Однако и отпускать Джанант одну нельзя. Она боялась не меньше Горюнова. Уже находясь в Пакистане, он убедился, насколько правильно поступил, отправившись сюда вместе с ней. Джанант не справилась бы с поставленной задачей. Растерялась девушка, привыкшая к чувству власти и превосходства, особенно вдали от папаши.
Она бы наломала дров уже тогда, когда познакомилась с Разией. Этот надменный чванливый тон, высокомерный взгляд… Горюнов вечером, после встречи со связной, прочел мораль Джанант, не слишком опасаясь впасть в немилость. Он чувствовал, что их отношения прошли Рубикон, трансформировались, случилась метаморфоза. От совместных салятов и позиционной игры, когда они оба пытались пустить пыль в глаза и занять более выгодную позицию, к отношениям относительно доверительным, напоминающим отношения брата и сестры. Старшего брата и сестры. И не в контексте родства — искренности и нежности, а в смысле ревности к знакомым друг друга, легкой конкуренции, когда у каждого про запас оставались секретики, с перспективой, что однажды ночью, в темноте, один другого шепотом посвятит в святая святых.
Эта квартира не располагалась в трущобах Равалпинди, за окном не ездили повозки с осликами и не рекламировали свой товар зеленщики с передвижными ларьками со всевозможными овощами. Тут был чистый пустоватый двор, только в дальнем углу под пихтой сидела женщина на скамейке. Около нее на велосипедах катались двое детей, лет трех-пяти. Трехколесные маленькие велосипеды, новенькие недешевые, говорили о том, что двор тут не для бедноты и охраняется, если женщина гуляет одна. Двор обнесен решеткой. Горюнов подумал, что его Маня тоже рассекает на велике просторы московского дворика вместе с подросшим Димкой. Но у того самокат…
Петр никогда не стал бы организовывать конспиративную квартиру в таком месте. Это только от большой самоуверенности. Он предпочитал пользоваться теми квартирам, которые располагаются в многолюдных домах, где мелькает масса посторонних физиономий, где никто никому не нужен и не интересен, где никто никого не запоминает. И само собой нет камер видеонаблюдения.
В данном случае приходилось полагаться на местного контрразведчика Наваза. Однако, проходя по двору, Горюнов старался держать голову как можно ниже, словно искал монетку на асфальте. Хотя теперь уж наивно прятаться. Сфотографировать его, существуй такая необходимость, могут и не таясь. Какие основания у него будут отказываться?
Но Наваз не то, что фотографировать, он и видеть Горюнова не жаждал. Едва отпер входную дверь, тут же распорядился: «Тебе туда», указав на узкий коридор, ведущий в дальнюю комнату, оказавшуюся кухней с высоким столом-стойкой, на котором стояли чашки на подносе. Тут, к удивлению Горюнова, находился парень в коротком пиджачке, напоминающим униформу официанта, синем с красными отворотами и красной отделкой на карманах.
— Вы будете чай? — вежливо поинтересовался он, чуть склонив голову с коротко стриженными черными густыми волосами.
— Нет, спасибо, — Горюнов ответил так же по-английски и остановился в растерянности посреди кухни.
«Официант» предложил ему сесть, а сам устроился на стульчике около двери. Он и правда тут выполнял, похоже, функции официанта и, наверное, охранника по совместительству. Горюнов не удивился бы, что он тут живет и обеспечивает в квартире порядок, но не суется в комнаты, когда там посетители. И все же его присутствие здесь — странно. Наваз должен ему абсолютно доверять, чтобы приводить людей, хоть и опосредованно, но связанных с ЦРУ. Ведь это может вызвать подозрения и по поводу его собственной особы.
Они просидели полчаса на кухне в напряженном молчании. Горюнов развлекался курением, попросив разрешения закурить. Задымил всю кухню, у официанта покраснели и без того красные от природы белки глаз, отчего он казался суровым.
Непонятно, как официант уловил тот миг, когда разговор Джанант и Наваза подошел к концу, но он вдруг встал и сообщил: «Вам пора. Пройдите по коридору к выходу». Сам парень не попытался выйти с кухни, словно привязанный к ней незримой нитью. В коридоре у двери стояла Джанант в гордом одиночестве, переминаясь с ноги на ногу в своих замечательных сандалиях с золотистыми ремешками. Ее вид показался Горюнову испуганным. Примерно таким, как на лестнице в разбомбленном доме в Сирии, когда Петр ударом ноги отбил ее следующий замах кинжалом.
Молча вышли, пересекли жаркий двор, ставший вдруг словно бы очень большим. Петр чувствовал, что ему в спину смотрят и не просто так, а через прицел. Его бросило в жар от этого ощущения. А он вчера отказался от пистолета, предложенного ему Разией. Попасться в руки местной полиции — полбеды, а вот с оружием и иракским паспортом… Кому понадобилось в них целиться? Смотреть им вслед мог Наваз, но решиться ликвидировать посреди двора около конспиративной квартиры — вряд ли. Только если Джанант открылась ему, сообщила о предательстве и о том, кто такой на самом деле ее телохранитель.
«У меня психоз», — подумал Горюнов и с трудом сдержался, чтобы не обернуться, когда звякнул велосипедный звонок на детском велосипеде. Это прозвучало как выстрел.
Джанант тоже испытывала напряжение и после велосипедного звонка вдруг схватила Горюнова за локоть, чего никогда бы себе не позволила в другой ситуации. Но заговорить осмелилась лишь когда сели в машину:
— Поехали быстрее отсюда. У меня ощущение, что я в руках держу гадюку и она меня вот-вот ужалит. По описанию Разии это тот самый Наваз. Ты его сфотографировал?
Горюнов вырулил на дорогу, ведущую на окраину Равалпинди, к их жилищу, и, кивнув, уточнил:
— Там освещение плохое было в коридоре, но, надеюсь, фотография получится. В конце концов не для глянцевого же журнала фотографировал, худо-бедно удастся его различить на фотографии. А у тебя что?
— Послушаешь запись дома, и я с тобой послушаю. Я что-то разнервничалась, никак не могу сосредоточиться. Резюме короткое — едем завтра в Лахор, там планируется теракт. Но это мы уже знали. Главное, — она поежилась, — он пытался водить меня за нос. И запугивать своим авторитетом. Весь наш с ним разговор рассыпается на какие-то фракции, как части мозаики, но когда я пытаюсь сложить куски воедино, картинка не выстраивается.
Петр несколько раз проверял, нет ли хвоста. Хотя зачем Навазу организовывать за ними слежку, если он доверяет Захиду, к тому же напрямую от Захида может узнать, где остановилась дочь вместе с ее телохранителем. Пока у него нет оснований не доверять Джанант.
Если только, вольно или невольно, она не выдала себя во время разговора с контрразведчиком. Но она больше молчала, строго следуя инструкциям Петра. Он смог в этом убедиться, когда на кухне их квартиры включил диктофон.
— Мне тебя рекомендовали, уважаемая Джанант, с самой хорошей стороны, — на литературном арабском заговорил Наваз. (Горюнов и в дальнейшем отметил, что пакистанец не использовал диалектизмов Египта, Сирии или Ирака, из чего Петр заключил, что пакистанец не работал ни в одной из этих стран. Только в Пакистане). — В качестве ответственного и опытного организатора и деятеля ДАИШ в Ираке. Не знаю, насколько ты в теме относительно нашего сотрудничества с почтенным Захидом, но это и не важно. Важно лишь наше взаимодействие ко всеобщей пользе. Ты завтра отправляешься в Лахор, как мне известно. Это не моя инициатива. Я в большей степени заинтересован, чтобы ты как можно быстрее перебралась в Афганистан к своим людям, находящимся там. И теракты, происходящие в ДРА, совершенные не вашими людьми, приписывала бы на счет «Вилаята Хорасан», что, несомненно, увеличит популярность «Хорасан-ДАИШ», а многих колеблющихся, желающих вступить в ваши ряды, убедит в могуществе халифата. Ты же имеешь доступ к информационной системе ДАИШ, которая осуществляет вбросы, берет ответственность за тот или иной теракт на себя? Ты ведь можешь, если я тебя заранее оповещу, взять какой либо теракт на свой счет?
— А те, кто на самом деле его подготовили и совершили, не станут возмущаться?
— Все может быть. Вот только, уважаемая Джанант, в суд на «Хорасан» они подавать не станут. А уж тем более в Гаагский, — его голос звучал насмешливо. — Или если ты сама не хочешь в этом участвовать, ты же имеешь доступ к вашей компьютерной системе, не так ли? Ты можешь предоставить нам этот доступ и наши специалисты все сделают сами.
— Мой отец тоже имеет доступ… — напомнила своевременно Джанант, и Петр порадовался за свою ученицу. Все же она не совсем пропащий для разведдеятельности субъект.
— Да, но нам нужен «Вилаят Хорасан». У них локальная сеть в Афганистане.
— А теракт в Лахоре тебя не интересует в этом пропагандистском смысле? — не без ехидства, которое уловил Горюнов, спросила она.
— Нет, — отрезал Наваз. — Нас интересует Афганистан.
— Нас? — переспросила Джанант. — А кто ты? Ты же не из ДАИШ?
— Слишком много вопросов. Ты их задай своему отцу, — он говорил с той интонацией, с какой обычно посылают в нехорошее место.
Как шутил Горюнов, если попасть в то место, куда обычно всех посылают, там наверняка уже собрались не самые последние люди, и можно с пользой провести время и разузнать много нового.
Разговор между Джанант и Навазом продолжался, и Петр слушал его краем уха, размышляя, как должен повести себя сотрудник контрразведки, узнавший, что в его стране планируется теракт, будучи в курсе времени и места его проведения, знакомый с организаторами, как минимум, а может, и с исполнителями? Даже во имя великой цели — вскрыть всю организацию на территории Пакистана, он не должен поступиться жизнями своих сограждан. Но Навазу очевидно наплевать на эти жизни, если деньги он получает от другой страны, заинтересованной как в развале мусульманского Пакистана, так и Афганистана.
Горюнов насторожился, когда услышал про наркотики. Он остановил запись и отмотал немного назад. Джанант, прохаживаясь по комнате, посмотрела на него с немым вопросом.
— С чего он вдруг про наркотики? — спросил Петр.