— Ты меня узнал? — шепнул Виталий по-русски.
Раздался звук армейского рожка, давший сигнал к началу. Рейнджеры Пакистана — в черной церемониальной форме с головным убором, на котором находилось нечто среднее между гребнем петуха и черным веером. Индусы, одетые в форму цвета хаки, имели такой же веер на головном уборе, только красный, а в целом, форма их походила на английскую прежних времен, даже белые гамаши поверх ботинок все такие же, старомодные.
Военные со зверскими лицами, усугубленными диковатыми бородами и усами, стали совершать телодвижения, напоминающие танец дикарей. Они маршировали, задирая согнутые в коленях ноги, чуть ли не выше головы, топали ботинками, делали угрожающие жесты в сторону границы. Флаги спускались на длинных тросах, пересекавшихся над линией границы. Зрители улюлюкали, женщины на своей трибуне верещали, пожалуй, громче всех. Ворота — железные решетки, двойные с каждой стороны, разъезжались в стороны, военные приветствовали друг друга уже в золотистом свете рассеивающегося закатного солнца. Флаги снимали, складывали, и до следующего утра двери захлопывались.
Горюнов поглядывал на представление, слушая негромкий голос Виталия. Он не оборачивался к нему, просто слушал и краем глаза видел плохо выбритую смуглую щеку Виталия, влажную от жары.
— Достали меня церэушники. В Афгане они хозяйничают. Хотя талибы их треплют от раза к разу. У меня взяли связного, накручивают круги вокруг меня. Особенно один тип. Как я понял, ты тут с даишевцами в корешах, — он хмыкнул. — Они ведь со своим филиалом и в Афганистане потихоньку терроризируют и американцев, и талибов, хотя талибы по идее должны быть с ними заодно. Но слишком лакомый кусочек здешние наркотики и торговля ими, чтобы с кем-то делиться. Американцы якобы борются с терроризмом в Афганистане, то и дело обвиняют пакистанцев, что те поддерживают талибов, причем спецслужбы Пакистана даже напрямую задействованы в этом. Пакистанцы еще в 2016 году признавали, что кормят, лечат талибов, но якобы для того, чтобы обеспечить переговорный процесс между ними и властями Афганистана. В общем, я много лет тут варюсь в этом всем, особенно стало «весело», когда появились янки. Я как на раскаленной сковороде. Свои задачи тебе объяснять не стану. Но сейчас я на грани провала. Джеймс Эдли напал на мой след и того и гляди либо меня возьмут, либо придется спасаться бегством.
— Второе предпочтительнее, — кивнул Петр, пытаясь понять, к чему клонит Виталий, в чем будет заключаться задача Горюнова, к которой Александров-младший подводит. Слушал внимательно, пытаясь встроить сказанное Виталием в свою схему происходящего.
Зная, что пакистанские спецслужбы поддерживают талибов, церэушники и купили одного из Межведомственной разведки, чтобы, с одной стороны, получать информацию о планах талибов, а с другой стороны, воспользоваться тем, что Наваз осуществляет в определенной степени руководство филиалом ИГ в Пакистане и Афганистане и с помощью бойцов халифата подкладывает свинью талибам. Но должна быть и перспективная цель. Не просто ведь потрепать нервы церэушники хотят талибам. Оттянуть их от собственных баз, чтобы не взрывали американских военных, а боролись с внутренним врагом.
«В этом что-то есть», — размышлял Горюнов, глядя как выкаблучиваются пакистанские пограничники.
Он стал догадываться, к чему ведет Виталий. И ему эта тема претила. Однако Центр очевидно в курсе происходящего. Виталий Александров в Афганистане уже очень давно, позицию, по-видимому, занимает ключевую, потерять такого человека под боком у американцев никак нельзя, а тем более, не дай Бог, если американцам удастся его арестовать — это будет грандиозный провал.
— Джеймс, что ли, единственный, кто напал на след твоей группы?
— Он самовлюбленный тип. Такие действуют в одиночку, чтобы получить повышение по службе. Он напишет рапорт и обнародует то, что знает, только тогда, когда вся моя группа будет у него в руках. — Виталий незаметно, прикрыв руку платком, сунул в карман Горюнова записку. — Вот тут все, что мы знаем об Эдли на данный момент, в том числе и его фотография. Я остался без регулярной связи, по запасному каналу узнал о том, что тебя неожиданно занесло в наши края…
Петр подумал, что «неожиданно занесло» его сюда с легкой руки генерала Александрова, передавшего информацию, полученную от Хатимы именно в УБТ. Теперь закралось подозрение, что Евгений Иванович сделал это неслучайно.
— Я тебя ни к чему не призываю…
При этих словах Петр взглянул все же на Виталия и увидел темно-карие изможденные глаза в полукружьях теней и морщины на высоком лбу.
— Мы в ближайшее время собираемся перебраться в Афганистан, конечно, к «своим», — Петр подмигнул ему. — Нам с переходом границы помогут, а там от нас ожидают череду терактов. Я думаю, можно будет слегка скорректировать планы боевиков, а я тем самым подниму свои ставки в глазах моего руководства в ДАИШ местного разлива. И все-таки… — Он потер лоб, борясь с желанием закурить. — Даже если все получится, где гарантия, что твой Эдли не успел передать информацию о вашей группе или в его документах скорбящие коллеги не найдут сведения о разработках?
Виталий развел руками. Этот жест означал, что как бы то ни было, а выхода нет.
Разведка, особенно нелегальная, не должна заниматься ликвидациями, они не на поле боя, когда рейды в тыл врага — это взятие языка или уничтожение противника в ходе диверсии. Однако, если в случае с нелегалом гибель противника происходит в силу стечения обстоятельств, никто не станет докапываться, каким образом произошло «стечение» этих обстоятельств.
Горюнов не сомневался, что Центр «не в курсе дела», никаких докладных и отчетов на этот счет не существует. Даже о нынешней встрече вряд ли хоть где-то будет храниться информация. Но боевиков многие использовали в своих утилитарных интересах. Почему бы не воспользоваться? «Они же пропагандируют борьбу с «оголтелым империализмом» в лице американцев. — Горюнов достал сигарету и разминал ее в пальцах. — Пусть слова подкрепят делом». Но его волновала еще одна проблема.
— А моим подопечным стоит говорить, что Эдли церэушник? С одной стороны это может их заинтересовать, а с другой — как бы не заробели.
— И все-таки, стоит, да еще приписать ему пару эпизодов борьбы с даишевцами. Главное, чтобы звучало правдоподобно. Но ты известный краснобай, — Виталий улыбнулся просительно.
— Сомнительный комплимент.
Солнце довольно быстро начинало сползать с небосклона, словно старалось опередить спускаемые флаги Пакистана и Индии или уйти с ними синхронно. Публика кричала разноголосо и разноязыко — на урду, хинди, английском, французском. Аплодировали пограничникам.
— Ты поторопись, — посоветовал Виталий. — Сейчас народ будет разъезжаться, простоишь в пробках. А когда ты собираешься в Афганистан?
— Поедем в ближайшее время, день-два. У меня, боюсь, будут проблемы со связным там. Видимо планировалось использовать твоего связного, но раз, говоришь, его повязали, то и у меня могут возникнуть осложнения.
…Осложнения начались раньше. И дело было не в прибытии Хатимы. Несмотря на то, что Хатима фактически работала на два фронта — и на Наваза, и на Разию, за которой теперь стоял российский Центр, Горюнов принял решение не открывать ей карты и потребовал того же от Джанант. И, учитывая, что Хатима знала Джанант еще по Эрбилю, было сомнительно, поверит ли она в ее удивительное перерождение.
Горюнов попросил Джанант никак не демонстрировать то, что она узнала Хатиму. Сколько таких вдовушек и жен боевиков она встречала в своих путешествиях по тылам ИГ в Сирии и в Ираке! Они все должны быть для нее на одно лицо. И Хатима сочла за благо промолчать и словом не намекнула на то, что встречала раньше Джанант. Отмалчивалась, выглядела нелюдимой. А больше всего заробела перед Петром, появившимся вечером после встречи с Виталием Александровым.
Он тоже не был расположен с ней общаться. Слишком устал. Выпил чаю с молоком, как принято в Пакистане, мысленно ругая англичан, научивших пакистанцев так пить чай. Бабушка Горюнова называла такой чай с молоком «мурцовкой». Это Джанант ему налила, решив вдруг за ним поухаживать. Петр расценил внезапное внимание Джанант как следствие появления на горизонте конкурентки в борьбе за внимание единственного в их компании мужчины. То ли инстинкт, древний как мир, то ли нечто большее.
«Только этого мне не хватало», — подумал Петр, уныло глядя на мутный чай в чашке, который все же пил, чтобы не обижать Джанант.
Назавтра, после очередной удушающей жаркой ночи, Горюнов вдруг почувствовал себя больным. Раскалывалась голова, подташнивало. Не привыкший болеть Петр стал еще мрачнее и гаркнул на подошедшую Джанант, вознамерившуюся потрогать его лоб. Она наметанным глазом врача сразу поняла, что с ним что-то неладно.
— И все-таки мне лучше тебя осмотреть, — строго сказала Джанант. Хатима испуганно выглядывала из-за ее плеча.
Петр смирился и, описав свое состояние в деталях, услышал неутешительный вердикт: «малярия».
— Комарики, комарики, — не без ехидства заметила Джанант. — Все высовывался в окно, курил. Это еще в Равалпинди. Там и река рядом. Налла Лай.
— Вот тебе и Лай, — знобливо поежился Петр. — Может, сегодня выдвинемся в Афганистан? Потревожим Наваза? Не станем дожидаться завершения истории с акцией около Дата Дарбар? Этих бесноватых вероотступников давно пора повзрывать, — слова предназначались для Хатимы. Она привычна к таким разговорам, пускай не расслабляется.
Сам Горюнов считал суфийское учение, в общем-то, ересью в исламе, но занимательной и не лишенной философского смысла, а танцующих дервишей в Турции уже давно превратили в шоу для туристов. У Петра дома был свой дервиш. Маня могла крутиться на одном месте, до головокружения… у родителей.
— Я должна проконтролировать, — возразила Джанант, и он уловил в ее голосе командные нотки.
— Ну хорошо, проконтролируй, — с усмешкой согласился он. — Только как бы не перекрыли выезды из города после всего. Ничего, — утешил он свой бабский гарнизон, — мы как во втором тысячелети