Тони нехотя согласился.
А в это же время Ципора удивлялась непривычно раннему возвращению Камилии. Та не стала ничего скрывать от матери и рассказала, что Тони уезжает с семьёй на фазенду.
— Господь услышал мои молитвы, — обрадовалась Ципора.
— Ты была права, мама, Тони меня не любит, — с горечью констатировала Камилия.
Ципора решила взять инициативу в свои руки.
— Хватит страдать, — сказала она Камилии. — Тебе нужно развлечься. Надевай своё лучшее платье, поедем ужинать в ресторан.
— Мама, сегодня же не праздник, а завтра мне идти на работу... — попыталась увернуться Камилия, но Ципора была непреклонна:
— Я готова устраивать праздники хоть каждый день, лишь бы моя дочь была счастлива! Мне сказали, что в отеле Жонатана играет превосходный пианист. Ты же любишь хорошую музыку! Одевайся, мы с папой ждём тебя!
...В зал ресторана они вошли почти одновременно — Тони под руку с Марией и Камилия под руку с Самуэлом, который был счастлив её неожиданному появлению в отеле отца.
Настроение Марии было испорчено, и этому весьма поспособствовала Камилия. Она демонстративно не сводила глаз с Тони, а он невольно отвечал ей тем же. Потом она вдруг сама пригласила на танец Самуэла и стала нежно к нему прижиматься. Самуэл не возражал против этого, однако счёл необходимым заметить:
— Ты считаешь меня дураком? Я нужен тебе, чтобы возбудить ревность в Тони. Но я не в обиде. Держать тебя за талию — одно удовольствие!
Тони тем временем вышел в туалет, и Камилия устремилась за ним, оставив Самуэла посреди зала.
Презрев всяческие приличия, она вошла в мужской туалет и буквально набросилась на Тони с поцелуями.
— Теперь я пришла с тобой попрощаться!
Тони сопротивлялся её ласкам, но делал это как— то вяло, и потому их прощание затянулось.
Ципора, сгорая от стыда, пошла искать дочь в женском туалете, но не нашла и горько заплакала.
Мария, всё это время сидевшая как на иголках, уже была близка к тому, чтобы сбежать из ресторана подальше от такого позора, но тут её вдруг пригласил на танец Самуэл. Она рассеянно протянула ему руку.
Ципора же продолжала рыдать в дамском туалете, пока туда, наконец, не пришла Камилия.
— Ты опозорила меня! Потеряла всякий стыд! — принялась выговаривать ей Ципора. — Где ты была?
— Я ошиблась дверью и попала туда, — смеясь ответила Камилия, указав рукой на мужской туалет.
У Ципоры потемнело в глазах, она едва не лишилась сознания.
Когда они с Камилией вернулись в зал ресторана, Тони и Марии там уже не было.
Эзекиел тоже поспешил увести своё семейство домой, и Самуэл, прощаясь с Камилией, сказал ей:
— По— моему, сегодня я заслужил твой поцелуй! Ведь это я помог тебе избежать скандала. Когда жена твоего итальянца собралась пойти вслед за вами и выяснить, что там происходит, я пригласил её на танец.
Камилия засмеялась:
— А кто тебе сказал, что я не хотела этого скандала?
— Вот как? — изумился Самуэл. — И зачем же он тебе понадобился?
— Пусть бы Мария удостоверилась, что Тони сходит от меня с ума!
— Я тоже схожу от тебя с ума! — признался Самуэл. — Ты способна вскружить голову любому мужчине! Сегодня я не смогу уснуть.
— Ну и не спи, конопатый! — дерзко засмеялась Камилия, кокетливо помахав ему ручкой.
Глава 19
Вернувшись из Сан— Паулу, Фарина перво— наперво расспросил встречавшего его на станции Марселло о том, как вёл себя тут Маурисиу. Марселло ответил, что Маурисиу порой выглядит странным, однако это не агрессия, а всего лишь печаль.
— Он мог и затаиться до поры до времени, — сказал Фарина. — От него можно ожидать всякого. Но если он за¬думает что— то недоброе против моего ребенка, я ему шею сверну!
Марселло, в свою очередь, спросил, помог ли Фарина Зекинью устроиться на работу, и узнал, что они там даже не встретились.
Марселло это обеспокоило, а Фарина тут же забыл о глу¬пом пастухе, вздумавшем искать счастья в городе. Фарина улыбался, предвкушая радостную встречу с Франсиской, по которой он очень соскучился.
Франсиска встретила его с радостью, нежностью, но и с укором — почему он так долго был в городе, почему не слал оттуда вестей?
— У меня там были важные дела, — ответил Фарина. — Пойдём в дом, я тебе что— то покажу, и ты, надеюсь, про¬стишь мне столь долгое отсутствие.
— Ты заинтриговал меня, — улыбнулась Франсиска.
Маурисиу, краем уха слышавший этот разговор, тоже был заинтригован и потому не счёл для себя зазорным подсмотреть в щелку, что же Фарина покажет матери.
А тот, вынув из саквояжа толстую пачку денег, торжественно протянул их Франсиске:
— Вот, держи, они твои!
— Дорогой мой! Это же очень большие деньги, — в приятном смущении пробормотала Франсиска. — Наверное, ты изрядно опустошил свой счёт...
— Нет, я провернул одно дело. Очень выгодное дело!
— Но ты не должен вкладывать столько денег в фазенду, которая тебе, в сущности, не принадлежит.
— Она принадлежит моей жене. И моему ребёнку!
— Ему принадлежит только часть, — возразила Франсиска. — Если я умру, фазенду разделят между тремя моими детьми.
— О самом маленьком нужно позаботиться уже сейчас, — сказал Фарина. — Ты переведи часть фазенды на моё имя, но не ради меня, а ради нашего ребёнка.
Услышав это, Маурисиу вскрикнул и помчался к Беатрисе. Она испугалась, увидев его с неестественно горящими глазами.
— Что с тобой? У тебя сейчас такой же взгляд, как во время того ужасного затмения, — сказала она.
— Ты ошибаешься, я полностью владею собой, — отве¬тил Маурисиу. — Моё предчувствие подтвердилось, я сам слышал, как Фарина сказал, что хочет нас обокрасть. Он отдаст всю фазенду ребёнку, которого ему родит наша мать! Сестра, мы не должны допустить, чтобы этот ребёнок родился!
— Что ты говоришь, Маурисиу?! — пришла в ужас Беатриса.
— Если этот ребёнок появится на свет, мы потеряем всё. Мы станем нищими! Этого нельзя допустить!
— Маурисиу, ты опять сошёл с ума, — с болью констатировала Беатриса. — Ты собираешься убить малыша, который ещё не родился? Убить нашего брата?
— Он нам не брат. Пока ещё не брат. Жизнь начинается только после рождения.
— Нет, дети начинают жить в материнской утробе. Наш брат уже живёт, просто он живёт в матери.
— Значит, ты отдашь им всё? — огорчился Маурисиу. — Фарина уже украл у нас материнскую любовь, а теперь он хочет обобрать нас до нитки!
— Да ради Бога! Я не боюсь бедности! — воскликнула в запальчивости Беатриса.
Маурисиу засмеялся, но этот смех получился у него каким— то зловещим.
— В самом деле? — спросил он у сестры. — Ты готова родить своего ребёнка в лачуге? Ты хочешь, чтобы он бегал босой, в тряпье, со вздутым от голода животом?!
— Нет, Маурисиу, такой судьбы для своего ребёнка я не хочу.
— Тогда помоги мне! Помоги ради своего малыша! Прошу тебя!
— Это я тебя прошу: успокойся! — взмолилась Беатриса. — Ты всё преувеличиваешь. Как я могу тебе верить, если ты сам говорил, что слышишь какие— то голоса?
— Да, слышу, — подтвердил Маурисиу. — Иногда я слышу голоса, и они предупреждают меня, что у нас в доме есть смертельный враг.
— Боже мой! — воскликнула Беатриса. — Бабушка Рита тоже говорила, что мы должны остерегаться какого— то мужчины, который способен уничтожить всё наше семейство!
— Ну, вот видишь, всё сходится! — подтвердил Маурисиу. — Этот мужчина не кто иной, как Фарина!
— Нет, этого не может быть, — замахала на него руками Беатриса. — Сеньор Фарина сделал нам столько добра! Он заботился о тебе не хуже родного отца!..
— Ну ладно, я всё понял, — усталым голосом сказал Маурисиу. — Ты не хочешь в это ввязываться, потому что боишься замарать свои ручки. И значит, мне нужно всё сделать одному за нас двоих.
— Что ты собираешься делать? — в испуге спросила Беатриса, но не услышала ответа.
А Маурисиу, убеждённый в том, что ребёнок Фарины не должен появиться на свет, отправился к Рите и как бы невзначай завёл с ней беседу о травах, способствующих прерыванию беременности.
В прежние времена он частенько расспрашивал её о назначении разных трав, которые она собирала и хранила у себя в каморке, поэтому сейчас Рита не усмотрела ничего подозрительного в его поведении.
Маурисиу же, выяснив, где Рита хранит нужную ему траву, отправился в её каморку ночью, но едва он успел взять узелок с травой и выйти во двор, как дорогу ему преградил Форро, державший в руках увесистую дубинку.
— Стой! Кто здесь? — грозно окликнул его Форро.
— Это я, Маурисиу.
Форро опустил дубинку и шумно выдохнул.
— Вы меня напугали, сеньор Маурисиу. Что вы делаете здесь ночью?
— Мне не спится, вот я и вышел подышать свежим воздухом. Спокойной ночи, Форро! — сказал Маурисиу и направился к своему дому.
Но и там ему пришлось столкнуться с неожиданным препятствием в лице Марселло.
Маурисиу крадучись прошёл на кухню, где в это время Марселло тайком от семьи поглощал жареную курицу. Он, бедняга, так и не научился ловко орудовать ножом и вилкой, поэтому старался меньше есть за общим столом, и неудивительно, что к ночи его одолевал жуткий голод. Зная, что на кухне осталась жареная курица, Марселло не мог уснуть, пока не добрался до неё, а тут его и застал Маурисиу.
— Что ты тут делаешь среди ночи? — спросил он Марселло.
— Я пришёл сюда попить воды, — соврал тот. — А как ты здесь оказался?
— А я услышал шум на кухне и зашёл посмотреть, — тоже соврал Маурисиу.
— Ну, извини, если я тебя разбудил, — повинился Марселло и вдруг спросил: — А что это у тебя за узелок в руках?
— Так, ерунда... — туманно ответил Маурисиу, поспешно покидая кухню.
Марселло, оставшись один, не отказал себе в удовольствии доесть курицу до конца, а утром Нока не переставала удивляться: