А затем перевозят в Афганистан. Отбиваются от талибов. А в Афганистане отправляют из аэропортов в Штаты. Ну и пускай гибнут эти «евреи»! — так многие иракцы называют американцев. — А зачем, ты скажи, «Хорасан» бороться с талибами? Те ведь тоже мусульмане. Причем, в большинстве сунниты. По мне так и шииты ничего, лишь бы жили, как велит Пророк.
— Действительно, — охотно согласился Горюнов.
«Если, если… Все пока «если»… — размышлял он, присмотревшись к расстроенному лицу Заки с крупными чертами лица, с грушевидным носом и пухлыми губами наивного человека. — Алгоритм действий Джанант очевидно такой… Если ее сегодня не задержали. И снова «если»… Действовать она будет… во всяком случае, должна бы. Задействует Хатиму, а через нее Наваза. Может, Наваз продинамит ее просьбу, тогда Джанант вызовет Разию, чтобы передать сообщение об инциденте в Центр. Хотя я бы не стал дожидаться решения Наваза, а параллельно сообщил о происшествии Разие. Что в состоянии предпринять Центр в данной ситуации? Вариантов не так уж много. В Пакистане работает еще один агент, о котором мне известно — Нур, начальник Разии. Но тот хоть и выше пост занимает, трусоват и вряд ли сунется в дело, не захочет светиться. Ну и правильно. В работе агента лишний раз светиться не стоит. На его помощь рассчитывать не приходится. Российское посольство вмешаться в дело не сможет. Конечно же, я ведь гражданин Ирака. А вот сообщить может, анонимно или через третьих лиц (в таких случаях удобно использовать журналистов, причем, не обязательно пакистанских, а лучше даже иракских) в посольство Ирака в Пакистане о незаконном задержании Кабира Салима — туриста из Багдада. А еще лучше бы о моей неожиданной пропаже сообщил бы тот, кто сейчас работает вместо меня в цирюльне. Дескать, я перестал выходить на связь, и это вызвало у него определенное беспокойство. А чтобы не пришлось меня долго искать по всем городам и весям Пакистана, уточнить, что я был в Лахоре и пропал после совершенного в том городе омерзительного теракта около суфийской мечети».
Что в данном случае предпримет посольство, Горюнов не знал наверняка. В таких ситуациях работает обычный протокол. Сделают официальный запрос в МИД Пакистана, те, в свою очередь, запросят полицию Лахора, не попадался ли среди погибших в теракте в Лахоре Кабир Салим. Искать будут долго, прохождение бумаг муторное, особенно если учесть бюрократию Пакистана. Начнут ли разыскивать среди задержанных? Зафиксировали ли в общей базе его задержание?
Раньше чем через три недели и ждать шевеления не стоит. Надеяться можно, что отпустят сами, но пока его не вызывали на разбирательство или допрос. И никого из камеры не вызывали. Тут спали, храпели, ели скудную и чрезвычайно острую еду, принесенную стражниками и справляли нужду за низкой загородкой в дальнем углу, самом черном и зловонном. В камере и молились. Задержанных поднимали в положенное время. Молились на тех же матрасиках, на которых спали.
Вопреки опасениям Горюнова его освободили на второй день. В камеру для допросов, куда Петра вызвали, пришла Разия в своей серой форме, с орденской планкой на выдающейся груди, в платке, надетом под фуражку и заправленном под воротник форменной рубашки. Лицо ее оставалось невозмутимым абсолютно и понять, каков ее замысел, не представлялось возможным. Показывать, знакомы ли они, или оставаться безучастным?
За минуту до ее появления, Петра опрашивали. Бить никто не пытался. Полный, потный, пожилой следователь задавал стандартные вопросы по-арабски. Выяснял установочные данные, сверяясь с данными в паспорте Кабира, лежащим перед ним на столе.
Он, как видно, ждал появления Разии, его бульдожье, сонное и добродушное лицо ничуть не изменило выражение. Он только встал, поскольку Разия была выше его по званию и положению — работала в столичной полиции, хоть и женщина. К тому же орденоносец, ветеран войны.
— Да это он, Кабир Салим, — она мельком взглянула на Горюнова, не пытаясь сделать ему знак. — Это наш человек, и я его заберу.
— Но мы должны как-то оформить… — заикнулся было следователь.
У Разии выкатились глаза как-то уж очень начальственно, но она не закричала, как того ожидали и Горюнов, и следователь, а буквально зашипела:
— Вы в своем уме?! Я вам говорю, это наш человек… Какое оформление? Вы будете обязаны уничтожить все свидетельства его задержания, иначе сорвете большую антитеррористическую операцию, прорабатываемую уже несколько месяцев. Большой вопрос — не повредили ли вы нашей работе своим нелепым задержанием. Что за манера хватать всех подряд! Я еще рапорт на вас напишу…
— Прошу вас, госпожа, не надо рапорт, у меня семья, шестеро детей… — Он тут же выскочил из-за стола, проявив неожиданную при его комплекции прыть. — Я сейчас все сделаю, вашему человеку вернут вещи и проводят к выходу.
Едва он вышел, Разия прошептала по-арабски:
— Жирная свинья, шестерых детей он заделал — вот мозг совсем и не фурычит.
— Разия, вытащи отсюда еще одного человека, если сможешь. Он сидел вместе со мной в камере. Его зовут Заки, он из Ирака, приехал сюда выручить родного брата из «Вилаята Хорасан». Узнал, что брат погиб, а сам попал под облаву на ту группу ДАИШ, в которой находился его брат и где он наводил в тот момент справки. Мне нужен этот человек.
Разия кивнула и, дождавшись возвращения следователя, попросила:
— Мне необходимо посмотреть список задержанных, находившихся в одной камере с нашим человеком. Мне не нужны случайности. Кто-то мог его узнать, и ваша халатность обернется тогда провалом. Об операции доклады поступают напрямую министру.
Список принесли очень быстро. Бегом. Горюнов слышал топот ботинок людей, носившихся по коридору. Петр сидел на жестком стуле и наслаждался чистотой, прохладным воздухом от кондиционера, тарахтевшего за спиной следователя, и видом бодрой, напружиненной Разии.
Она ни мгновение не сомневалась, значит, чувствовала уверенность, что ее никто ни в чем не заподозрит. «Однако удачный кадр, — Горюнов ею любовался. — В кои веки меня из ямы вытаскивает женщина, да еще такая симпатичная».
После суток с лишним в пакистанской тюрьме он готов был облобызать Разию. И что-то ему подсказывало, что девушка не была бы против.
Она пробежала глазами список, нахмурила брови под кромкой платка, серого и тоже форменного.
— Так-так, — зловеще сказала она, и Горюнов заметил, что полный следователь скукожился от ее тона и взгляда, стрельнувшего в него поверх списка. — Вот этого, — она постучала ногтем по фамилии Заки, — я тоже заберу. Он мог узнать моего человека.
— Так он ведь сидит, — робко пытался возражать следователь. — Его взяли вместе с группой, принадлежащей «Вилаяту Хорасан».
— Вот-вот, — изобразила многозначительный взгляд Разия. — Когда моего подопечного освободят ни с того, ни с сего, этот даишевец найдет возможность передать сообщение на волю. Мы же с вами знаем, как это бывает.
…На соседней со следственным изолятором улице стояла служебная машина Разии. С исламабадскими номерами. На заднем сиденье лежала бутылка с газировкой и сверток с сэндвичами. И блок сигарет.
— Ты спасительница! — выдохнул Горюнов, нырнув на заднее сиденье. Малярия еще не успела напомнить о себе, и он хотел есть, пить и курить. — Да садись ты! — прикрикнул он на Заки, топтавшегося в нерешительности на тротуаре рядом с машиной.
Очень смуглый, почти чернокожий, некрасивый, коренастый, с крупными кистями рук, он держал в руках пиджак, сильно измятый. Его пугала форма Разии и ошеломило столь быстрое освобождение.
Он все же деликатно сел в машину, ужал свои широкие плечи, словно боялся помешать или испачкать сиденье. Петр по-братски разделил сэндвичи пополам и протянул каменщику пару сигарет. Сам он уже курил и жевал одновременно. Разия невольно улыбнулась, глядя на его мальчишескую жадность.
Она понимала, что при Заки обсуждать ничего не стоит. Они и так нарушили конспирацию. Разия увязала себя напрямую с Горюновым-Салимом. Действовала в открытую. Она задернула шторки на боковых окнах машины, чтобы не было видно пассажиров с улицы.
Дожевывая бутерброд, Горюнов продолжал обрабатывать Заки. Хотя тот готов был ему за спасение руки целовать.
— Тебе теперь лучше уехать побыстрее. Но ты мог бы помочь мне. Честно сказать, я, как и ты, ищу здесь племянника в «Вилаяте Хорасан». Но у меня, в отличие от тебя, нет никаких зацепок, где его искать. Нас помогла освободить дальняя родственница моей жены. — Он кивнул на спину Разии, а та улыбнулась ему глазами, отраженными в зеркале заднего вида.
— Да я что угодно… — приложил руку к сердцу каменщик. — Замордовали бы они меня в своих казематах, — он покосился на Разию и потер лиловый синяк на скуле.
Он написал в блокноте корявым почерком имена тех, с кем общался по поводу брата, особенно подчеркнув имя-фамилию даишевца, жаловавшегося на нечестную борьбу под флагом ислама.
— Куда тебя отвезти? — спросил Петр. — Тебе надо уехать, — снова настойчиво посоветовал он.
— Да-да, — смущенно закивал Заки, и Горюнов догадливо полез в карман, но вспомнил, что в изоляторе при поступлении его бумажник обчистили.
— Разия, — Горюнов подался вперед, а девушка, догадавшись в чем дело, перекинула ему назад свою сумку, обыкновенную дамскую сумку, которая, наверное, странно смотрелась в сочетании с формой.
— Возьми сколько надо. Так куда? На железнодорожный вокзал? Или уж довезти болезного до Исламабада?
— Нет, что вы! Я сам, — Заки замахал огромными ручищами. — Я вам буду до конца жизни благодарен. Мне только на вокзал. А там я бегом отсюда. Главное, паспорт в кармане, — он похлопал себя по пиджаку.
— Бери, дорогой, — Горюнов сунул ему деньги. — Тут должно хватить, чтобы уехать из Пакистана.
Едва они высадили Заки на вокзальной площади и встроились в поток из тук-туков и мотоциклов, Горюнов сказал:
— Ты однако явилась вовремя. Сбросишь меня на соседней улице от дома. А пока слушай и запоминай. Мне необходимо заполучить этого типа, фамилия его подчеркнута в списке. Он был задержан вместе с Заки в Лахоре. В нашей камере его не было. Лучше тебе за ним самой не соваться, снова светиться там не стоит. Задействуй своего шефа. Пусть слегка пошевелится. Не все же твоими руками делать. Ты гляди, как бы он тебя не подставил.