— Вы ко мне, малютка?
— Ага.
— Пройдите, крошка.
Я вошла. Смотрю, в комнате у него сплошной модерн: все полированное, все новое, все это на ножках враскарячку. И главное, у самого морда — тоже вроде полированная. Знаете, усики стрелочками, на затылке гривка, на лбу челка. Рассматривает меня, как в музее статую.
— Малютка, я вас не помню.
— Правильно, говорю, мы с вами и не видались.
— А кто вам подсказал прийти ко мне? Эдик?
— Неа.
— Эрик?
— Неа.
— Юрик?
— Неа.
— Неужели — Эллочка?
— Неа. Я к вам от Гали.
— Простите, не помню: какая Галя?
— Ваша жена. Вот какая.
Ну тут он, правда, аж попятился назад. И улыбнуться хочет и не может: боится меня. Но все-таки сглотнул так слюну и говорит:
— Кхм… Очень приятно, садитесь, пожалуйста… Ликеру, может, выпьете или коньячку?
Я говорю:
— По-вашему, я брала отпуск за свой счет, приехала в Москву, чтобы с вами ликеры распивать? Нет, голубчик, я приехала вас спросить: что теперь будет дальше с вашей стороны?
— В каком смысле, крошка?
— Слушайте, бросьте меня называть крошкой. Я такая крошка, которая может поднять и нести сорок килограммов, а то и шестьдесят. Ясно? Ну и вот.
Он, знаете, застенчиво так отшатнулся на всякий случай, но все-таки улыбается мне. А я — ему:
— По-вашему, это правильно, так вот, ни с того ни с сего бросить жену?
— Нет, что вы! Я ужасно горюю! Ужасно! Но что делать, если любовь прошла? Сердцу ведь не прикажешь, правда?..\
— Ну так. К жене прошла ваша любовь. А ребенок при чем?
— Да, ужасно! Я сам понимаю… Я так люблю детей… Ужасно! Я даже подумывал навестить…
— Ну и в чем же дело? — спрашиваю.
— Да так, знаете, как-то… Все дела… Да вы садитесь, пожалуйста.
— Нет, зачем же?.. Давайте лучше прямо сейчас и поедем!
— Простите, куда поедем?
— А к Гале.
— К Гале?! Кхм…
— Вы же сами говорите, что собирались.
— Да! Ужасно! Я буквально каждую ночь мечтаю — это будет так чудесно: повидать Галочку, ребенка…
— Ну вот, собирайте в дорогу вещички, купим гостинцев и — прямо туда! Что вам надо с собой взять?
Я оглядываю комнату, хватаю мыльницу, щетку, носки и прочее такое… Он сперва только рот открыл. А я шарю в шкафу, собираю все в одно место и спрашиваю его — культурненько, между прочим:
— Вы в каком пиджаке поедете? В этом? Давайте сюда белье, галстуки…
Он семенит за мной, пытается у меня отнять вещички, блеет даже как-то по-бараньи:
— Что вы! Что вы! Положите обратно! Разве можно так сразу?! Куда вы, ну куда вы уносите?! Я же говорю: я должен еще подумать!
А я — будто и не слышу его. Выбросила из его чемодана какое-то там барахло, сама складываю туда, что набрала, и приговариваю:
— Посуда нам не понадобится, а вот простынки придется взять отсюда: я знаю, у Галочки постельного белья немного. Давайте мне сюда носки, туфли домашние и еще ложки, вилки, ножи — это все очень пригодится там.
Он визжать принялся от злости:
— Перестаньте сейчас же! Я, наконец, состою на службе! Меня не отпустят! Да зачем вы берете мой халат?! Отдайте сюда!
— А что вы раскричались? Будто я себе беру. Мы же вместе поедем!
— Никуда мы не поедем! Вы слышите?! Сейчас же уйдите от меня!
Тут, правда, я сама разозлилась:
— Не ори, говорю. Ничтожество такое! Притворяется, что ему грустно без ребенка, а сам не может добраться до Трифоновки! Туда и ехать-то всего четыре часа!
А он выпучил глаза, бормочет:
— До какой Трифоновки? При чем здесь — Трифоновка?!
— А где, по-вашему, живет Галя?
— В Куйбышеве живет. И всегда там жила. И я с ней жил в Куйбышеве!
Я тогда вынула фотографию, показала ему:
— Это кто? Ну?! Говорите!
Он так и впился глазами, потом поерошил свою челку и даже руками развел:
— Понятия не имею — кто!
— Галя это! Понимаете?! Галя Никитина. А у ней на руках — ваша дочка!
Тут он как захохочет:
— А у меня, если хотите знать, сын. От Гали Смирновой. Которая в Куйбышеве! А этой гражданки я сроду не видел! Вот вам!
Тогда я протянула к нему руку:
— Паспорт клади на стол! Сию минуту!
Он засуетился, полез куда-то там в стол, вынимает паспорт:
— Пожалуйста… Вот тут — видите? — штампик: наш брак с Галиной Петровной Смирновой зарегистрирован в Ленинском райзагсе города Куйбышева четыре года назад. А в этой вашей Трифоновке я сроду не был! И вашу Галю Никитину не видел даже в глаза!
Ну что ты будешь делать?! Напоследок я ему, конечно, объяснила, кто он есть. Правда, тут уж я выражалась не очень культурненько… Нда… Наказала я ему поехать в Куйбышев, но боюсь, он меня не послушается.
А сама теперь буду искать нашего Ковалева, который удрал из Трифоновки. Так что если вы что-нибудь про него знаете, скажите мне прямо сейчас. Ладно? А? (Оглядывает зрителей, после паузы.) Ну так. (Вздохнула.) Я вижу, от вас мне толку не будет. Я лучше тогда пойду… (Вздохнула, вытерла лицо, собрала вещи.)
Да, я вот еще что хотела сказать… Вы не подумайте, что если уж у человека фамилия Ковалев и притом зовут его Николай, то он обязательно прохвост. Этого пока нет. Вот лично у меня в Трифоновке есть дружок, и тоже его зовут Николай. И фамилия подходящая: Ковальчук. Очень симпатичный парнишка… Я с ним собираюсь…
Ну это хотя — другой разговор. Счастливо оставаться вам. Вот так. (Уходит.)
1964 г.
С КОНСПИРАЦИЕЙ
В темноватом подъезде у двери на третьем этаже остановились две гражданки. Одна из них — та, что была потолще, — подняла голову и высмотрела номер на двери.
— Это здесь, — произнесла она. — Номер седьмой.
— А звонок? — отозвалась вторая — худенькая, с крашеными в морковный цвет волосами.
— Вот и звонок… Звони, Валя!
— А ты почему не хочешь? — морковноволосая Валя ткнула пальцем в кнопку.
Громко задребезжало по ту сторону двери. Чьи-то шаги прошаркали неторопливо. Дверь открылась. За ней стояла старуха в очках на середине гусиного носа. На ней были надеты трикотажная кофта бурого цвета и юбка столь же симпатичного оттенка. Старуха глядела поверх очков сердито и сопела тоже недоброжелательно.
— Вот мы к вам, — сказала полная гостья, — меня зовут Ольга Николаевна… Ведь вы баба Капа, да?
— А что вам надо? — довольно злобно спросила баба Капа и притом повернула лицо в сторону кухни, как бы предупреждая, чтобы посетительницы не сболтнули чего-нибудь лишнего при посторонних ушах.
Но гостьи были на высоте:
— Нас к вам направила Сусанна Алексанна… Знаете?
Старуха пожевала губами, а через минуту скомандовала:
— Заходите ко мне! — и она открыла дверь в комнату рядом с кухней.
Гостьи вошли. Хозяйка тщательно закрыла дверь на замок и приложила палец к сухоньким губам.
— Мы сами понимаем, — шепотом объявила Ольга Николаевна, — нас Сусанна Алексанна предупреждала… Но нам очень нужны ваши лекарства!
— Tсc! — прошипела старуха.
Рыжая Валя зашептала:
— Мы понимаем… Мы тихо…
— Да, да, — поддержала подругу Ольга Николаевна. — Выручите нас, пожалуйста!
— Тсс!.. В чем выручить-то?
— Мне от желудка, — едва разжимая рот, выговорила Валя. — От желудка, говорю, мне бы… капелек каких, что ли… Врачи — что они могут? Я уж с ног сбилась, а не помогает…
— Ну ясно. Тихо только! Дам я тебе от желудка…
— А мне по сердцу надо…
Старуха внезапно рухнула на пол. Гостьи отскочили в сторону, испугавшись этого внезапного падения. А хозяйка комнаты поползла на четвереньках к кровати, стоящей у стены. Баба Капа проворно и умело нырнула головой под подол темного одеяла, почти до полу прикрывавшего кровать. И гостьи увидели, что все это пространство на полу заполнено бутылками и пузырьками. Старуха запустила туда руку и долго звенела склянками, перебирая свою аптеку: очевидно, искала потребные снадобья… Наконец она извлекла поллитровку с голубоватой бурдой до самой пробки и флакон из-под туалетной воды. В нем колыхалась жидкость такого ядовито-зеленого цвета, что уже тревожно было: наверно, какой-нибудь яд! Старуха все тем же быстрым аллюром — теперь уже не на четвереньках, а на трех конечностях, ибо в правой руке она держала обе посудины, — подползла к середине комнаты и, схватившись рукой за стул, распрямилась. С некоторой одышкой она выдавила из себя:
— Вот вам обеим, дамочки…
Но тут же рванулась носом и шеей к двери. Снова погрозила гостьям пальцем и на цыпочках подошла к выходу из комнаты; с быстротой, удивительной в ее возрасте, согнулась так, чтобы левый глаз оказался у замочной скважины… Распрямилась. Вздохнула горестно и шепотом пояснила:
— Я от них всего могу ждать. От соседок. Так и следят, так и следят за мной… А уж милицию три раза вызывали… Тсс!
После новой паузы баба Капа потребовала:
— Вы, гражданочки, вот что: вы лекарства мои сейчас от меня не выносите! Мало ли чего…
— А как же? — недоуменно протянули гостьи.
— А так вот. Мне, знаете ли, из-за вашего здоровья в тюрьму садиться не расчет… Тем более и сумки порядочной с вами нет. Некуда спрятать бутылки… Придете другим разом. А сейчас нате, отхлебните каждая, так уж и быть…
И она сунула в руки Вале зеленый флакон, а Ольге Николаевне — поллитровку с голубоватой бурдой. Женщины пытались протестовать: «Как это — сейчас? Почему?!» Но баба Капа топнула на них ногой:
— Не разговаривать! Хотите, чтобы услышали нас?! Пейте сразу, не то больше сроду вам не дам ничего! Ну?!
И женщины отхлебнули. Пока они вынимали самодельные бумажные пробки и прикладывали ко ртам стеклянные сосуды, старуха все прислушивалась к тому, что делается в коридоре… Ее заставил повернуться двойной вопль, огласивший комнату.
— Тсс! Тихо, — рявкнула, хотя и шепотом, целительница. — Что вы, очумели?!
— Что… что… что вы нам дали? — проблеяла Валя, отплевываясь на пол.