— Теперь ты не сможешь упрекнуть меня в том, что мне чужды интересы рабочих, — сказал он Нине.
— Сумасшедший! Зачем ты здесь? — изумилась она.
— Я хочу ещё раз доказать тебе, насколько ты мне дорога.
От этих слов, от этого поступка сердце Нины дрогнуло. Она не только помирилась с Жозе Мануэлом, но и позволила ему пойти вместе с ней в приют, где они провели страстную ночь любви и едва не опоздали утром на работу.
Но, тут некстати вернулась из Италии Мадалена, спать с Ниной в приюте стало невозможно, а перебираться к Жозе Мануэлу она отказывалась, потому что у него по— прежнему жили Амалия и Аделаида и выселить их оттуда не было никакой возможности: тётушка едва ли не каждый день демонстрировала племяннику «смертельный» приступ стенокардии, ухитряясь при этом всячески подсовывать ему в жёны Аделаиду.
Вырваться из этого порочного круга можно было только одним способом: если бы Нина всё— таки осознала необходимость жить вместе с Жозе Мануэлом и создавать свою семью и свой собственный дом. А она, общаясь с ним на фабрике, не раз говорила ему:
— Что толку работать здесь, в этом цехе и в этой робе, если внутренне ты не меняешься? Ты продолжаешь ревновать меня к Андре, оскорбляешь меня своим недоверием. И это сейчас, когда мы живём порознь. А что же будет, если я к тебе вернусь?
— Рай земной, — ответил ей однажды Жозе Мануэл, но услышал возражение Нины:
— Нет, будут муки адовы. Мы будем ссориться каждый день, как это было и прежде, потому что ты пошёл в рабочие не по убеждению, а только затем, чтобы находиться рядом со мной. Я ценю этот твой жест, но к нашей борьбе ты по— прежнему непричастен.
— Да, я поступил вопреки здравому смыслу, — сказал ей Жозе Мануэл. — Ведь я учился в университете, у меня есть образование, профессия, которую я люблю. С моей стороны действительно глупо выполнять эту неквалифицированную работу, бросив ту, что приносила мне творческое удовлетворение. Но я люблю тебя и пришёл сюда затем, чтобы ты, наконец, поняла: богатство — это не всегда зло, а бедность — не всегда добро. Ты же сама борешься за то, чтобы ткачихи получали больше денег и не бедствовали. Так? А твой дружок Андре, между прочим, служит адвокатом и не собирается идти в рабочие. Но его ты почему— то не считаешь своим классовым врагом — в отличие от меня. Ты задумайся, наконец, в чём тут дело. Может, ты меня и в самом деле не любишь, а классовые противоречия вовсе ни при чём?..
От таких аргументов было невозможно отмахнуться с лёгкостью, и Нина вольно или невольно задумывалась над тем, что внушал ей каждый день Жозе Мануэл, используя своё пребывание на фабрике.
Не сразу, постепенно, она стала осознавать, что он во многом прав, но окончательному их сближению в значительной мере способствовала сама жизнь.
Сначала выяснилось, что Артемизия пристроила Томаса на паперти, куда он ежедневно ходил как на работу, выпрашивая подаяние у прохожих, и затем отдавал всё, до сентаво, своей тётке.
— Я не намерена кормить нахлебника, — говорила Артемизия. — Пусть он меня кормит за то, что я дала ему кров.
Узнав об этом, Нина и Жозе Мануэл сразу же забрали Томаса у тётки, которая не хотела его отпускать, поскольку он и в самом деле её кормил. Но Жозе Мануэл пригрозил ей судом, сказав, что недостатка в свидетелях у него не будет — все соседи Артемизии возмущались тем, как она эксплуатирует мальчика.
Томас вновь попал под крылышко Мадалены, потом его отдали учиться в школу, а Нина и Жозе Мануэл стали собирать необходимые документы для официального усыновления осиротевшего ребёнка.
— Теперь, когда у Томаса будут отец и мать, у него должен быть и нормальный уютный дом, — заявил однажды Жозе Мануэл. — Мы должны жить все вместе. Дону Мадалену я не стану неволить, если она захочет остаться в дорогом её сердцу приюте. Но ты, Нина, и Томас сегодня же переедете в наш дом. Тётушку Амалию и Аделаиду я, наконец— то, отправил обратно в Рио.
Он говорил тоном, не допускающим возражений, а Нина и не собиралась возражать — ей ещё предстояло сказать Жозе Мануэлу о своей беременности, и она решила, что лучше всего это сделать сразу по приезде в их дом. «Сын у нас уже есть, пусть теперь родится дочка», — думала Нина, предвкушая удовольствие, с каким произнесёт эти слова вслух, несказанно обрадовав Жозе Мануэла. А пока же она, загадочно улыбнувшись, ответила ему:
— Как скажешь, дорогой! Если ты считаешь нужным перебраться в наш дом сегодня, значит, так мы и поступим.
— Мне тоже, наверно, придётся ехать с вами, — озабоченно произнесла Мадалена. — Иначе кто же станет присматривать за Томасом, пока вы будете на работе?
Глава 29
Не желая подвергать дальнейшей опасности Маркуса и Жустини, друзья Маурисиу решили перевести его в домик Риты. Их простой, но дерзкий план основывался на предположении, что Фарина не станет искать беглеца в непосредственной близости от его родного дома. Этот план предложила старуха Рита, поэтому он и не вызвал ни у кого сомнений. И лишь Форро спросил:
— Мама Рита, он будет прятаться здесь до конца жизни?
— Нет, — ответила старуха. — Скоро колесо жизни сделает полный оборот, и удача вернётся к Маурисиу. А о сеньоре Фарине я вам тоже скажу: его дни уже сочтены.
О загадочном колесе жизни она заговорила в первый раз после того, как Жулия случайно обнаружила у неё в шкатулке письма Зекинью, адресованные Катэрине. На вопрос изумлённой внучки Рита ответила:
— Мы договорились с Зекинью, что он будет посылать письма сюда, по нашему адресу, а я буду передавать их Катэрине.
— Так почему ж ты их не передавала? — возмутилась Жулия.
Вот тогда— то Рита и сказала про колесо жизни, которое должно совершить полный оборот:
— Когда это случится, Катэрина получит свои письма, а пока ей достаточно и музыки, которую она слышит по ночам.
Теперь же, когда Катэрина проявила деятельное участие в спасении Маурисиу, Рита сочла возможным не только отдать ей письма, но и открыть тайну музыканта, услаждавшего её слух по ночам.
Этим музыкантом оказался... Зангон, которого Зекинью попросил перед отъездом:
— Окажи мне услугу, играй по вечерам Катэрине на моей гитаре, чтобы её сердце смягчалось. Пусть она от твоей музыки забудет печаль и вспомнит свою любовь ко мне.
— Значит, в конечном счёте, это был Зекинью! — обрадовалась Катэрина.
— Да, струны перебирал я, но от его имени, — сказал Зангон. — И чувство в той музыке было его, моего друга Зекинью.
Катэрина тотчас же заявила, что поедет в Сан— Паулу и отыщет там Зекинью по тому адресу, который он указал на конверте.
Но поездку ей пришлось на время отложить, потому что вернулся домой грозный Фарина, получивший тревожную телеграмму от Омеру.
Перво— наперво он учинил строгий допрос Беатрисе и Марселло, но те отрицали свою причастность к побегу Маурисиу и твердили, что не знают, где он находится сейчас. Франсиска поначалу подтверждала их алиби, но потом под давлением мужа призналась, что делала это по просьбе Марселло и Беатрисы, которых в ту ночь действительно не было дома.
Разъярённый Фарина помчался на фазенду Винченцо, но и там не смог ничего разузнать. В отличие от Франсиски Винченцо и его семейство не дрогнули под натиском Фарины. И тогда он пошёл на крайнюю меру, заявив:
— Если Катэрина не скажет, где прячется Маурисиу, мне придётся отнять у вас фазенду! Ты, Винченцо, не вникал в оформление купчей, а я составил её так, что фактически вся твоя фазенда по закону теперь принадлежат мне! И если ты хочешь на ней остаться, то тебе нужно либо выплатить мне огромные деньги, либо — выдать Маурисиу. Думай, что для тебя лучше. Я ждать не намерен и никаких отговорок не приму, а в случае сопротивления сразу же вызову полицию. Так что в твоих интересах уладить это дело миром.
Прежде чем ответить, Винченцо, наконец, внимательно прочитал купчую, передал её Катэрине, они многозначительно переглянулись, и Фарина услышал гневную отповедь своего бывшего друга и компаньона:
— Ты подлец, Фарина! Вот что я могу тебе сказать. У тебя нет ни чести, ни совести. Даже если бы Маурисиу не убежал, ты всё равно когда— нибудь потребовал бы с нас эти деньги, которые я тебе на самом деле не должен. Ты заранее всё это замыслил, чтобы обокрасть нас и выкинуть с этой фазенды нищими! Что ж, нам поделом! Не надо быть такими доверчивыми...
— Ты можешь жить здесь сколько угодно, — заметил Фарина, — только скажи, где скрывается Маурисиу.
— Мы не знаем, где он, — твёрдо сказал Винченцо. — И денег у нас нет. Поэтому я буду судиться с тобой, Фарина. Эта земля принадлежит мне, и никто не посмеет её у меня отобрать! А теперь убирайся отсюда, пока цел, Иуда!
— Ты, кажется, ничего не понял, Винченцо, — высокомерно произнёс Фарина. — Этот дом уже не твой, а мой, и суд только подтвердит моё право на собственность!
Узнав о том, что Фарина выгоняет семью Винченцо с фазенды, Беатриса и Марселло попытались найти защиту у Франсиски, но она, искренне сокрушаясь, всё же не смогла пойти против мужа. Единственное, чем она сумела помочь родителям Марселло, — это предложить им заброшенную фазенду своего отца.
— Там всё заросло бурьяном и лесом, но зато они смогут там жить, — сказала она. — При их умении обрабатывать землю они, я уверена, смогут завести огород, чтобы кормить себя и домашнюю живность.
— И всё равно это несправедливо! — сказала Беатриса, бросив гневный взгляд на Фарину.
— Тебе не следует так говорить, — ответил он с угрозой. — Иначе я буду вынужден сказать, что ты и твой муж живёте здесь из милости.
— Я в своём доме! — гордо вскинула голову Беатриса.
— Нет, — усмехнулся Фарина. — Теперь, когда твой брат сбежал, я управляю его имуществом и имуществом твоей матери. А твоя часть очень маленькая. Так что ты даже за стол садишься только благодаря моему великодушию.
— Мама, и ты позволяешь сеньору Фарине так разговаривать со мной? — обратилась Беатриса к Франсиске.