— Верно! Мы завтра отбываем в Лахор. На машине.
— Ты связывалась с отцом? Говорила же, что он сам на тебя выйдет…
— Я и не связывалась. Ты же просил этого не делать в твое отсутствие, — она выглядела покорной, а в глазах посверкивали дерзкие огоньки. Теперь от состояния подавленности она перешла к состоянию: «А гори все синим пламенем» или «Однова живем!». Горюнову не нравились оба варианта и поведение Джанант, словно она накачалась чем-нибудь из своего стеклянного шприца. Может, она все-таки провела его, и он получил в агенты наркоманку с многолетним стажем? Раздеть ее и осмотреть? Значит унизить и растоптать. Если только сделать это под благовидным предлогом внезапного порыва страсти? Он не удивился бы, если бы Джанант ответила взаимностью. Не зря же глазки подводила и щеки нарумянила… Но выбери он такой вариант, чтобы проверить ее на наркотики, его «унизят и растопчут» в Центре. Причем унижения будут многократными, а топтать его будет не только Уваров, но и радостно примкнувший к нему Александров, а то и Зоров.
Между унижением Джанант и своим он сделал однозначный выбор:
— Покажи свои руки, сгибы локтей, — уточнил он.
— Ты что? — шепотом спросила Джанант, отступив на шаг и упершись в обеденный стол. Отступать дальше некуда. — Я не…
Горюнов не стал препираться. Подступился и, схватив девушку за запястье сначала одной руки, а затем другой, подняв до локтей широкие рукава ее рубашки, осмотрел молочно-белые руки Джанант. Чистые, с нежной кожей, по которой он провел пальцами, показавшимися черными на фоне этой ослепительной белизны. От его прикосновений ее словно бы током ударило. Она все же вырвалась и попыталась хлопнуть Горюнова по щеке, но он увернулся. Сказал сердито:
— Следы от инъекций могут быть и на других частях тела, но мы не будем осматривать ни пальцы на ногах, ни другие интимные места. Понадеемся на твое честное слово.
— Я не наркоманка! С чего ты взял? Как ты смеешь! — И глаза ее снова стали темными, чернее чем от природы. Злющими.
— Откуда ты узнала о поездке в Лахор, если с отцом не говорила? Как я понимаю, ты только ему подчиняешься напрямую.
Джанант нервно одергивала рукава рубашки и зыркала на Петра исподлобья.
— В машине карта, — наконец снизошла она до ответа. — На ней отмечен Лахор. А вот для чего нам туда, — она пожала плечами. — Отец скажет.
— А до того ты про Лахор ничего не слышала? Что-то же должны были тебе говорить про нынешнюю поездку в Пакистан!
Его низкий хрипловатый голос, так раздражавший ее в первые дни их общения, теперь казался не наглым и скрипучим, а грустным, глубоким и вдумчивым. Но при всей его вдумчивости и значительности он никак не мог усвоить, что с ней никто никогда не считался, а она никому и никогда не задавала лишних вопросов. Ей говорили ехать в Сирию, она ехала, говорили собираться в Пакистан — она паковала сумку и отправлялась. От часа к часу, изо дня в день жила по инструкции, и ее все устраивало. Так легче, проще — не думать, не интересоваться, не проявлять инициативу и надеяться, что действует во благо страны и людей.
— Что, все твои многочисленные телохранители собирались с тобой в Пакистан? — вдруг спросил Петр насмешливо. — Целая толпа. Вы бы вместе были группой штукатуров?
— Насколько меня информировали, — хмыкнула Джанант, видимо вообразив себя в роли бригадира штукатуров, вооруженных до зубов отнюдь не валиками и шпателями, а чем-то посерьезнее… — я бы отправилась с одним-двумя. Женщиной и мужчиной. Теперь уже не стали подбирать женщину, тем более, я настаивала лишь на твоей кандидатуре. Интересно, чем теперь мне это аукнется? Прежде я никогда ни на чем не настаивала.
— Надо же когда-то начинать, — пробормотал Горюнов. — Где эта машина, надеюсь, не под камерой ее поставили? Тут везде светишься в камеры наблюдения. Особенно Исламабад ими нашпигован.
— Чего уж… Мы и на границе засветились. Ты ведь говорил, что наш связной здесь служит в полиции.
— А для твоего удобства это, к тому же, женщина. Если нам и впрямь придется ехать в Лахор, надо успеть встретиться с ней здесь. Мне важно, чтобы вы наладили личный контакт. Я же не буду торчать тут с тобой вечно. Пойду погляжу, что за тачка. Надо быть готовыми к выезду. Проверить бензобак. Ты водишь машину? — Он с досадой заметил, что Джанант отрицательно покачала головой. — Где ты там карту нашла? В бардачке? А оружие?
— Оружие я не видела. Мне сказали, что оно в багажнике, под поликом, внутри запаски. А что? — Джанант, как ей казалось, незаметно провела ладонью по своему локтю, все еще переживая недавнее нападение на нее Горюнова.
— Вот, думаю, стоит ли нам тащить с собой ствол в Лахор? Оставить его тут, в квартире? Как бы нам не погореть. Я слышал, что полиция любит шерстить автомобилистов, особенно туристов. Понятное дело — деньги вымогают, но если нас досмотрят, нам мало не покажется. Я не планировал остаток дней провести в пакистанской тюряге.
Горюнов собрался было уходить, но снова завелся:
— Ты же знаешь, что здесь не стоит ходить одной? Тут одна женщина на улице — это доступная женщина. А напади на тебя кто-нибудь, полиция не станет вмешиваться, ты ведь иностранка, да к тому же женщина.
— Я не настолько беззащитная, как тебе представляется. — Она вдруг извлекла откуда-то кинжал. Горюнов потер руку, которая только недавно как следует зажила.
Она распорола боковой шов своей длиной рубашки, как делают мужчины-врачи, чтобы можно было залезать в карман брюк, не снимая докторского халата, чтобы удобнее было прятать нож. Петр запоздало подумал, что, когда он стал хватать ее за руки, она могла запросто его полоснуть ножом, но отчего-то проявила удивительную для нее сдержанность.
Джанант вдруг встрепенулась и прислушалась.
Звонил по Скайпу Захид. И разговор неожиданно приобрел благоприятный для Петра и его агентессы характер. К тому же Захид объяснил, не напрямую, конечно, отчего служба безопасности не стала усердствовать в отношении Кабира Салима.
Захид воспринял появление Кабира на горизонте одинокой девичей жизни Джанант банально и в меру своей испорченности. Он решил, что дочка увлеклась бойцом ДАИШ. Ему была выгодна свободная, как ветер, Джанант, не обремененная мужем и детьми. Тем более муж мог просто-напросто аннулировать власть отца над ней. И наверняка не позволил бы ей разъезжать по лагерям боевиков, не из страха, что она погибнет, а из ревности и недопустимости такого поведения женщины-мусульманки, благочестивой и набожной. Даже если бы муж оказался игиловцем, вернее, особенно если бы муж оказался воином черного халифата.
Отец не стал задавать вопросы про Кабира, не потребовал его фотографию, впрочем наверняка она у него была (из паспорта Кабира).
— Поедешь в Лахор. Завтра же. Там в ближайшие дни будут кое-какие мероприятия под эгидой нашей организации, — даже закрытый закодированный канал Скайпа не позволял ему говорить совсем открыто. — Требуется подбодрить человечка. Стимулировать его финансово, вернее, его семью. Ему вскоре уже ничего не понадобится. Счастливый… — вздохнул Захид, изображая зависть и намекая на террориста-смертника, который очевидно готовится к акции. — Главное, чтобы после всем стало ясно, кто за этим стоит. Мы не скрываемся. Наоборот, нам на руку такая популярность для привлечения все новых бойцов. И для того, чтобы занять лидирующее, а вскоре и единственное главенствующее положение. Ты поняла? — Захид помолчал. — Этот твой охранник далеко?
— Он вышел за продуктами, — выдала оговоренную с Горюновым заготовку Джанант, спиной чувствуя присутствие Петра, стоящего за приоткрытой дверью в коридоре. — Нам же не надо, чтобы он слышал наши разговоры.
— Постарайся, чтобы не было сплетен о ваших отношениях.
— Каких?.. — голос Джанант дрогнул, а Горюнов в щель разглядел, как покраснела ее щека и ухо — он видел только эту часть Джанант со свой позиции из коридора.
— Я ничего не хочу знать! Таскаешь с собой этого парня, — Захид выругался. — Я всегда знал, что все женщины… — он снова высказался нецензурно. — Я еще доберусь до тебя… Ты осмелилась сама принять решение и отправилась в Пакистан с этим Кабиром.
— Отец, но как я могла тебя предупредить, когда ты был в Эр-Рияде, а твой зам и слышать не хотел, чтобы тебя побеспокоить? Мне же нужен здесь мужчина. Я никуда бы не смогла выйти без его сопровождения. Он надежный.
Горюнов наблюдал, как щека и ухо девушки стали малиновыми, а затем и бордовыми. Отец все же сменил гнев на милость, сообщил адрес в Лахоре, где они смогут остановиться, а также имя местного представителя «Вилаята Хорасан», который их там встретит. Он же уточнит, где «человечек», готовый к последнему акту своей жизни.
— Ты найдешь слова, чтобы его подбодрить. Ты уже делала это в Ираке. После необходимо будет встретиться там же, в Лахоре, с одним человеком. Его зовут Наваз. Имей в виду, он слишком важен для меня, для общего дела, хоть тебе может показаться, что его предложения странные и не совсем в нашем духе. Но твое дело выполнять все, что он скажет и подчиняться. При этом, не посвящая в тонкости исполнителей, так сказать, низшее звено… Ты ведь с ним пойдешь к Навазу? — спросил Захид раздраженно, имея в виду Кабира.
— Одна же я не могу… — мямлила Джанант.
— Ты ему доверяешь?
— Он спас мне жизнь. Он не навязывался, наоборот, порывался вернуться в свою группу, воевать. Ему совершенно не понравилась идея стать моим телохранителем. Хочешь, я тебе покажу его, познакомлю вас? — Эту фразу они заготовили вместе с Горюновым, зная чванливый характер Захида. Он бы счел ниже своего достоинства знакомиться с рядовым бойцом, обслугой. И он не захотел. Знание психологии сработало.
— Что мне на него смотреть? Пусть не рассчитывает, твоим мужем ему не бывать. Мы выберем кого-нибудь посолиднее, от кого польза будет.
У Джанант явно вертелось на языке «кому польза?» Но она, естественно, не осмелилась задавать вопросы.
— Я сделаю все, как ты скажешь, ты же знаешь, отец, — она едва не плакала, напуганная до одури предыдущими словами Захида о ее моральном облике и неизбежности последующей расправы. Весь ее запал по разоблачению связи отца с ЦРУ иссяк. Она, затаив дыхание от страха и пиетета, внимала его словам, запоминала адреса, имена и условия встречи с незнакомцем по имени Наваз. Судя по имени — он пакистанец, но как она поняла со слов отца, не из «Вилаята Хорасан».