А малолетний сын Матильды остался на попечении Мадалены.
После мессы она отправилась вместе с мальчиком домой, а Зекинью пошёл следом за ней.
Мадалена, заметив это, спросила, что ему нужно, и Зекинью отважился попросить её о помощи.
— У вас доброе лицо, поэтому я к вам и обратился, — пояснил он и стал рассказывать Мадалене свою горестную историю.
Мадалена привела его к себе домой, накормила, а потом ещё и уговорила Мариу впустить Зекинью в комнату на чердаке.
Всё равно вы не сможете её никому сдать, потому что там протекает крыша, — привела она весьма убедительный довод. — А этот парень согласен починить её бесплатно. Вот вам обоим и будет польза.
Зекинью добросовестно отремонтировал крышу, и теперь чердачное помещение стало вполне пригодным для того, чтобы сдавать его жильцам за деньги. А поскольку денег у Зекинью не было, то однажды, войдя к себе в комнату, он обнаружил там новых жильцов, которыми оказались... Маноло и его семейство.
Зекинью не поверил своим глазам: богач Маноло — и вдруг в этом забытом Богом приюте?!
Однако у такой невероятной метаморфозы было весьма простое объяснение. Маноло показалось несправедливым, что некоторые игроки за один вечер выигрывали гораздо больше денег, чем он получал за целый месяц. И он, нарушив правила казино, тоже стал делать ставки.
Известно, что новичкам всегда везет, и Маноло тоже в первый раз выиграл крупную сумму, но уже в следующий раз проиграл все свои сбережения и, конечно же, остановиться на этом не смог — ему нужно было, во что бы то ни стало, отыграться. Маноло стал скрывать от босса часть выручки, чтобы играть на эти деньги, но тотчас же, был схвачен за руку. Тогда он влез в долги, причём настолько, что ему пришлось заложить собственный дом.
А потом случилось то, от чего Маноло предостерегала Камилия: полиция накрыла казино, а хозяев дома арестовала. Эулалия, правда, осталась на свободе, но к ней уже на следующий день нагрянули кредиторы Маноло и сообщили, что его дом отныне переходит в их собственность.
Находясь в полном отчаянии, Эулалия бросилась за помощью к Умберту — больше ей было не к кому пойти.
— Моих родителей арестовали. Их надо выручать. Если ты это сделаешь, то я сумею тебя отблагодарить, — сказала она Умберту, предложив ему ту единственную ценность, которая у неё ещё осталась, — своё женское и человеческое достоинство.
А Умберту без зазрения совести согласился оказать ей услугу за такую плату.
Он нашёл адвоката и дал Эулалии денег на уплату штрафа, которым в результате и отделался Маноло. Его и Соледад выпустили из тюрьмы, но теперь у них не было дома, и Эулалия сняла комнату в приюте у Мариу, за которую тоже расплатилась деньгами Умберту. Родителям же она сказала, что деньги ей дал в долг Жозе Мануэл, по просьбе Нины. Маноло очень не хотелось переезжать в бедняцкий квартал, но выбора у него не было: вместе с домом он лишился также и мебели, и всего остального имущества.
А тут ещё, словно в наказание ему, Эулалия сняла комнату, которая уже была занята тем самым бродягой, которого Маноло не так давно взашей выгнал из своего дома. Зекинью наотрез отказался её освобождать.
— Я первый здесь поселился, к тому же отремонтировал её, а теперь вы меня отсюда выставляете? — сказал он Мариу с укором. — А мне больше некуда идти, и я тут останусь!
— У тебя нет денег, чтобы платить за эту комнату, — ответил Мариу.
— А у вас не было бы этой комнаты, если бы я не починил крышу! — парировал Зекинью. — Так что, ещё неизвестно, кто из нас кому задолжал. Я буду жить здесь, а для них ищите другое место.
— У меня ни одного свободного места, — сказал Мариу. — А они уже сделали первый взнос.
— Так верните им деньги, и пусть они идут в другой пансион.
— Нам некуда идти, — сказала Эулалия, глядя на Зекинью с такой болью, от которой у него дрогнуло сердце. — И денег у нас нет, мы едва наскребли на этот пансион, самый дешёвый в городе.
— Ну что ж, живите пока у меня, я готов временно потесниться, — нашёл неординарное решение Зекинью.
Маноло, до сих пор сдерживавший себя изо всех сил, взорвался:
— Что значит «потесниться»?! Как ты себе это представляешь? Я, моя жена и моя дочь будут жить с тобой в одной комнате?!
— Ну а как же иначе, если вам больше некуда идти? — уставился на него Зекинью. — Мы можем разгородить её на две части с помощью ширмы...
— Но мы же заплатили деньги, а ты — нет, насколько я понял, — продолжал упираться Маноло, но его неожиданно осадил Мариу:
— Вы внесли плату только за один месяц, а не за три, как у нас положено. И работы ни у кого из вас нет. Где вы возьмёте деньги на следующий взнос? Фактически я впустил вас сюда из милости. И у Зекинью в самом деле гораздо больше прав на эту комнату, он оборудовал её своими руками. Так что я посоветовал бы вам принять это предложение. Он проявил по отношению к вам любезность.
Маноло на сей раз промолчал, и окончательное решение пришлось принимать его жене.
— Ладно, мы остаёмся здесь, — сказала она Мариу. А специально для Маноло добавила: — Это всё равно лучше, чем спать на улице или... сидеть в тюрьме.
Глава 18
Как и следовало ожидать, покупка Марией фазенды не только не порадовала Тони, но и вызвала в нём активный протест.
Прежде всего он возмутился тем, что Мария сделала это без его ведома.
— Но с тобой же невозможно было поговорить о каких— то серьёзных вещах, — сказала она в своё оправдание. — Ты приходил поздно и сразу засыпал, тебе было не до разговоров, а потом ты лежал с разбитой головой, я не могла тебя волновать.
— Значит, ты понимала, что такая новость может быть опасной для моего здоровья?
— Не передёргивай, Тони! В том состоянии любая новость могла стать опасной для тебя. А сейчас ты, слава Богу, здоров, и мы можем ехать на нашу фазенду.
— Я не хочу жить на фазенде. Я буду жить в городе.
— Но ты ничего не зарабатываешь в своей газете!
Это замечание Марии особенно уязвило Тони.
— Но я и не живу за твой счёт! Я не прикасаюсь к твоим деньгам!
— Во— первых, деньги не мои. Во— вторых, ты будешь работать на фазенде. В— третьих, всё моё принадлежит нам обоим, — продолжала уговаривать его Мария. — Тони, в городе опасно! Здесь тебя ударили по голове. Так чего ещё ты ждёшь? Чтобы тебя убили?
— Я делаю то, что считаю нужным.
Тут Мария не удержалась и напомнила ему о Камилии:
— Я знаю, ты не хочешь ехать на фазенду из— за неё! Но пока она рядом, тебе не будет покоя.
— Перестань, я не хочу об этом разговаривать!
— Тогда мне придётся говорить одной, потому что я мать твоего ребёнка.
— Да, но ты не хозяйка мне, чёрт возьми! — рассердился Тони и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Чуть позже на него насел Дженаро и тоже стал говорить сыну о его опасных связях с коммунистами, о разбитой голове, о необходимости взяться, наконец, за ум.
— По— твоему, это дело — бегать от полиции? Это преступление! Потому что у тебя есть сын, есть жена. Ты должен заботиться о семье!
— Я и позабочусь. Сам. Как сочту нужным.
— Нет, ты о семье вообще не думаешь. Возвращаешься поздно, весь пропахший духами Камилии...
— Папа!..
— Ничего не говори. Я сам знаю, что Камилия красавица. Но Мария — святая. Она делает всё, чтобы спасти семью.
— Она не должна была ничего предпринимать, не посоветовавшись со мной!
— Твою реакцию можно было предугадать заранее, — скептически заметил Дженаро. — Я считаю, Мария правильно сделала, поставив тебя перед фактом. Ты не оставил ей выбора.
— Она только напрасно выбросила деньги. Я всё равно не буду там жить, — заявил Тони, и Дженаро явно приуныл.
— Но ты должен хотя бы поехать с ней и посмотреть фазенду, — сказал он, уже не требуя, а почти умоляя сына.
— Я не хочу даже смотреть на неё!
— И ты позволишь матери своего сына ехать туда одной?!
— Ладно, я поеду, посмотрю, — сдался Тони. — Но жить там я не собираюсь.
Дженаро был так огорчён его ответом, что, сам того не желая, выплеснул своё раздражение на Мариузу, некстати подвернувшуюся ему под руку.
— Я слышала, Тони согласился уехать на фазенду, — сказала она, неверно оценив обстановку. — Мне будет очень не хватать их, особенно Мартинью. Я к нему так привязалась! И вам будет скучно без них.
— Не будет!
Мариуза с изумлением посмотрела на Дженаро:
— Что с вами, маэстро? Вы хотите сказать, что рады их отъезду?
— Да, рад. Я и сам бы уехал, но меня здесь удерживает музыка!
— У вас ещё есть я, ваша верная подруга, — напомнила ему Мариуза, а он её ни с того ни с сего обидел:
— Подруги приходят и уходят, а музыка остаётся. Ясно, дона Мариуза?
Предстоящую поездку на фазенду Тони рассматривал всего лишь как тягостную семейную обязанность, и не иначе. Жить там постоянно он ни в коей мере не собирался. Но дело сделано, Мария совершила глупость, а ему, Тони, нужно нести ответственность, в том числе, и за поступки своей жены. Таковы обязанности человека, связавшего себя однажды брачными узами. И тут ничего не поделаешь, этому бессмысленно сопротивляться.
Примерно в таких выражениях Тони и объяснил Жакобину, почему он должен на какое— то время уехать из города, а тот усмотрел в его поездке чуть ли не предательство политических интересов.
— Если ты сейчас туда уедешь, то очень скоро откажешься от нашей борьбы, — предрёк Жакобину. — Любая собственность — это путы, связывающие человека по рукам и ногам, а земля — вообще особая статья. Это погибель для революционера! Ты и сам не заметишь, как врастёшь в неё, и уже никогда не сможешь вырваться оттуда на свободу!
— Но моя жена купила землю, и я должен что— то с ней делать, — робко возразил Тони.
— Если ты станешь жить по указке жены, то однажды посмотришь на неё и сына и почувствуешь в своём сердце ненависть, — продолжил нагнетать страсти Жакобину.