Куприянов (снимая шинель). Появился я, очевидно, так же, как и вы, уважаемая: через открытую дверь.
Люба. Ах! Это значит, я не закрыла, когда побежала за вами, бабочка Капочка.
Баба Капа (оглядывая Куприянова). Батюшки, да ведь он в форме. Кто же ты есть? Прокурор, ай из милиции кто?
Куприянов. Я в некотором роде ваш коллега: тоже лечу людей. Правда, несколько другими методами.
Баба Капа. Что вы, что вы, что вы, голубок мой, разве ж я лечу? Это я так, пошутила.
Саша. Слыхали?! Она шутила!
Куприянов. Прекрасные шутки, такие веселые. (Любе.) А вы, собственно, зачем пригласили эту шутницу?
Люба. Мне мама велела.
Куприянов. Где ваша мама?
Саша. Там. (Указал на комнату.)
Куприянов. Понятно теперь. Ваша мама намеревалась сама пользоваться лечением этой… шутницы?
Баба Капа. Да что это я с вами тут прохлаждаюсь? Мне ведь и домой пора.
Куприянов. Задерживать не будем, но предупреждаю: вас найти мы сумеем. И если окажется, что ваше лечение принесло вред кому-нибудь…
Баба Капа. Как же оно может принести вред, когда мне не дали даже ни одного то есть средствия, ни одной молитвы совершить на благо болящему? Ведь вон позвала она меня попользовать этого вьюношу.
Люба. Так разве я вас к нему звала?! Тут младенец заболел.
Куприянов. Вот наконец и добрались до сути дела. Младенца вы лечили?
Баба Капа. Истинный крест — нет! Между прочим, я ведь и сама, если хотите знать, лечусь в поликлинике Кировского района у доктора Липницкой, хоть спросите ее самоё.
Куприянов. Обычно все ваши так и делают.
Баба Капа. Это кто же «наши», то есть?
Куприянов. А знахари и подпольные лекари. Людей дурачат, а сами пользуются серьезными медицинскими услугами. Ступайте отсюда.
Баба Капа (уходя). Всего вам лучшего. (Вполголоса.) Ну, Любка, я тебе попомню, что ты меня сюда привела. И матери твоей не прощу! Я ужо вас отблагодарю крепко! Я теперь, может быть, из-за вас куска хлеба лишусь да еще в тюрьму попаду!
Люба (провожая бабу Капу). Кто ж его мог знать, бабочка Капочка, что оно так обернется?
Баба Капа. Коли зовешь, должна знать!
Баба Капа и Люба уходят.
Куприянов. Ну-с, молодой человек, лекарства ее не попали вам в организм?
Саша. Что вы! Тьфу! Так я ей и дался! Да я ей!.. Ведь правда же, товарищ доктор, комсомольцу не к лицу все эти религиозные предрассудки?
Куприянов. И вы меня еще спрашиваете?
Саша. Нет, это я не спрашиваю, это я отвечаю. Сам себе!
Куприянов. Правильно отвечаете. Однако я пришел сюда потому, что здесь заболел ребенок, сын моих друзей. (Подошел к двери в смежную комнату, постучал.) Евдокия Степановна, вы тут?
Голос Чесовой. Кто это? Батюшки, Михаил Михайлович! Вот вовремя! Пожалуйста, сюда к нам…
Куприянов уходит. Из передней возвращается Люба.
Люба. В кино мы опоздали…
Саша. И очень хорошо, что опоздали. Нам с тобой надо поговорить.
Люба. А о чем говорить? Я тебе сказала…
Саша. А я тебе отвечаю: в церковь не пойду ни в коем случае.
Люба. Вот как?
Саша. Так, и только так стоит вопрос для настоящего советского молодого человека. А я тем более — комсомолец.
Люба. И стоишь на позициях марксизма. Слыхала.
Саша. А ты слыхала, что настоящий марксист никогда не отступает от своих воззрений?
Люба. Ну и я не отступлю. Хочешь жениться — пойдем в церковь.
Саша. Никогда и ни за что.
Люба. Тогда — все.
Саша. И я говорю: все.
Люба. Ой, смотри, Сашка, как бы тебе потом не пожалеть!
Саша. Зачем — потом? Я сейчас очень жалею, потому что я тебя люблю.
Метелкина вышла было из соседней комнаты, но, услышав и увидев, что происходит, прячется за дверью и наблюдает, выглядывая время от времени.
Люба. А любишь, так не будешь упрямиться.
Саша. Настоящая любовь зиждется не на измене своим убеждениям, а…
Люба. Все у тебя «настоящее»: и любовь придумал «настоящую», и «настоящих» марксистов. Выходит, одна я для тебя не настоящая!
Саша. Нет, Люба, я именно хочу, чтобы и ты стала настоящим товарищем мне и подругой. Я говорю: любовь должна жиждиться… то есть зиздиться… жижиться…
Люба. А мне не интересно про твою «жижицу». Кому-нибудь еще рассказывай!
Саша. Что ж, тогда… тогда прощай! (Идет к двери.)
Люба. Прощай. Только имей в виду: навсегда прощай.
Саша. Прощай — уж обязательно навсегда.
Люба (тревожно). И тебе не жалко будет меня?
Саша. Я уже сказал: мне тебя жалко не только как свою потерю, мне тебя еще жалко за тебя самоё!
Люба. Чего-то я даже и не понимаю, о чем ты…
Саша. А вот о чем: ну хорошо, мы с тобой сейчас разошлись…
Люба. Уже?
Саша. Допустим, что мы с тобой разошлись. Допустим. Хотя — чего там «допустим»? Ты же меня прогоняешь…
Люба. Нет, это ты меня прогоняешь: сам уходишь.
Саша. Так ты же мне отказала!
Люба. Нет, это ты мне отказал!
Саша (сел, взъерошил волосы). Фу… Опять все сначала…
Люба (приблизилась, погладила Сашу по голове). Бедный мой мальчик, как ему тяжело.
Саша. А думаешь, легко?
Люба. А мне, думаешь, легко?
Саша. За чем же дело тогда стало?
Люба. Да, за чем дело стало?
Саша. Поженимся мы с тобой…
Люба.…в церкви…
Саша (вскочил). Прощай!
Люба. Прощайте, товарищ Шарапов!
Саша. Когда-нибудь и ты будешь жалеть. (Пошел к двери.) Маме своей кланяйся.
Люба. Спасибо! (Отвернулась.)
Метелкина мимически показывает Любе, что не надо отпускать Сашу.
Саша!
Саша, который уже успел выйти в переднюю, возвращается.
Саша. Любочка, если ты не передумала, то не надо меня звать. Мне очень тяжело…
Люба (плачет). А мне, думаешь, не тяжело?
Саша. Почему я так буду думать? Что я зверь, что ли?..
Люба. Конечно, зверь. (Плачет.)
Саша. Какой я зверь?
Люба. А я откуда знаю? Может, волк, а может, лиса.
Саша. Какая я лиса? Я на зайца еле-еле тяну.
Люба (приблизилась к нему). Зайчик мой, пойдем в церковь.
Саша. Не могу, Любочка!
Люба. Ну, вот сейчас баба Капа святой водой тебя окропила. Разве это так уж страшно?
Саша. Страшно? Нет! Противно! Никогда больше не позволю над собою делать это! Прощай, Люба! Теперь уже окончательно — все! (Решительно уходит.)
Люба. Мамочка, что же делать?!
Метелкина. Как — что! Воротить!
Люба. Так он же не хочет — слышала?
Метелкина. А не хочет, бог с ним, пущай уходит!
Люба. Как это «бог с ним», когда я его лю… лю… люблю! (Громко воет.)
Метелкина. Мало ли что!
Люба. Тебе «мало ли что», а мне… (Бросилась в переднюю, кричит.) Саша! Саша! Сашенька, вернись! (Громко плачет, убегает.)
Метелкина (поглядела вслед дочери). Любка, ты куда?! Назад! Назад, я говорю! Экая, ей-богу, беда с нынешней молодежью. Ну как я в глаза посмотрю отцу Сергию?!
Из спальни выходит Куприянов. Входит Люба, продолжая плакать и смеяться. Она ведет за руку Сашу.
Люба. Ну, куда ты, куда? Так вот и бросил меня? А с кем же я в загс пойду?
Саша. В загс или в церковь?
Люба. В загс.
Саша. А в церковь?
Люба (тихо, опустив голову). Давай уж без церкви.
Метелкина. Любаша, ты подумай, что ты говоришь?!
Люба. Я подумала, мама.
Метелкина. Отец Сергий тебе благословения не даст!
Люба. И не надо!
Куприянов. Правильно, девушка!
Метелкина. Да, «правильно»! Небось не ваша дочь!
Куприянов. А моей дочери я бы просто запретил идти в церковь.
Метелкина. Вот вас бог на том свете и накажет! И тебя накажет, слышишь, Любовь?!
Люба целуется с Сашей.
Куприянов. Теперь она вас не услышит.
Метелкина (решительно подходит к Саше и Любе, разводит их). Э-э-э, молодой человек, торопитесь очень!
Люба. Ничего он не торопится. Это я тороплюсь! Идем отсюда, Сашенька! (Взяла Сашу за руку, ведет к двери.)
Метелкина. Куда?! Любка, стой!
Люба. Потом поговорим, мама! Скорее, Саша!
Саша (повернулся к Метелкиной). Анна Егоровна, а этой вашей бабе Капе передайте благодарность: ведь вылечила она меня, совсем вылечила.
Метелкина. От чего то есть вылечила?
Саша. А от моих колебаний. Кабы не она, я бы еще, может, мучился бы: идти — не идти в церковь? А после ее «лечения» — как рукой сняло! Пока! Пошли, Любочка!
Люба. Пошли!
Уходят.
Метелкина. Любка, прокляну!
Слышен смех Любы. Пауза.
Куприянов. Проиграли вы это сражение, Анна Егоровна.
Метелкина. Да я ее совсем из дома выгоню, коли так! (Убегает в переднюю.)
Из спальни выходит Чесова.
Чесова. Куда это она?
Голос Метелкиной (жалобно). Любочка, дочка, вернись обратно! Я уже не сержусь. Слышишь?..
Куприянов. Вот это другое дело! Хорошо!
Чесова. У них-то хорошо… А что же с Вовочкой нашим будет, доктор?
Куприянов.