— Если ткачихи затянут пояса ещё туже, у них станут кости трещать, — прервала её Нина. — И работать ещё больше за меньшую плату никто из них не будет, не обольщайся.
— Ты пытаешься внушить мне, что мы с тобой находимся по разные стороны баррикад, но это не так, — принялась уговаривать её Камилия, зная от Умберту, что присутствие здесь Нины необходимо для нормальной работы фабрики. — Мы ведь с тобой подруги.
— Мы были подругами, когда ты жила вместе со мной в бедняцком квартале. Но деньги, к сожалению, разводят людей, — возразила Нина. — У меня не может быть общих интересов с богачами.
— Да ты просто с ума сошла! — взорвалась Камилия. — Ведь ты же любишь Жозе Мануэла и могла бы прекрасно жить с ним подальше от этой паршивой фабрики. А ты, выходит, разошлась с ним по идейным соображениям? Только потому, что он богат? Это безумие, Нина! Если бы меня так же любил Тони, как Жозе Мануэл любит тебя, я бы наплевала на все свои убеждения ради счастья с любимым человеком!
— Мы расстались с Жозе Мануэлом не из— за его богатства, а из— за того, что он не хотел понять меня, — пояснила Нина. — Но теперь он стал с уважением относиться к моим интересам, и если мы опять будем вместе, то ему придётся смириться с тем, что я буду работать и жить своей жизнью.
Камилия рассмеялась:
— Не думала, что ты настолько наивна, Нина! Да знаешь ли ты, что Жозе Мануэл приходил ко мне и просил, чтобы я не брала тебя на работу. И я уступила его просьбе, потому что он любит тебя! А что касается твоих убеждений, то он просто делает вид, будто разделяет их. На самом же деле он хочет держать тебя при себе, и крепко держать!
— Вот, значит, как всё было?! — вспыхнула Нина. — Что ж, он за это дорого заплатит!
И она, отправившись к Жозе Мануэлу, сказала ему, что он действительно стал другим человеком — лгуном.
Жозе Мануэл опешил, и Нина объяснила ему, что ей стало известно, зачем он ходил к Камилии.
— Теперь наши пути разошлись навсегда! — заявила она и в очередной раз покинула дом, в который ещё вчера собиралась вернуться, чтобы жить там с Жозе Мануэлом.
Дома она плакала, и Мадалена не находила слов для её утешения. Она только ругала Нину за глупость и строптивость. А Нина всё твердила одно и то же:
— Он только на словах согласен дать мне свободу, а на деле хочет быть моим хозяином!
— Так, может, пусть лучше он будет твоим хозяином, а не тот сеньор с фабрики, который заставляет тебя работать, как скотину? — ввернула своё Мадалена и вновь услышала:
— Нет, я не буду зависеть от мужа! Тем более от такого, который обманывает меня. Всё кончено! Если бы он меня любил, то не стал бы лгать. Я нужна ему не как человек, а как красивая игрушка. Но я человек и никому не позволю унижать меня!..
Глава 21
Пока Тони и Мария были в отъезде, на Дженаро свалилась неслыханная удача: его давняя мечта стать концертирующим пианистом вдруг сама собой воплотилась в реальность.
Произошло это, в общем, случайно. В отеле Жонатана поселилась семейная чета, бежавшая из Германии. Это были очень богатые евреи. Муж — банкир, жена — большая любительница классической музыки. Там, в Германии, она понесла тяжёлую утрату — фашисты убили её родного брата, который был талантливым пианистом, концертирующим по всей Европе.
И вот в память о любимом брате госпожа Голдсмит и попросила Дженаро исполнить несколько пьес немецких и австрийских композиторов.
— Мы евреи, но всю жизнь прожили в Германии, вот почему эта музыка стала для нас родной, — пояснила она Дженаро. — К несчастью, нам пришлось бежать оттуда. Мы бросили там всё, взяли только деньги и драгоценности... Боюсь, я никогда уже не смогу вернуться на родину, так пусть хотя бы музыка навеет мне приятные воспоминания. Сеньор Жонатан сказал нам, что вы — великолепный пианист— виртуоз.
Польщённый такой оценкой и таким вниманием к его персоне, Дженаро вложил в исполнение музыки Бетховена, Моцарта, Шумана всю свою душу и был за это щедро вознаграждён. Госпожа Голдсмит сказала ему, что во время концерта ей показалось, будто за роялем был её любимый брат. В её устах это было высшей похвалой, однако она не ограничилась комплиментами, а перешла к конкретному предложению:
— Вы, такой высококлассный пианист, не должны играть в ресторане, где люди, слушая вас, жуют. Я хочу помочь вам. Сначала мы устроим несколько концертов, где вы, я надеюсь, исполните музыку из репертуара моего брата. Разумеется, играть вы будете в настоящем концертном зале, который мы специально для этого снимем. А потом вы сможете формировать свой репертуар по собственному усмотрению.
— Вы что, хотите, чтобы я выступал с концертами постоянно? — спросил ошеломлённый Дженаро.
— А вы разве этого не хотите? — задала ему встречный вопрос госпожа Голдсмит и, не дождавшись ответа, продолжила: — Поначалу, пока вы ещё не достаточно известны широкой публике, я буду платить вам сама. Не беспокойтесь, это будут хорошие деньги. Вы сможете на них купить приличный автомобиль и поселиться в такой же гостинице, как эта. Но я не сомневаюсь, что очень скоро сборы от концертов превысят мои финансовые возможности, и тогда мы сможем отправиться в концертное турне по Соединенным Штатам.
Слушая ее, Дженаро словно во сне пребывал: о такой перспективе он даже никогда не мечтал. Предел его мечтаний всегда простирался не дальше границ Италии, где он жил прежде, а тут вдруг — турне по США!..
Но как бы там ни было, а свой первый концерт на широкой публике, устроенный в еврейской общине, он отыграл блестяще и получил за это кучу денег.
— Жаль, что Мария увезла Тони на фазенду, — сказал он Мариузе. — Теперь, когда я начал зарабатывать большие деньги, мой сын тоже смог бы посвятить себя музыке. Я бы освободил его от любой физической работы, не связанной с музыкой, и усадил бы за фортепиано. Ему потребовалось бы не так уж много времени, чтобы восстановить прежнюю технику игры. Он очень талантлив! Я сейчас мечтаю о том, что когда— нибудь мы вдвоём с ним будем разъезжать с концертами по всему миру!
— А не слишком ли вы размечтались, маэстро? — спросила Мариуза. — Может, вы забыли, что в последнее время вашего сына гораздо больше привлекали коммунистические идеи, нежели музыка? Так что пусть он лучше поживёт на фазенде, пока из него не выветрится эта дурь. Разве я не права?
Дженаро был вынужден с ней согласиться, однако вскоре их обоих постигло жестокое разочарование: во— первых, Тони и Мария вернулись в Сан— Паулу без земли и фактически без средств к существованию, а во— вторых, сын отказался брать у отца деньги, вновь стал работать в газете и — самое печальное — ринулся в политическую борьбу с удвоенной энергией.
Выяснять отношения с Жустини Тони даже не попытался, считая это бессмысленным, — по поведению Фарины он понял, что эта парочка изначально замышляла обобрать Марию, поэтому и ждать от них возвращения денег, конечно же, не стоит.
В отличие от Тони Маркус вздумал воззвать к совести Жустини и потребовал, чтобы она вернула Марии хотя бы часть украденных денег.
Жустини это очень не понравилось.
— Насколько я понимаю, сделку расторгнуть невозможно, — сказала она. — Марию никто не заставлял подписывать эту бумагу, она могла бы и посмотреть фазенду, прежде чем покупать её. Так что пусть теперь пеняет на себя. Я тоже не видела ту землю, поэтому не чувствую себя виноватой. А денег, о которых ты говоришь, у меня уже нет — я вложила их в дело. Видишь, у меня появились новые красивые девушки, я обновила мебель в своём заведении, оборудовала специальные комнаты для игры в бильярд и в карты. Сам понимаешь, я делаю всё на благо клиентов!
— Сколько лет я тебя знаю и даже не подозревал, что ты такая дрянь! — бросил бросил ей в сердцах Маркус. — Хорошо хоть я на тебе не женился!
Этого Жустини простить ему не могла и, когда Маркус, выйдя от неё, с горя уселся за карточный стол, приказала Малу не спускать с него глаз.
— Докладывай мне, как у него будет идти игра. Я хочу, чтобы он проигрался до нитки!
Вскоре Малу доложила ей, что Маркусу сегодня везёт, он всё время выигрывает.
Тогда Жустини подозвала к себе Кафетона, известного шулера, и предложила ему сделку:
— Видишь того парня, Маркуса? Ощипай его! Будешь играть на мои. Только не вздумай меня надуть! Выигрыш потом разделим пополам.
— А если мне не повезёт? — спросил Кафетон.
— Везёт тому, у кого есть пара карт в рукаве, — отрезала Жустини. — Обыграй его любым способом. Отбери всё, что у него есть, и даже то, чего нет. Ты меня понял?
— Понял.
Неудивительно, что в игре против Кафетона везение изменило Маркусу. Он крупно проиграл. И конечно же, захотел отыграться, но проиграл снова.
Самуэл, тоже посетивший в тот вечер бордель Жустини, попробовал увести Маркуса от карточного стола — безуспешно. Маркус уже вошёл в такой азарт, что поставил на кон отцовский подарок — старинные карманные часы. Кафетон воспротивился:
— Зачем мне это старьё? Что я буду с ним делать?
— Играйте, — сказала подошедшая к ним Жустини. — Часы я покупаю.
— Спасибо, — бросил ей через плечо Маркус. — Последний кон, и ставка самая высокая.
Вскоре ему пришлось отдать часы Жустини, однако он и на этом не остановился:
— Мне нужно отыграться! Я напишу долговое обязательство! Ты примешь расписку?
— Приму, — сказал Кафетон, предварительно переглянувшись с Жустини. — Только помни, что карточный долг святой!
Проиграв ему и на этот раз, Маркус возмутился:
— Такого везения не бывает! К тебе в каждой игре приходили тузы. Ну— ка, дай колоду, я хочу её проверить!
— Маркус, прекрати! — вмешалась Жустини. — В моём заведении шулерство исключено! Ты проиграл, так не надо обвинять в этом других.
— Но мне нечем расплатиться. Дай мне отсрочку, — попросил Маркус Кафетона.
— Ладно, — кивнул тот, — я дам тебе пару дней, но не больше. Долги надо платить!