На одном из рынков Кидонии он увидел драгоценные ашшурские ковры и остановился там на лишнюю неделю, чтобы мастера-драпировщики украсили ими его каюту. В Сиракузах заказал обшивку для корпуса судна из золоченой меди. Помня случай с римской триерой, он нанял дополнительную охрану и вооружил всех, а себе купил отделанные серебром доспехи римского легата. В Регии, небольшом торговом городке на юге Апеннин, он устроил пир для местной знати, где велел наполнить целый бассейн благородным фалернским вином, а в Эфесе купил белого слона, на котором разъезжал по улицам, наводя восхищенный ужас на горожан.
Дальше на запад – Сардиния, Генуя, Массилия Галлийская…
Камень в зубах льва испускал острые красно-зеленые лучики каждый раз, когда начиналась его игра, кости всегда ложились так, как ему было надо. И не только кости… Девушки, замужние женщины, почтенные хранительницы семейного очага сходили с ума, видя блеск золота, серебра и драгоценностей. Возможно, дело было не только в богатстве Модуса, в его молодости и привлекательности. Стоило только поманить пальцем, как дочери и жены влиятельных людей, уважаемых горожан, привыкшие к роскоши и обожанию, сами прыгали в его постель, словно кто-то невидимый давал им пинка. Дочь городского казначея в Галикарнасе после шумной оргии, устроенной Модусом, сбежала с ним на Крит (где он поспешил от нее отделаться). Жена наместника в Эфесе пыталась покончить с собой, едва он сообщил ей, что покидает город. Гетера из Никополя, прекрасная Лукиана, сопровождала Модуса до самых границ Галлии – пока он не сбагрил ее в порту какому-то проигравшемуся в пух и прах римскому центуриону, просто в качестве утешения.
Но отношения с Квентином становились все хуже и хуже. Чем ближе была Британия, тем больше Квентин раздражал его. Скоро, совсем скоро они вернутся домой, где каждый из них снова займет свое место в сословной иерархии: один – знатный господин, представитель влиятельного рода, а другой – сын пивовара, пусть и с кучей денег. Но дело даже не в этом. Ведь именно благодаря ему, Модусу, они получили возможность вернуться домой. Иначе Квентин до сих пор работал бы в пекарне у Захарии, оставаясь рабом, ничтожеством. Скажет кто-нибудь ему спасибо за это? В это Модус не верил. Вместо того чтобы в благодарность за избавление вечно служить ему и всячески угождать, Квентин лишь косо смотрит, как Модус выигрывает, и упрямо требует, чтобы тот перестал относиться к нему как к рабу. А как к нему еще относиться?
Во время стоянок в городах он перестал брать с собой Квентина, оставляя его на корабле. Нередко он кричал на «своего раба», и как-то раз, когда они стояли в Генуе, даже избил, когда вернулся с берега пьяный. После этого Квентин убежал куда-то, за ним отправили Али, который нашел его и привел обратно. Тогда Модус даже раскаялся и, обняв его, извинился, списав свое поведение на вино…
После этого примирения Квентин воспрял духом. Однажды, когда они подходили к Нарбонну, он попросил взять его собой в город, чем немало озадачил Модуса.
– А кто будет охранять корабль?
– Ты можешь оставить здесь Али, он справится не хуже меня.
– Он-то справится, а справишься ли ты? Али – мой личный телохранитель, он не раз выручал меня, я привык ему доверять.
– А мне почему ты не доверяешь? – нахмурился Квентин. – Мы с тобой прошли войну в Британии, рабство в Ершалаиме и вместе проделали половину пути домой!
Модус неожиданно разозлился:
– Не говори мне ни слова о рабстве! Оно в прошлом! И хватит мне напоминать о нем! У меня сейчас новая жизнь, я вхож в высшее общество, это позволяет мне играть с теми, у кого много денег, а ты своей болтовней все только испортишь!
– Я не болтаю! – ответил сквозь зубы Квентин. – Мне не с кем болтать, кроме пьяных гребцов и продавцов лепешек в порту!
– Вот и хорошо! Пусть всё остается как есть! Так будет лучше для всех!
– Чем же лучше? Ты ведешь роскошную жизнь, спишь с красивыми женщинами, пьешь вино, а я сижу тут, как собака на цепи!
– Ты – раб! И не забывай об этом! – крикнул Модус.
– Что? – Квентин опешил. – Раб? Ты с ума сошел? Мы уже давно покинули Иудею, а я всё еще раб?
– Конечно! Иудея – часть Римской империи, а мы по-прежнему находимся в ее пределах! Мне-то ничего не грозит, а тебя может схватить любой солдат! Подумай немного своей головой!
– Ерунда всё это! Римская империя занимает полмира! Британия – тоже часть империи, так что, я и там, по-твоему, останусь рабом?
– Британия – это наша родина, наша земля. Там мы сами выбираем, кем нам быть.
Умом Модус понимал, что Квентин, в общем-то, прав и никто не станет ловить беглого раба за сотни миль от Ершалаима. Но признать его равным себе он не мог. Модус всегда немного завидовал своему другу, потому что тот был и сильнее, и ловчее его, и происходил из знатной семьи. И вот судьба все расставила по своим местам: теперь Модус сильнее, ловчее и удачливее, он свободен, он купается в роскоши и богатстве, он это заслужил, а Квентин… просто его раб! И ведь, если задуматься, так оно фактически и есть. Не протяни ему Модус руку помощи, он бы так и остался горбатиться в пекарне Захарии, а скорее всего даже умер где-нибудь на дворцовой площади!
Короче, Модус убедил себя, что действует правильно, но решил был великодушным. По прибытии в Нарбонн он сам предложил Квентину проехаться с ним в город.
– Оставим Али присматривать за кораблем и мою охрану ему в подмогу. А мы прогуляемся вдвоем, поедим, попьем, повеселимся, как в старые добрые времена!
Квентин с радостью согласился. Они взяли с собой кошель серебра, наняли повозку с возницей и объехали город. В порту кипела обычная для морского городка жизнь – рынки, менялы, проститутки, постоялые дворы, но за его пределами Нарбонн представлял собой одну большую казарму. Это главный римский форпост в Южной Галлии, где были расквартированы части Восьмого легиона, и кругом, куда ни глянь, тянулись унылые каменные бараки, мастерские и лазареты, а на площадях и улицах разгуливали рядовые солдаты и их командиры. Разумеется, ни одного алеаториума они здесь не увидели и поспешили убраться оттуда.
Вернувшись в порт, они остановились в одной из харчевен, более-менее приличной на вид. Хозяин, усатый проворный галл, быстро накрыл стол: поджаренная на углях рыба, олений окорок, густо приправленные специями цыплята и кувшин местного вина.
Модус попробовал вино, скривился.
– Правду говорят: нарбоннское вино – редкая кислятина! Наверное, и вправду, только бритты, наши сородичи, могут пить такое.
Он выплеснул вино из кубка на пол и велел хозяину принести кувшин фалернского. Подвыпившие моряки за соседним столом с явной неприязнью стали коситься на них, один даже что-то выкрикнул на незнакомом наречии, но друзья не стали обращать на них внимания.
– Ничего не поделаешь, когда вернемся на родину, нам тоже придется это пить, – сказал Квентин.
– Ни за что. Не может быть, чтобы во всей Британии не нашлось приличного напитка. Те же римские начальники наверняка же не брагу хлебают, верно? А то, что есть у них, будет и у меня – как-никак я теперь богатый человек!
Квентин оторвал зубами кусок окорока, запил вином.
– По мне так и нарбоннское сойдет, – сказал он.
– Э-э, нет. Раньше бы сошло, раньше я бы даже счастлив был, ведь мы в своем Девоне вина вообще почти не видели. Но стоит попробовать что-то по-настоящему хорошее, и вернуться к старым привычкам уже не получится.
– А куда деваться? Хлеб у нас Британии – ржаной и ячменный, оливкового масла нет, из фруктов – только яблоки, сливы и кислый виноград!..
– Ерунда. Куплю! – уверенно сказал Модус. – А что нельзя будет купить – вон, отправлю корабль, мне все привезут!
– А как быть с погодой? Тоже купишь? – Квентин рассмеялся. – Помнишь ледяной ветер на побережье, который сдувает крыши с хижин? А ноябрьские дожди, слякоть, болотная лихорадка? Мы с тобой в Ершалаиме восемь лет не видели снега, ходили в одних легких рубахах, мы просто забыли все это…
– Ты что, думаешь, я так разнежился за это время, что мне и родной край будет не мил?
– Нет, о каких нежностях речь? Мы были там рабами, и этим все сказано. Просто я все чаще думаю о том, как мы будем жить, вернувшись домой…
Модус мрачно взглянул на него.
– Нормально будем жить. Только я опять хочу тебя попросить: поменьше там болтай про Ершалаим и всё такое… Про эти восемь лет. Ты понял? Я не хочу, чтобы какой-нибудь прыщ из местной знати показывал на меня пальцем и говорил: вот, Модус, сын Виллема Думнонского, бывший раб! И уж тем более забудь про этого мерзавца Кастула!
– Да я…
– Нет. Скажи, ты хорошо меня понял? – повторил Модус.
– Хорошо, – сказал Квентин.
– Вот и ладно.
В этот момент к ним, покачиваясь, подошли два моряка из-за соседнего столика.
– Эй, вы, парочка римских прислужников! Вам что, не нравится доброе нарбоннское вино? – произнес рябой верзила на дикой смеси латыни и галльского языка.
Но друзья поняли смысл сказанного.
– Нравится, не нравится – это наше дело. Идите своей дорогой, парни, – сказал Модус.
– Э-э, нет, не так просто! – не успокаивался моряк. – Какие-то надушенные чужестранцы топчут нашу землю и выливают под ноги наше вино! Мои сородичи корячились, гнули спину, чтобы вырастить этот виноград, каждую лозу поливали своим потом, а он, гад, – под ноги! Морду воротит, римский хлыщ! А ну, встань, я сказал!
Моряк тяжело навалился на стол, пытаясь схватить Модуса за ворот плаща. Модус отпрянул назад, оттолкнул его. Моряк не удержался на ногах и свалился на пол. Из-за соседнего стола послышались возмущенные крики, товарищи бросились на помощь.
– Наших бьют!!!
Спустя минуту харчевня превратилась в поле боя. Моряков оказалось семеро, это были дюжие парни, настоящие морские волки, которые, впрочем, при удобном случае легко превращались в пиратов и убийц. Но они никогда не ходили в атаку с Карадогом Косматым, не держали круговую оборону под Эксетером и даже представления не имели о том, как ведется настоящий рукопашный бой. Квентин могучим ударом свалил рябого детину, который пытался обойти их сзади, толкнул скамью, сшибив еще двоих, вскочил на стол, двинул ногой по одной небритой роже, другой и третьей. Модус тоже не отставал, руки его работали, как крылья мельницы, раздавая оплеухи направо и налево.