню, снимая платок, запыхавшаяся.
— Ты так крепко спал, жаль было будить. А тут позвонили… — Она наткнулась на его тяжелый и не предвещающий ей ничего хорошего взгляд. — Что ты?.. Мне просто позвонили, — она замешкалась. — Я теряюсь, когда ты так смотришь.
— Обыкновенно смотрю. Кто позвонил?
— Вот, — обиженно скривилась Джанант и протянула ему ключи от машины. — Позвонили, чтобы я спустилась и забрала ключи из почтового ящика, а машина стоит на соседней улице. Я сходила посмотреть. Вполне приличная тачка. Хотя я бы предпочла ослика и повозку, на которой местные перевозят стройматериалы и тюки с тряпьем и овощами. Ехать бы на таком ослике и никуда не приезжать. — Она прикрыла нижнюю часть лица платком, который комкала в руках. Горюнову показалось, что она сейчас расплачется, но он уже давно не попадался на подобные уловки.
— Мы же договаривались. Ты не должна ничего предпринимать без моего ведома. И не надо делать из меня этого самого осла с повозкой. Я не буду тащить бесконечно долго тебя, твои девичьи тайны, уязвленное самолюбие. Что за самодеятельность?! Ты теперь полноценный боец, надеюсь, адекватный и ответственный. Хочется верить. Только в таком случае ты сможешь разобраться в своих семейных перипетиях и восстановить справедливость. Если ты этого хочешь в самом деле. А если нет, то и дальше веди себя как взбалмошная девчонка.
— Разве так работают с агентами? — Она отвела руки с платком от лица. И глаза из жалостливых стали сердитыми и даже злыми. — Не стоит меня учить! Ты и так загнал меня в угол. Перестань в этом углу тыкать в меня саблей.
— Саблей не тыкают, а рубят, — Горюнов протянул ей банан, а сам взял ключи и взвесил их на ладони, разглядывая брелок. — Что еще? Ведь кроме ключей и прилагающейся к ним машины поступили инструкции, как машину использовать?