го, что ты бросила меня, когда я особенно нуждался в твоей помощи.
— За это я и была жестоко наказана.
Они вновь замолчали, продолжая всё так же глядеть на воду.
Услышав приближающиеся шаги, оба обернулись, но не сдвинулись с места.
— Чёрт возьми, что здесь происходит? — гневно воскликнул Зекинью. — Что это за свидания у реки?
— Это не свидание, — тихо ответила Катэрина.
— Ты держишь меня за дурака? — продолжал гневаться Зекинью, и тут уже Констанция обратилась к нему:
— Поверь Катэрине! Моя дочь не из тех женщин, что бегают к другим мужчинам.
— Да? — нервно засмеялся Зекинью. — Но когда она была замужем за ним, то поглядывала на меня. А теперь поглядывает на него!
— Не смей так говорить о моей дочери! — одёрнул его Винченцо.
— Я пришла сюда, чтобы увидеть сына. Иногда он смотрит на меня из воды, — попыталась объясниться с Зекинью Катэрина, а он воскликнул в ответ:
— Какая чушь! Твой сын умер от кори.
— Он и в воде, и в воздухе, и в моём сердце. Он умер, потому что я согрешила. Его смерть стала моим наказанием.
Высказав это, Катэрина вдруг зарыдала. Впервые после смерти сына зарыдала, и остановить эти слёзы уже было невозможно. Констанция потом долго ещё отпаивала её успокаивающими отварами, а Катэрина всё плакала и твердила одно: «Это наказание!»
Зекинью не мог понять её состояния, не мог понять причину этих запоздалых слёз. Констанция пояснила ему:
— Катэрина долго пыталась скрыть свою боль, и напрасно, потому что теперь она всё равно вырвалась из сердца наружу.
Зекинью, наконец, всё понял и тут же предложил простой выход из этой сложной ситуации:
— Катэрина, тебе не стоит жить здесь, где всё напоминает тебе о несчастьях. Мне кажется, сейчас настало самое подходящее время для того, чтобы посадить тебя на круп моей клячи и тронуться в путь! Поедем сегодня же?
Катэрина отмахнулась от него и вновь забилась в рыданиях.
Винченцо увёл Зекинью на кухню, подальше от греха. Своим острым крестьянским умом он понял, что Зекинью сейчас является главным раздражителем для Катэрины, хотя она, возможно, этого и не осознаёт. Ведь именно с Зекинью она тогда согрешила, и он постоянно напоминает ей об этом своим присутствием на фазенде.
Поняв это, Винченцо решил под любым предлогом убрать Зекинью с фазенды, спровадить его куда— нибудь далеко и надолго.
— Я помню, что разрешил тебе увезти Катэрину, — сказал он Зекинью. – Но, как же, ты повезёшь её в таком состоянии, да ещё и без денег?
— Но я люблю Катэрину, а это главное!
Винченцо поморщился, услышав его ответ, и стал гнуть своё с ещё большим напором, чем прежде:
— Если ты любишь мою дочь, то постарайся заработать денег, чтобы она не терпела лишений в дороге. Сейчас это можно сделать только в городе, потому что на фазендах денег нет.
— В городе? — растерялся Зекинью. — Но я никогда не бывал в городах. И что мне делать с лошадью?..
— Не беспокойся, мы за ней присмотрим. Ты парень крепкий, найдёшь работу без особого труда. Поверь, будь я помоложе — тоже подался бы в город!
Зекинью ещё какое— то время посомневался, а потом, его глаза азартно заблестели, и он с необычайной легкостью представил своё будущее в радужном свете:
— Ладно, подзаработаю там деньжат, вернусь и куплю кусок земли! А Катэрина тут успокоится, станет опять веселой. Только вы не позволяйте её бывшему мужу, будь он проклят, и близко к ней подходить!
Винченцо в тот момент был готов пообещать ему что угодно, лишь бы только он уехал отсюда.
— Не беспокойся, тут всё будет в порядке, — сказал он. — Поезжай в Сан— Паулу. Там сейчас Фарина, он поможет тебе найти работу, а его адрес возьмёшь у Марселло.
И Зекинью, не мешкая, отправился в путь, пообещав Катэрине вскоре вернуться с деньгами, купить на них дом и устроить ей счастливую жизнь.
Катэрина простилась с ним спокойно, без каких— либо эмоций. Её равнодушие удивило даже Констанцию.
— Ты что, его тоже разлюбила? — спросила она. — Тебе сменить мужа — всё равно, что переобуться?
— Ах, мама, я ничего не знаю... — усталым голосом ответила Катэрина. — У меня на сердце тень. Моё сердце закрыто. Я должна побыть одна.
Констанция же, оставшись наедине с мужем, усомнилась, правильно ли он поступил, отправив Зекинью в город.
— Теперь Катэрине будет совсем одиноко. Может, с Зекинью она бы, в конце концов, нашла своё счастье?
Винченцо ответил с досадой:
— Какое там счастье, Констанция? Ехать неизвестно куда с шалопаем, у которого ни кола, ни двора, а только ветер в голове?! Я давно заметил, что он сначала делает, а потом думает. Поэтому, и спровадил его. У меня не было другого выхода, я просто исполнил свой отцовский долг.
Глава 15
За годы отсутствия в Бразилии Самуэл растерял всех своих бывших друзей, которых ему сейчас недоставало, и поэтому очень обрадовался, увидев случайно в газете статью Маркуса.
— Это же мой давний друг! — сказал он отцу. — Ты помнишь его? Я вместе с ним начинал учиться в здешнем университете.
— Ты только начинал, а он, похоже, закончил его и уже сделал себе имя, — упрекнул сына Жонатан.
— Зато я повидал мир! — веско возразил Самуэл.
Разыскав Маркуса, он потащил его в ресторан, угостил дорогим вином, рассказал о своей жизни в Соединённых Штатах и Европе. Маркус тут же ухватился за эту информацию, предложил Самуэлу написать статью о последних событиях в фашистской Германии — так сказать, из первых уст, глазами очевидца!
Но Самуэла эта идея не вдохновила: он никогда не отличался литературными способностями и даже был не в ладу с грамматикой.
— Тогда я познакомлю тебя со своим товарищем, Тони Ферьяно, — нашёлся Маркус. — Ты ему расскажешь всё подробно, а он потом изложит это в статье, и мы её напечатаем.
Самуэл согласился, но только из вежливости.
— Если быть честным, то эта тема меня не интересует, — признался он. — Фашисты мне до смерти надоели. Давай лучше поговорим о женщинах! Помнится, у тебя был бурный роман с одной француженкой...
Маркус поведал ему свою печальную историю любви к Жустини и спросил, не женился ли за это время Самуэл.
— Я бы охотно женился на одной ведьмочке, — засмеялся тот, — да она этого не хочет. Гонит меня в шею!
— Зачем же нужно жениться на ведьмочке? — удивился Маркус.
— Я называл её так в детстве, — пояснил Самуэл. — А сейчас она превратилась в обворожительную женщину!
Далее Самуэл стал восторженно описывать Камилию, сказал, что её отец владеет швейной фабрикой и магазином, а сама она ушла от мужа, но до сих пор, к сожалению, любит его. И тут Маркуса осенило!
— А твою ведьмочку, случайно, не Камилией зовут? — спросил он, к величайшему изумлению Самуэла.
— Да, а ты её откуда знаешь? У тебя с ней что— то было?!
— Остынь, ревнивец! — успокоил его Маркус. — У твоей Камилии, насколько мне известно, был только один мужчина — её муж. И зовут его Тони Ферьяно. Это с ним я хотел тебя познакомить, но теперь не буду на этом настаивать.
— Нет, отчего же? Мне будет интересно посмотреть, как выглядит мой более удачливый соперник, — сказал Самуэл.
Маркус же подумал, что теперь уже Тони может отказаться от встречи с Самуэлом, узнав, какие виды тот имеет на Камилию.
Но Тони оказался на высоте. Самуэл заинтересовал его, прежде всего, как свидетель и очевидец событий в Германии, а насчёт остального Тони сказал безразличным тоном:
— Пусть женятся, мне всё равно.
Дженаро, услышав это, поддержал сына:
— Верно! Они оба евреи, им будет легче поладить друг с другом. А ты, сынок, постарайся забыть Камилию.
— Уже забыл, папа, — в тон ему ответил Тони.
А вот Камилия его не забыла!
Изо всех сил старалась забыть и не могла — Тони для неё по— прежнему был любимым и желанным, за одно короткое свидание с ним Камилия была готова отдать собственную жизнь.
Но Тони её жизнь была ни к чему. Он жил с Марией и сыном, а Камилия специально изнуряла себя работой на фабрике, чтобы можно было прийти домой и сразу же уснуть, не ворочаясь в постели и не мучаясь сладостными воспоминаниями о нём — ненаглядном, незаменимом, незабываемом Тони!
Ципора и Эзекиел, однако, не теряли надежды выдать Камилию замуж за Самуэла. Жонатан тоже этому всячески способствовал. В частности, он сказал Эзекиелу по секрету, что Самуэл безумно влюбился в Камилию, и выступил с инициативой:
— Давай почаще устраивать совместные семейные праздники, чтобы твоя дочь постепенно привязалась к Самуэлу. А там уже и до любви недалеко!
Эзекиел одобрил идею Жонатана и тут же пригласил его в гости, разумеется, вместе с сыном:
— Близится большой праздник — Новый год, вот и отметим его у меня в доме, по— родственному!
Камилия согласилась присутствовать на этом празднике скрепя сердце и поначалу молча отсиживалась в сторонке, всем своим видом показывая, что делает одолжение родителям, и не более того. Но когда Эзекиел стал наигрывать на гитаре зажигательные еврейские мелодии, а потом запел своим красивым, берущим за душу баритоном и все принялись ему подпевать, Камилия тоже запела. У неё был прекрасный, хорошо поставленный голос, и во время пения она становилась особенно красивой.
Самуэл, пришедший в гости с любительским аппаратом для киносъёмки, тотчас же пустил его в ход, стараясь отснять как можно больше крупных планов Камилии.
— Я сделаю копию с этой ленты и подарю её вам на память вместе с кинопроектором, — щедро обещал он.
Эзекиел, сразу почувствовав себя кинозвездой, расхорохорился, разошёлся не в меру, не по возрасту. Отложив гитару, завёл патефон и картинно, сильно переигрывая, пригласил Камилию на танец. Отказать отцу она не могла, и вскоре они уже лихо отплясывали, соревнуясь с другой парой, которую составили Жонатан и Ципора.
А Самуэл продолжал фиксировать всё это на киноплёнку.