Разия лишь пожала плечами. Петр и сам знал, что среди них есть пакистанцы.
Инсаф жил в Равалпинди в одном из домов, похожих на тот, где обитал Горюнов с Джанант. Такая же развалюха с неизменным биллиардным столом во дворе. И сам Инсаф в драных серых штанах и в сандалиях на босу ногу оказался во дворе.
Сидел на металлическом стуле, напоминающим электрический, у стены из кирпича, за которой была зловонная свалка мусора. Он качался на стуле, откинувшись на задних ножках, упираясь спинкой в кирпичную стену. Петр опознал его по изуродованному лицу. Один единственный глаз Инсафа сонно уставился на потертое сукно биллиардного стола, стоящего на кирпичных столбиках под навесом, слепленным из обрезков от пластиковых ящиков.
Инсаф не был наркоманом, но употреблял. Разия хотела снабдить Горюнова крошечным пакетиком с коричневой отвратной даже на вид массой. Однако Петр на этот счет придерживался жесткого правила. Нигде и никогда не носить с собой наркотики. В тех странах, где он бывал, за это могли отрезать руку. А он еще планировал пользоваться обеими. Разия сказала, что деньги талиб берет неохотно, предпочитая гашиш.
Могло показаться, что Инсаф, как спаниель, натасканный на наркотики, повел носом, пересеченным шрамом, и взгляд его единственного коричневого глаза уперся в Горюнова. Разия обещала ему дозу в качестве вознаграждения за откровенность.
Петр представил, какого рода должно было быть ранение, чтобы так изуродовать лицо — похоже, на осколочное. Наверняка поврежден и череп, во всяком случае, лоб слегка вдавлен над глазом, указывая на отсутствие части кости.
— Добрый день, уважаемый Инсаф, — Петр убедился, что парни, гоняющие шары, по больше части мальчишки, увлеченные игрой, и не услышат их разговор. — Мне тебя рекомендовала одна девушка с родинкой на щеке.
— Ты журналист? — глаз Инсафа заблестел. — Пойдем, дорогой, ко мне. Там спокойно поговорим.
Он тяжеловато поднялся и похромал к подъезду. Горюнов чуть поотстал, подумал, что два хромых — это уже комично. Инсаф, чего доброго подумает, что журналист его передразнивает.
Квартира пахла бедностью, подгоревшей едой и мокрым бельем, сохнущим прямо в комнате под потолком. От этого здесь сосредоточились вечные сумерки, влажные и пахнущие едким порошком. Вещички висели детские и женские, латанные-перелатанные. При том, что Инсаф приторговывал людьми, а это бизнес довольно-таки прибыльный. Видно просаживает деньги на наркотики или понимает, что не стоит светить свои доходы перед соседями. Тогда какой смысл в подобных заработках? Жил бы в своем особняке где-нибудь в окрестностях Исламабада.
«Свистит дорогой Инсаф, — подумал Горюнов. — Перед Разией ставки поднимает. На самом деле уже отошел от дел, опускается все ниже и ниже в наркотическую пучину, думая, что в любой момент может остановиться. Наверняка его и боли мучают и посттравматический синдром. Эх, Разия-Разия, наивная ты еще девчонка».
Хозяин закричал что-то на урду. Тут же прибежала жена, сутулясь от страха или пиетета к гостю. Так, будучи согбенной, ухитрилась посдергивать часть белья и через несколько минут притащила поднос с чашками чая с молоком.
«Скоро я мычать стану», — обреченно решил Петр, отпивая чаю и стараясь не думать о гигиене, о которой стоило забыть, оказавшись в Пакистане и тем более в Афганистане, иначе останешься голодным и мучимым жаждой.
Полная, забитая мужем и бесконечными родами — у Инсафа семеро детей, двое из которых живут отдельно и самостоятельно, — жена Инсафа прятала глаза, словно нарочно старалась не запоминать гостя.
Ерзая на пружинистом диване и утоляя жажду чайным пойлом, совсем не похожим на чай, к которому Петр привык в Ираке — крепкий, сваренный с заваркой и до половины стакана засыпанный сахаром, Петр приступил к делу:
— Я давно занимаюсь исследованием движения «Талибан». Мне это особенно интересно в сравнении с исламистским движением ДАИШ, которое проникло на территории Афганистана и Пакистана, поддерживающего талибов. Это ведь не секрет.
Инсаф с удовольствием угостился сигаретами, предложенными Горюновым. Кивнул понимающе и закурил, щуря от дыма единственный глаз. Второй был зашит, банально, даже без намека на операцию по восстановлению или попытку сделать протез. Горюнов с содроганием понимал, в каких условиях раненный Инсаф лечился. Хорошо, если его довезли до госпиталя талибов. Они у них современные и отлично оборудованные. А его, небось, какой-нибудь докторишка в полевых условиях латал. Зашил, как Бог на душу положил.
— Журналист, говоришь? — переспросил Инсаф, и его коричневое морщинистое лицо покрылось морщинами от подобия улыбки. Шрам тянул губу, не позволяя ему полноценно улыбаться. Пострадала дикция, к тому же по-английски он говорил своеобразно, перемежая английские слова с руганью на урду. — Ну-ну. Пускай так. А с даишевцами… Мы уже не можем с ними быть заодно хотя бы потому, что мы им мешаем захватить полностью власть над всем исламским миром. Никакие отступления в суннитском течении они не принимают. Проще говоря, убивают вероотступников. Нам с ними точно не по пути. Мы-то приверженцы аскетичного направления в исламе. Ханафиты. И уважительно относимся к суфизму.
Горюнов сразу же подумал о взрыве около суфийской мечети в Лахоре в мае, к которому он был некоторым образом причастен.
— Я имею в виду афганцев. Они в большинстве своем ханафиты. Я-то вот исповедую суфизм. Но не суть.
— Но ведь лидеры «Аль-Каиды» прибегали к помощи талибов в свое время. Укрывались в Афганистане, пользуясь могуществом талибов. А ДАИШ вырос из «Аль-Каиды».
— Вначале. А потом обвиняли они нас во всех смертных грехах. Ты, кстати, рассуждаешь, как типичный даишевец, к тому же ты араб… Они тоже обвиняют талибов в том, что мы не борцы за ислам, не на стороне Аллаха, а просто порождение пакистанской Межведомственной разведки. А сами-то! — он пробормотал что-то на урду. — Церэушное отродье. А что хотят талибы? Освободить Афганистан от иностранцев, от американцев, чертовых оккупантов. Наши духовные лидеры выпустили фетвы против ДАИШ. Они вне закона, вне религии.
«Чья бы корова мычала», — Петр понимающе кивал, памятуя, что в России, как и во многих странах мира, талибы признаются террористами. Однако в данном случае он считал, что Инсаф прав на все сто. Талибы хотя бы воюют на своей территории и у них в составе местные, а не головорезы из всех стран мира.
— Мы противостояли оккупантам еще со времен Александра Македонского… — Инсаф опять оскалился. — А ты что думал, я дикий человек? Я вообще-то учителем был. Жил долгое время в Афганистане. Там преподавал, потом стал талибом, о чем не жалею, — он потер зашитую глазницу. — Никогда не жалел. Одно дело воевать за американские деньги в их интересах, как делают наемники ДАИШ. И совсем другое — национально-освободительное движение. Не веришь? — Он увидел сомнение на лице Петра, тот не смог скрыть скепсиса. — Напрасно. Талибы пользуются большой поддержкой у населения.
Особенно после времени их правления, когда они рубили руки и головы непокорных. Горюнов вспомнил старика, спасшего его в Кабуле из нелюбви к талибам. Да, тут давний клубок своих проблем, интересов, злодейств и героизма, выгоды с одной стороны и горя с другой, для тех, кого они снабжают наркотиками и оружием. У талибов есть и тяжелая техника. Афганистан наверняка рванет — либо в присутствии американцев, либо когда они соизволят съехать, что, вероятно, произойдет не скоро. «Еще не спето столько песен…»
В нищем Афганистане американцы содержат местную армию и бьют по талибам их руками, а чтобы подрывать их авторитет, который все же несомненно существует, с помощью джихадистов ведут работу и в Афганистане, и в Пакистане. Но в большей степени в Афганистане, дабы дискредитировать талибов и повысить популярность ИГ. Американцам нужно перемирие с талибами, а еще лучше их полное исчезновение, что, впрочем, маловероятно.
— Нам попадаются эти парни. Были прямые боестолкновения. Но, чаще, они действуют исподтишка, — продолжил Инсаф без былого энтузиазма, замечая иронию в глазах журналиста. — Вот недавно я общался с одним узбеком… Он рассказывал, что у них американский инструктор, а в группу, которую готовили для терактов в Кабуле, в провинции Баглан, но в основном, в Кабуле, им зачем-то требовались те бойцы, кто владеет русским.
— Любопытно было бы пообщаться с тем узбеком. Он жив?
Горюнов поглядел на Инсафа невольно так, что талиб нервно заморгал веком и стали видны черно-синие пятнышки-порошинки, проникшие под кожу века. Он по-видимому, едва не потерял и второй глаз.
— Где я его возьму? Понятия не имею, где он.
«Глазик-то забегал, — мысленно съехидничал Петр, подумав, что Разия не так уж проста. Унюхала информацию, полученную одноглазым у залетного узбека. Уж не в плену ли он у Инсафа? Не зря же она говорила про торговлю людьми. Только вот что Инсаф сможет выторговать за узбека? Что у тех узбеков дома ценного? Подержанная иномарка в лучшем случае, в худшем — ослик. Саманные дома, бетонные дворы, уходящие в каменистую перспективу окрестностей. Чтобы возделывать землю, надо убирать камни — сизифов труд. Куда проще взять в руки автомат и заработать приличные деньги. Но вот родня станет ли тратить на выкуп сына или брата те деньги, что он им присылал домой? Вернут ли его живым — большой вопрос, а денег тоже лишатся.
— Мы захватили Кундуз в две тысячи пятнадцатом — вот насколько мы сильны, — завел ту же пластинку Инсаф, стремясь, чтобы гость забыл про узбека.
— Жаль только через несколько дней американцы, вмешавшись, отбили Кундуз обратно, а Обама передумал выводить войска в две тысячи шестнадцатом году. Может, вы тогда поторопились с решительными действиями? Может, вас кто-то спровоцировал на те резкие телодвижения?
Инсаф умолк, словно налетел на полном ходу на бетонную стену осведомленности и циничности «журналиста». Горюнов вдруг вспомнил, что вербовщикам в Сирии за то, что они приведут в ряды ИГ узбеков, платили по десять тысяч долларов, это за группу необстрелянных узбеков, а если завербуют бойца Исламского движения Узбекистана, опытного, матерого, то лишь за одного такого можно получить до тридцати тысяч долларов. Почему бы хитрому Инсафу не поторговать узбека, который наверняка у него в плену, обратно игиловцам? Тем более им нужны здесь, в «Вилаяте Хорасан» русскоговорящие бойцы, да к тому же с опытом. Вот только где он его держит? Не в этой жалкой квартирке, хотя Горюнов не исключал, что где-нибудь поблизости. Вот хотя бы в тех сараюшках, что лепятся за железнодорожными рельсами. Петр разглядел их, подойдя к окну.