— Ты прекрасный цветок, который всегда хочется целовать, — говорил он Жулии, лаская её, а она отвечала ему:
— Ты тот мужчина, которого я видела во сне ещё до нашей встречи. Это был знак судьбы. Ты послан мне судьбой!
Вскоре Зангон сообщил Зекинью радостную новость: Жулия готова ехать с ним, хоть на край света!
— Правда, бабка не хочет отпускать её от себя, — добавил он, — но Жулию это не остановит. Она любит меня!
— Что ж, если старуха будет упорствовать, то мы и так можем сбежать отсюда, — просто рассудил Зекинью. — Ты посадишь себе на лошадь Жулию, я — Катэрину, и ускачем в далёкие края, только нас и видели!
Зангон, услышав это, от удивления выкатил глаза.
— Ты... хочешь увезти Катэрину?.. — спросил он запинаясь.
— Да, я влюбился в неё с первого взгляда, — признался Зекинью. — Ещё в тот вечер, когда мы привезли сюда убитого итальянца. Но потом узнал, что она замужем за хозяином фазенды, и сразу же, уехал отсюда, чтобы не видеть её и не страдать понапрасну.
— А зачем же ты сюда вернулся? — недоумённо спросил Зангон.
— Не зачем, а за кем, — поправил его, скаламбурив, Зекинью. — Я вернулся за Катэриной и увезу её отсюда!
— По— моему, ты спятил, — поставил ему диагноз Зангон. — Хочешь увезти её силой? Это же преступление, ты запросто можешь угодить в тюрьму!
Зекинью самодовольно усмехнулся:
— Нет, мой дорогой друг Зангон, применять силу тут не придётся. Катэрина сама будет счастлива уехать со мной! Она от меня без ума!
— Ты думаешь, что... Катэрина тебя тоже... любит? — вновь стал заикаться Зангон.
— Я не думаю, а знаю наверняка, — отрезал Зекинью. — Мы с ней уже целовались!
Зангон ему не поверил:
— Этого не может быть! У Катэрины есть муж, ребёнок!..
— Ну и что? Её муж сумасшедший! — возразил Зекинью. — Он давно уже не обращает на Катэрину никакого внимания. Они спят в одной постели, как брат с сестрой. И ребёнка он словно не замечает...
— А ты откуда знаешь такие подробности?
— У меня есть глаза и уши! — парировал Зекинью. — А кроме того, Катэрина мне сама жаловалась на мужа. Она его боится. Мы же с тобой знаем, что итальянца, скорее всего, пришил именно он, наш хозяин. И Катэрина того же мнения.
— Ладно, допустим, что у неё нелады с мужем, — стал рассуждать вслух Зангон. — Но разве этого достаточно, чтобы она согласилась уехать с тобой невесть куда?
— Ты что, глухой или тупой? — рассердился Зекинью. — Я же сказал тебе: Катзрина меня любит!
— Она сама тебе об этом говорила?
— Нет, — честно признался Зекинью. — Но это и не обязательно. Катэрина позволила мне большее: страстный поцелуй. То был поцелуй любви!
— Ты очень рискуешь, — сказал Зангон, поверив, наконец, Зекинью. — От нашего сумасшедшего хозяина можно ожидать всякого. Сегодня он спокоен, а завтра...
Зангон как в воду глядел: буквально на следующий день у Маурисиу вновь случился приступ ярости. Правда, эту ярость всколыхнул в нём не Зекинью, а Марселло.
В последнее время Беатриса активно просвещала Марселло, приобщая его к шедеврам мировой литературы.
— Трудно только вначале, а потом всё пойдёт гладко, — внушала она ему. — Если ты будешь читать каждый день, то чтение книг станет не только твоей привычкой, но и потребностью.
— А когда же я буду работать? — вяло отшучивался Марселло.
— В перерывах между чтением! — отвечала ему в том же тоне Беатриса.
— Но тогда у меня не останется времени на то, чтобы целоваться с тобой!
— Останется, — смеялась Беатриса. — Это можно делать и в процессе чтения. Давай будем читать друг другу вслух и после каждой главы целоваться.
— Согласен! — оживился Марселло. — Только давай сегодня возьмём не роман, а стихи. Они покороче, чем эти главы!
Так, шутя и веселясь, они и читали книги. Происходило это повсюду — в комнате Беатрисы, в библиотеке, в саду, в роще.
Маурисиу не раз видел их за этим занятием, и ничто его не раздражало. А тут они едва успели раскрыть книгу, уединившись в садовой беседке, как Маурисиу коршуном налетел на них, выкрикивая ругательства и угрозы. Беатрису он обзывал распутной девкой, а Марселло — грязным итальянцем. Разумеется, Марселло не стал терпеть этого молча. Прежде всего, он вступился за честь Беатрисы.
— Не смей оскорблять мою невесту! — закричал он, встав лицом к лицу с Маурисиу, — И уходи отсюда, не мешай нам читать.
Маурисиу же больше не стал тратить свой пыл на слова и сразу перешёл к боксёрским приёмам, которыми некогда владел в совершенстве.
Между мужчинами началась жестокая драка. Увидев кровь на лице Марселло, Беатриса истошно завопила, и на её крик сбежались все, кто в это время был на фазенде.
Катэрина сразу же бросилась разнимать дерущихся, Беатриса, оправившись от испуга, попыталась заслонить собой Марселло, у которого и так уже было окровавлено всё лицо, поскольку Маурисиу рассёк ему бровь и губу. Беатриса надеялась, что брат не сможет поднять на неё руку, однако для Маурисиу, она в тот момент была лишь досадным препятствием, и он с силой отшвырнул её в сторону. Беатриса упала, больно ударившись о край стола, установленного в беседке. Марселло, увидев это, взревел как дикий зверь и с удесятерённой энергией пошёл в очередное наступление на обидчика. Но Маурисиу был явно сильнее в этой схватке, и атака Марселло закончилась тем, что он, получив ещё несколько болезненных тумаков, споткнулся и упал на пол. Маурисиу тут же принялся избивать его ногами, а когда на его пути встала Катэрина, защищавшая брата, он не раздумывая, ударил и её.
— Подонок! Убийца! — закричала Катэрина. — Остановите его, пока он нас всех тут не убил! Что ж вы стоите? Помогите!
Она обращалась, прежде всего, к Зекинью, который уже давно рвался в бой, но его с двух сторон за руки удерживали Форро и Зангон. Когда же Маурисиу ударил Катэрину и она закричала, Зекинью с невесть откуда взявшейся силой рва¬нулся в самую гущу драки, потащив за собой как на привязи и Форро, и Зангона. Понимая, что его теперь не остановить, они ослабили хватку, и Зекинью, получив свободу, с огромным удовольствием врезал Маурисиу по физиономии.
Франсиска пришла к месту драки последней и, увидев, как бьют её сына, заголосила, перекрикивая всех:
— Прекратите! Бандиты! Как вы смеете?! Я вызову полицию!..
Тут уж настал черёд вступить в дело Зангону и Форро. Каждый из них на своём веку укротил не одного разъярённого быка, и поэтому они без особых усилий сумели растащить в разные стороны Зекинью и Маурисиу.
Когда драка утихла, Франсиска строго спросила, обращаясь к Зекинью:
— Как это понимать? Ты посмел поднять руку на хозяина!
— Мама, он не виноват! — закричала Беатриса. — Ты лучше посмотри, что твой сын сделал с Марселло, с Катэриной, со мной! Посмотри на эту кровь и ссадины! Маурисиу всех бы нас поубивал, если бы ему не помешал Зекинью.
Франсиска поморщилась, увидев окровавленное лицо Марселло, и сказала примирительным тоном:
— Не преувеличивай, Беатриса. Слава Богу, никто никого не убил. А ты, Маурисиу, всё объяснишь мне дома. Пойдём со мной!
Она взяла его за руку, собираясь увести в дом как маленького провинившегося ребёнка, но Маурисиу ещё не успел остыть от драки и велел всем троим пастухам немедленно убираться с фазенды.
— Нет, они останутся здесь, — неожиданно заявила Катэрина. — Должен же кто— то защищать нас от тебя!
— Думай, что говоришь! — строго одёрнула её Франсиска, но Катэрина уже закусила удила.
— А что тут думать? — вскинулась она на свекровь. — Ваш сын сошёл с ума! Я боюсь его! Никто не знает, кого он захочет убить в следующий раз. Сегодня хотел убить Марселло, а завтра, может, сеньора Фарину, меня или моего сына — ведь мы все итальянцы!..
— Уймись, Катэрина! — вновь потребовала Франсиска.
— Мама, ты пришла позже и не видела, что творил Маурисиу, — поддержала Кат'эрину Беатриса. — Он действительно сошёл с ума, я тоже его боюсь!
— Ладно, идёмте все в дом, — сказала Франсиска. — Там поговорим по— семейному.
— А куда идти нам? — спросил у неё Форро.
— На все четыре стороны! — ответил ему Маурисиу, опередив Франсиску, которая в отличие от него не собиралась прогонять пастухов с фазенды.
— Но вы хотя бы дадите нам расчёт? — смиренно спросил Форро. — Какие— то деньги мы у вас всё— таки заработали...
— Убирайся прочь, наглец! — окрысился на него Маури¬сиу. — Если ты ещё хоть раз откроешь рот, я вызову сюда полицию и сдам тебя как убийцу сеньора Мартино!
Форро остолбенел, поражённый такой чёрной неблагодарностью, а Рита, молчавшая всё это время, сочла необходимым вступиться за своего Арсидеса. И сделала она это, разумеется, в той оригинальной манере, которая была свойственна только ей.
— Мой Арсидес останется со мной, и его друзья — тоже, — сказала она, пристально глядя в глаза Маурисиу. — А если ты возведёшь на них поклёп и захочешь сдать их полиции, то я расскажу комиссару, кого видела с ружьём на этой фазенде в тот день, когда убили итальянца.
Её слова прозвучали как приговор, вынесенный Маурисиу, и все присутствующие замерли, с ужасом ожидая, что будет дальше. Их взоры невольно обратились к Маурисиу, а он, нервно засмеявшись, воскликнул:
— Чушь! Бред! Разве можно верить россказням этой выжившей из ума старухи?!
Опасаясь худшего, Франсиска решила, во что бы то ни стало, перехватить инициативу.
— Всё, хватит! — произнесла она металлическим голосом, достойным Франсиски Железной Руки. — Слушайте меня! Пастухи останутся на фазенде и будут работать. Рита, Жулия, уведите их! А все остальные пойдут вместе со мной в дом. Ты тоже иди, Марселло, тебе надо обработать раны.
— Нет, спасибо, я не пойду, — с трудом выговорил Марселло, прикрывая рукой разбитую губу.
— Да, так будет лучше, — поддержала его Беатриса. — Подожди меня здесь, пока я принесу йод и вату.