Та публикация совпала по времени с возвращением Нины на фабрику, где она вновь обнаружила использование детского труда, с чем сразу же и начала бороться. Озабоченная этой проблемой, Нина обратилась за юридическим советом к Маркусу, а тот познакомил её с профсоюзным лидером Жакобину, недавно отбывшим тюремный срок за свои коммунистические убеждения.
Тони, присутствовавший при этом знакомстве, пришёл в восторг от зажигательных речей Жакобину и вскоре стал его верным помощником.
Теперь его часто можно было увидеть вместе с Жакобину и профсоюзным адвокатом на ткацкой фабрике Умберту. Под их давлением тот был вынужден отказаться от использования детей на работе в красильном цехе. Он понёс убытки и не уволил Нину только потому, что она была подругой Силвии.
Нина же на этом не успокоилась. Когда одна из ткачих, Матильда, заболела туберкулезом, и Умберту вознамерился её уволить, Нина потребовала, чтобы он оплатил лечение Матильды, и опять пригрозила ему вмешательством профсоюзных деятелей.
Умберту не уволил Матильду, но она сама не хотела идти в больницу, боясь потерять работу, и однажды кровь хлынула у неё горлом прямо в цехе. Нина сама увезла Матильду в больницу, а её малолетнего сына Томаса забрала к себе домой, на попечение Мадалены.
Однако несознательная Матильда сбежала из больницы, как только ей остановили кровотечение. Едва держась на ногах, пришла к своему станку, но была настолько слабой, что не смогла работать, и Умберту на сей раз уволил её, невзирая на протесты ткачих.
Нина тотчас же организовала забастовку и привлекла на помощь Жакобину, Тони и других активистов профсоюза. Те устроили митинг у ворот фабрики, и Умберту сказал Силвии с укором:
— Твоей подруге неведомо, что такое благодарность.
Силвии нечего было сказать в ответ — она и сама злилась на Нину.
Умберту же понял по её молчанию, что теперь у него развязаны руки, и вызвал конную полицию для разгона митинга.
Вскоре у ворот фабрики образовалась настоящая свалка, в которой Тони досталось едва ли не больше всех — ему разбили голову.
Мария несколько дней не отходила от него, обессилевшего, потерявшего много крови. Меняла повязки на голове, делала компрессы, отпаивала его лекарствами.
Немного окрепнув, Тони однажды взял её за руку и сказал, с нежностью глядя ей в глаза:
— Спасибо тебе, Мария. Обо мне так же заботилась только мама, когда я в детстве болел...
Мария заплакала:
— Пообещай мне, что больше не будешь так рисковать. Я не переживу, если с тобой случится что— нибудь подобное!
— Не надо плакать, — сказал он. — В следующий раз я буду вести себя намного осторожнее.
Его ответ не оставил Марии никаких сомнений: она окончательно решила купить фазенду и увезти отсюда Тони любой ценой.
Фарина устроил ей встречу с Жустини в ресторане Жонатана, а тот, увидев здесь известную на весь город проститутку, сделал ему выговор. Фарине пришлось пуститься в объяснения:
— Поверьте, сеньор Жонатан, у нас назначена встреча с уважаемой молодой сеньорой, которая не может показаться в борделе. Поэтому я и привёл сюда Жустини. Умоляю вас, сделайте вид, будто вы её не заметили.
— Ну ладно, — проворчал Жонатан, — в первый и последний раз!
Мария очень удивилась, узнав, что владелицей продаваемой фазенды является Жустини. Фарина тоже изобразил удивление:
— Вы знакомы?! Кто бы мог подумать! Как тесен мир!
— Мы не просто знакомы, — уточнила Мария. — Когда— то Жустини очень помогла Тони и мне.
— Тогда вам будет проще поладить! — заключил Фарина.
Жустини сказала, что готова сделать для Марии скидку, и предложила сразу же оформить сделку у нотариуса.
Мария вновь засомневалась:
— Я должна посоветоваться с Тони, он ещё ничего не знает о моей затее.
Жустини тотчас же попыталась на неё надавить:
— Мария, ты меня извини, но я слышала, что он опять встречается с Камилией, а это, поверь мне, добром не кончится. Послушайся моего совета, спасай свою любовь! Я вот свою не спасла, а потом локти кусала... Ты же знаешь, я всегда желала тебе добра. Покупай у меня фазенду!
— И, правда, Мария, зачем тянуть? — вступил в дело Фарина. — Необходимые бумаги я уже подготовил, осталось только сумму вписать и подписи поставить. Если хочешь, можем поехать к адвокату, пусть он посмотрит, верно ли составлен договор о купле— продаже. Может, ты мне не доверяешь?
Ну что вы, сеньор Фарина! Как вам такое могло в голову прийти! — сказала Мария. — Я подпишу эти бумаги.
Глава 17
Франсиска извелась, дожидаясь возвращения Фарины из Сан— Паулу: говорил, что едет на пару дней, а сам отсутствовал уже более двух недель и за всё это время даже весточки не прислал!
— Я очень беспокоюсь, — жаловалась Франсиска Беатрисе. — Почему он молчит? Что там с ним случилось? К тому же мне скоро нужно будет платить по векселям, а мы договорились, что я не стану использовать свой резерв — те ценности, что оставил твой отец. Не знаю, что и делать...
Беатриса почему— то была уверена, что с Фариной ничего плохого не случилось, а вот за брата она тревожилась всерьёз, и тревогу эту ей внушила Рита.
Однажды она позвала Беатрису к себе и оглоушила её сообщением:
— Неприкаянные души опять овладевают сердцем твоего брата!
— Какой ужас! — испугалась Беатриса. — Вы не ошибаетесь? Маурисиу ведь похоронил своего отца!
— Да, похоронил, а неприкаянные души продолжают преследовать его. Мы все должны помочь Маурисиу.
— Но как?
Рита указала рукой на зеркало, в котором отражалось пламя свечи:
— Смотри! Видишь?
— Нет. Совсем ничего не вижу, — призналась Беатриса.
— А я вижу, — сказала Рита каким— то потусторонним голосом. — Вижу мужчину, который может причинить Маурисиу много зла. И твоему брату станет ещё хуже, чем в то время, когда его мытарил дух отца.
— Кто же этот чудовищный мужчина? Вы можете сказать?
— Я не могу разглядеть его лица, — ответила Рита. — Но он где— то рядом с Маурисиу. Пусть все, кто живёт в вашем доме, берегутся.
О предостережении Риты Беатриса перво— наперво рассказала Марселло, но он разделил её тревогу лишь отчасти. Выполняя указание Фарины, Марселло всё это время внимательно наблюдал за Маурисиу и не нашёл в нём существенных изменений к худшему. Маурисиу всё так же был печален и молчалив, но никакой агрессии не проявлял. А с отъездом Фарины он даже несколько оживился, стал более общительным. Однажды он сам заговорил с Марселло о Катэрине, о покойном Марсилинью, вспомнил, как им счастливо жилось в доме Риты, а потом вдруг снова помрачнел, замкнулся.
Марселло стало его жаль.
— Что с тобой? — сочувственно спросил он. — Почему у тебя такой потерянный взгляд? — Маурисиу не ответил, но Марселло не унимался: — Скажи, о чём ты сейчас думаешь?
— О жизни, — с горькой усмешкой ответил, наконец, Маурисиу.
— И что же ты о ней думаешь?
— Ничего хорошего. Все вокруг счастливы. Даже моя мать встретила сеньора Фарину и ждёт от него ребенка. А у меня никого нет.
— Катэрина тоже мается одна, — сказал Марселло. — Может, вам стоит опять сблизиться? Ты сходи к Катэрине, поговори с ней ласково, как раньше.
— Зачем? Чтобы она посмеялась надо мной? — спросил Маурисиу с неизбывной горечью в голосе.
Марселло тогда не нашёл ничего лучшего, как просто оставить его в покое.
И сейчас, обсуждая с Беатрисой непонятное и пугающее предостережение Риты, он высказал неожиданно мудрое мнение:
— Маурисиу порой кажется нам странным, но мы забываем, что он ещё не до конца пережил огромное горе, которое на него свалилось. Может, Рита как раз и имела в виду это горе? Ясно же, что оно не отпускает Маурисиу, преследует его.
— Вполне возможно, — согласилась с мужем Беатриса. — Но почему это горе видится Рите в образе какого— то мужчины?
На этот вопрос у Марселло не было ответа.
Когда же Беатриса заговорила об этом с матерью, та вообще предпочла отмахнуться от новой проблемы, угрожающей её семье:
— У старой Риты богатое воображение!
— Но бабушка Рита предупредила нас заранее о том, что в Маурисиу вселился дух отца. И не ошиблась, — напомнила ей Беатриса.
Франсиска, однако, продолжала благодушествовать:
— С тех пор многое изменилось, наша жизнь наладилась. Я не знаю ни одного мужчины, который мог бы нам угрожать. К тому же мы все теперь находимся под защитой Фарины. Ты помни это и ни о чём не беспокойся. Я, наконец, получила от него телеграмму, он приезжает завтра!
Фарина отправил эту телеграмму сразу же, как только получил от Марии деньги и поделил их с Жустини.
Теперь можно было и расслабиться — посидеть в ресторане, выпить хорошего вина, послушать прекрасную музыку в исполнении Дженаро...
Там, в ресторане, к нему подошёл швейцар, сообщивший, что у дверей отеля Фарину ждёт какой— то нищий.
— Что за чушь? — рассердился Фарина. — Я плачу большие деньги за проживание в этом отеле, и вы не должны беспокоить меня по таким дурацким пустякам!
— Но этот бродяга утверждает, что знаком с вами, а я не могу впустить его сюда в таком виде. Может, вы сами выйдете к нему?
— Что?! — разгневался Фарина ещё больше. — Да как вы смеете приставать ко мне с подобными предложениями?! Гоните его в шею, или я потребую, чтобы вас немедленно уволили!
Так Зекинью — а это был он — получил от ворот поворот. Швейцар сказал, что Фарина не желает разговаривать с Зекинью, и велел ему убираться прочь.
— Этого не может быть! Ты врёшь! — не поверил ему Зекинью, но, увидев грозное выражение на лице швейцара, смирился: — Ладно, я подожду его здесь, на улице. Когда— то же он выйдет отсюда!
— Жди на другой стороне улицы. Если будешь маячить у входа, я вызову полицию! — пригрозил ему швейцар.
— И почему в городе люди злые как собаки? — пробормотал себе под нос Зекинью, послушно переходя на противоположную сторону улицы.