— Деньги! Нужно же кормить наших бойцов. Думаю, для тебя не секрет, что наркотики, нелегальная нефть, торговля артефактами и людьми, я имею в виду, заложниками, и не только, для гаремов и борделей, — все это наши статьи дохода, а в Юго-Западной Азии наркотики самый ходовой товар.
— Кому такой товар реализовывать в нищем Афганистане? — Горюнов снова включил диктофон и услышал объяснение уже от Наваза:
— У нас есть договоренности с людьми в аэропорту. Американские самолеты из Кандагара, да и из Баграма летают без досмотров в Европу. С ними переправляем наркотики, а в Европе за них дают хорошую цену. Как известно, Европа уже на корню сгнила, погрязла в разврате и дурмане. Мы продолжим их душить кайфом за их же деньги. Очень удобно. — Наваз явно лил воду на мельницу религиозного фанатизма, который, как он наивно полагал, у нее есть. Он недооценивал ее по традиционной привычке пакистанцев вообще недооценивать женщин. И ошибался…
Петр с удовлетворением кивнул, понимая, что Наваз дважды прокололся как представитель власти. Первый, когда упомянул про их поездку в Лахор и на вопрос Джанант, интересует ли его теракт в Лахоре, ответил отрицательно, а второй — осведомленность о наркотрафике, имена-фамилии тех, кто этим занимается в Афганистане и тех, кто будет переправлять наркотики в Европу и Америку американскими же самолетами. Слов Наваза с лихвой хватило бы для того, чтобы сдать предателя пакистанским властям.
Но прежде чем сдавать кого-то, нужно понять, в чем заключаются планы церэушников в отношении конкретно «Вилаята Хорасан», помимо очевидного обогащения американских спецслужб и тех, кто за ними стоит, от наркоторговли в Афганистане и Пакистане до использования боевиков халифата афганского разлива в качестве обычных охранников караванов.
— Слушай дальше, — посоветовала Джанант, отмахиваясь от дыма сигареты, тлевшей у него в пальцах и забытой им на мгновение.
… — После акции в Лахоре я помогу тебе без проблем пересечь границу с Афганистаном, но мне необходимо, чтобы ты захватила с собой одну девушку. Она пригодится тебе там для работы, — едва Наваз договорил, Джанант выключила диктофон и спросила тоном, который предполагает единственно правильный ответ:
— Как думаешь, кто бы это мог быть?
— Ты все больше напоминаешь мне сварливую жену, — Горюнов с мрачным лицом включил диктофон, осознав, какая проблема его ждет, если с ним в одной связке окажутся Джанант и сдавшая ее Хатима.
«Вот ведь расклад подкинула судьба, — подумал он, глядя на подбоченившуюся Джанант. — Надо еще перед отъездом в Лахор передать аудиозапись Разие. Может, и она с нами за компанию отправится взрывать и терроризировать местное и афганское население. Я-то уж точно не смогу предотвратить теракт, не попавшись либо полиции или контрразведке, либо игиловцам».
— Он спрашивал про тебя, — не дождавшись ответа про Хатиму, Джанант обиженно хмурилась.
Горюнов все же дослушал диктофонную запись и узнал, что Наваз выразил сомнение, стоит ли ей тащить с собой этого угрюмого телохранителя. Сказал, что роль телохранителя какое-то время может исполнять и та девушка, которая поедет с Джанант в Афганистан.
Петру не понравились слова «какое-то время». Эта оговорка указывала на обстоятельство времени и, по-видимому, времени у Хатимы оставалось не так уж много. Не уготована ли ей нехорошая судьба? Но с другой стороны, зачем было готовить девчонку, чтобы банально сделать из нее шахидку? Нерационально по меньшей мере.
Джанант возразила: «Это надежный человек. К тому же без мужчины рядом мне бывает затруднительно ездить по группам ДАИШ».
Лахор показался каким-то уж слишком индийским. Хотя Горюнов вообще не видел большой разницы между пакистанцами и индусами.
Дорога по горам заняла больше времени, чем Петр предполагал, машины тут словно никуда не торопились, особенно расписные пакистанские автобусы — восьмое чудо света.
На улицах Лахора покрутились изрядно, не сразу сообразив, как ехать к очередной квартире «Вилаята Хорасан». Толкались в пробке из тук-туков и мотоциклов, на которых ухитрялись уместиться по три-четыре седока.
На газонах лежали мужички бомжеватого вида на облезлых матрасах. Горюнов прикинул, сколько у них живности в их лохматых шевелюрах, и поежился. В Ираке в своей цирюльне ему приходилось стричь и таких вшивых ребят. Сам пару раз обовшивел и стригся налысо, напоминая самому себе старика Якова из детского приключенческого советского фильма. Особенно когда лысина загорела.
После разговора с Навазом, Джанант так и осталась подавленной. Всю ночь бродила по комнате, прилегла лишь к утру — Горюнов услышал, как скрипнули пружины матраса.
Петр тоже молчал большую часть дороги. По пути в Лахор он заехал к Разие, вызвонив ее накануне и назначив встречу. От нее узнал, что из Центра поступило указание: в Лахоре через день после прибытия съездить к Вагах бордер — пограничному переходу в Индию, где каждый вечер пограничники — индусы и пакистанцы — устраивают целое представление. Церемония закрытия границы на ночь превратилась в шоу, на которое собирается публика с той и другой стороны границы. Причем зрители по большей части местные, а не туристы.
Разия передала, что 6 мая среди зрителей в Вагах бордер окажется знакомый Кабиру Салиму человек, запросивший встречу с Кабиром, узнав, что тот прибудет в Лахор на днях.
У Горюнова имелись предположения по поводу личности «знакомого». Раз не дали пароль, значит, он знает его в лицо. Почему через Индию, а не через пограничный переход из Афганистана? Так для «знакомого» вероятно безопаснее.
— Ты считаешь, нам нужен этот взрыв в Лахоре? — спросил Горюнов, из окна машины увидев мечеть Бадшахи. Купола за высоким забором напоминали вершины трех воздушных шаров, которые заперли в красно-кирпичной ограде, чтобы не улетели, а минареты по периметру казались опорами для привязи этих шаров. Эта мечеть навела его на мысль о суфийской мечети Дата Дарбар. Петр знал, что объект для самоподрыва смертника будет находиться рядом с ней. — Тебе он нужен?
— Я не в силах, не в праве его отменить. Его готовили до меня. — Она тронула шахаду, качающуюся под зеркалом заднего вида. — А я сама уже ничего не хочу. Вернее, хочу, — она вздохнула, — забраться в какой-нибудь шкаф и не выходить оттуда.
— Ты сейчас только жить начинаешь, — возразил он, выискивая улицу, куда надо свернуть. Его иракская школа вождения позволяла ему передвигаться по Лахору в том хаотичном потоке, какой циркулировал по городу. — Ты как раз таки сидела в шкафу до сей поры. Надо выбираться.
Они ехали так медленно, теперь угодив в затор из тук-туков и мотоциклистов, что за ними уже с полкилометра плелся нищий с бельмом на глазу и убеждал Петра дать ему денег. Привыкший давать милостыню в Турции и в Ираке, Горюнов было дал ему мелочь, но попрошайка упорствовал. Петр отмахнулся привычным жестом, коих знал превеликое множество. Интернациональный жест бельмастый понял и отвалил.
Наконец Горюнов припарковался около жилого дома из трех нависающих друг над другом, лесенкой, этажей. Мусорная куча лежала прямо посреди двора, рядом с биллиардным столом. Вокруг кучи роились мухи и бегали очень смуглые голопузые дети в пластиковых шлепках кислотных цветов.
Джанант и Петр, конечно, внешне отличались от местных. В них безошибочно узнавали арабов, но их много живет в Пакистане, в том числе и беженцев из Сирии и Ирака. Подъезд оказался загаженным не меньше чем двор. На зарешеченной входной двери висела реклама порнофильмов, которые крутили здесь же, в доме, на первом этаже в мини-кинотеатре, напоминающем видео-салоны в Москве девяностых годов, когда американцы присылали вместе с гуманитаркой и свои фильмы, оболванивающие и растлевающие пацанов.
Квартирка оказалась еще более крохотной, чем та, в Равалпинди, но более чистой. На полу лежали цветные половики, на окнах висели кружевные белые шторы. Однако стояла страшная духота, а стоило открыть окно, так снаружи еще и тянуло гнилью от помойной кучи во дворе.
Из опыта понимая, что свет и воду здесь отключают безо всякой системы, Петр принял душ, пока была возможность, и вышел прогуляться. Поиграл в биллиард с соседями, прошелся по близлежащему кварталу, где к вечеру народ, как и везде, притомившийся от дневных забот и жары, выползал во дворы, кучковался в открытых кафе, напоминающих стихийные точки общепита с грязноватыми объемными сковордами-вог в центре «композиции». В чанах с зауженным горлышком готовили фуль из фасоли, продавали свежеиспеченные лепешки. Пахло не всегда свежей едой, да и повара-торговцы не внушали доверия, чумазые босоногие в засаленной одежде.
В Ираке Горюнов не брезговал покупать у таких же торговцев еду, приготовленную в таких же уличных условиях. Но там он жил много лет, знал у кого покупать и давным-давно адаптировался к местной воде и специям. Перчили пакистанцы все немилосердно. Петр расчихался только пройдя мимо такой забегаловки. Единственное, на что он решился, купил лепешки и немного овощей, рассчитывая, что Джанант приготовит что-нибудь сама. На улицах пахло бензином, помойками, жареной едой и чужим городом.
Поздно вечером Джанант все же справилась с плитой, работающей от подтравливающего газового баллона, и приготовила смесь из овощей. Горюнов умял ее рагу и вымыл посуду, демонстрируя равноправие, чего не стал бы делать ни дома, в Москве, ни с Зарифой. Тут следовало подзабыть замашки иракского мужчины, считающего любую женщину прислугой. Джанант все же несколько другого полета птица, не стоит ей показывать, что у нее кроме перьев, когтей и клюва, хоть и довольно острого, нет ничего, никакого оружия, которое помогло бы ей справиться с мужчиной. Она просто, как и птичка, невесомая горсть перьев и пуха.
Пускай испытывает хотя бы эфемерное чувство силы и мнимой защищенности. Вряд ли она когда-нибудь по-настоящему испытывала эти чувства. Она неглупа, неромантична, во всяком случае, теперь романтика рассеялась.